Радикальность законодателей по ходу расследования лишь возрастала. Что делать, если война разразится? Конфисковать 95 — нет, 100 процентов — военной сверхприбыли. Нет, установить 98-ми — нет, 100-процентный — налог на доход свыше 10 тысяч долларов. Нет, предоставить правительству право изымать всю прибыль, превышающую 3 процента, и личный доход свыше 10 тысяч. Запретить кредитование и поставки оружия воюющим странам. Закрыть все фондовые биржи, призвать в армию сотрудников корпораций, установить госконтроль над ключевыми отраслями не только промышленности, но и сферы услуг.
Да чего там: просто взять и национализировать, пока не поздно, весь ВПК.
Chicago Tribune пугала: «Коммунистический закон об обороне [позволит президенту] установить в американском государстве полнейший коммунизм, как Ленин сделал это в России».
Най действительно переходил порой на язык красных агитаторов:
Хотелось бы знать, не превратились ли армия и флот в торговых агентов частного сектора. ‹…› День ото дня комитет выслушивал оправдания рэкетиров международного класса, опустившихся до наживы на вооружении всего мира.
Рэкетирами сенатор назвал «лучших людей», еще вчера воплощавших американскую мечту. Адвокат Элджер Хисс (в 1950-м он попадет в тюрьму, обвиненный Чемберсом в работе на СССР) назвал имена 181 человека, немыслимо нажившегося на войне: шестеро Дюпонов, четверо Доджей, трое Рокфеллеров, по двое Морганов, Вандербильтов, Уитни.
Рэкетиры — это мягко сказано. Доходы одних Дюпонов в 1915–1918 годах на 1 130 процентов превысили доходы за 1911–1914 годы. Американские инженеры проектировали немецкие субмарины, топившие американские корабли. Нацистскую Германию — и первым об этом сказал вслух Най — перевооружают тоже американские компании.
Мандат общественного доверия, завоеванный Наем, казался безграничным. Но когда работа приблизилась к триумфальному завершению, он роковым образом «оступился». Логика расследования принудила его к шокирующему выводу: решающую роль во втягивании США в войну сыграл президент Вильсон, действовавший в интересах крупного капитала.
Фактически Най обвинил «святого», «миротворца», «идеалиста» Вильсона в измене.
Накал возмущения «бесчестной, чудовищной клеветой», «осквернением гробницы Вильсона» был сравним лишь с недавним накалом возмущения алчностью «рэкетиров». На Ная ополчились даже соратники. И хотя Подкомитет сошел со сцены чинным образом, коренных изменений национальной политики, на которые замахнулся Най, не случилось.
Однако сенатор не отчаялся и не поступился принципами. Атака на Голливуд развивала одну из побочных линий легендарного расследования.
В феврале 1936-го Чарльз Бирд, экс-президент Американской ассоциации историков, выступая на ежегодном съезде контрольных комиссий Национальной ассоциации образования (профсоюза педагогов), обрушился на Херста, который «потворствовал падению нравов и стал врагом всего лучшего и благородного, что есть в нашей американской традиции».
Встретив эти слова продолжительной овацией, делегаты, «возмущенные и шокированные чудовищной жаждой наживы американских производителей оружия и боеприпасов, ужасную правду о которых раскрыл комитет Ная», призвали в своей резолюции храброго сенатора расследовать еще и «пропаганду в газетах, школах, кинофильмах и радиопередачах, сеющую панику перед грядущей войной и способствующую росту продаж оружия».
Поглощенный войной с олигархами, сенатор лишь принял обращение педагогов к сведению. Как оказалось, до поры до времени. Расследуя «поджигательскую» агитацию Голливуда, Най вновь атаковал военное лобби, но с другого фланга. Теперь его позиция была гораздо уязвимее. Никто не сомневался, что промышленники руководствовались голой корыстью. С Голливудом все обстояло сложнее: корысть лоббистов переплеталась с искренностью антифашистов. Да и гитлеровская Германия была, в отличие от кайзеровской, несомненным злом.
В начале сентябре Най и Беннетт Кларк (сенатор от штата Миссури) в радиообращении к сторонникам «Америки прежде всего» обвинили Голливуд в нагнетании военной истерии и назвали (Майер, Гарри и Джек Коны, Артур Лов, братья Уорнеры, Николас Кац, Дэвид Бернстайн, Шенк, Цукор… в общем, вы сами понимаете, кто) главных поджигателей войны, «естественно, подверженных национальным и расовым эмоциям».
Если антисемитизм существует в Америке, винить за это евреям следует лишь самих себя. ‹…› У меня есть отличные друзья-евреи в кинобизнесе и вне его. — Най.
9 сентября Кларк открыл слушания, конкретизировав обвинения против Голливуда: прославление «английского империализма», разжигание «ненависти к народу Германии».
Кто из вас видел кино из жизни в России при кровавом Джо Сталине? Никто.
Най возмущенно говорил о 20–25 фильмах, в том числе английских («Леди Гамильтон»), цель которых — «одурманить американский народ, разжечь его эмоции, раздуть ярким пламенем его ненависть, наполнить страхом, привести нацию к погибели».
Когда вы идете в кино, вы идете развлечься… И прежде, чем вы понимаете, что к чему, вы уже выслушаете спич, цель которого — заставить вас поверить, что Гитлер собирается вас захватить.
Этим вечером в двадцати тысячах залов по всем США они собирают массовые митинги за войну.
Голливуд — самая могущественная и опасная пятая колонна в нашей стране.
ФДР попал под влияние расовой пятой колонны? Если бы так.
Кинокомпании управляют военной пропагандой так, словно ими руководят из одного центрального бюро. ‹…› Делают ли магнаты это потому, что им нравится это делать, или правительство вынудило их стать таким же пропагандистским агентством, как германская, итальянская и русская киноиндустрии?
Коммунисты пришли к этим же выводам гораздо раньше:
Киноиндустрия вторит каждому движению м-ра Рузвельта. — New Masses, 11 июня 1940 года.
Но это было до нападения Германии на СССР. И теперь — диалектика обязывает — Най оказался их антагонистом.
Голливуд на слушаниях представлял республиканец Уэнделл Уилки, сильный соперник ФДР на выборах 1940-го, перешедший в лагерь ньюдилеров. Его услуги обошлись Ассоциации продюсеров в сто тысяч. Заклеймив сенаторов за попытку расколоть американский народ по расовому и религиозному принципу и саботаж внешнеполитического курса ФДР, Уилки заявил, что за два года лишь в пятнадцати из 1 100 голливудских фильмов речь шла о нацизме:
Мы гордимся тем, что показали нацизм как он есть: жестокий, похотливый, беспощадный и циничный.
Занук, еще год назад успешно делавший бизнес в рейхе, вдохновенно врал:
Оглядываясь назад, я перебираю в памяти один за другим фильмы такие сильные и мощные, что они продали американский образ жизни не только Америке, но и всему миру. Они продали его так крепко, что когда диктаторы одержали верх в Италии и Германии, то что сделали Гитлер и его лакей Муссолини? Первое, что они сделали, — это запретили наши фильмы и вышвырнули нас.
На фоне Уилки и уверенных в себе магнатов Най выглядел жалко. Ему было нечем крыть уже потому, что о фильмах, отданных под «суд», он не имел никакого представления.
Сенатор Макфарленд: Какой фильм вы считаете самым предосудительным?
Най: Сенатор, труднее вопроса вы мне задать не могли. Есть у меня такая ужасная слабость: вечером схожу в кино, а наутро не припомню, как фильм назывался. Я не могу сказать, какой фильм хуже всего. Насколько я помню, достаточно длительное впечатление оставил у меня фильм «Я вышла замуж за нациста»[24].
Макфарленд: А что в нем такого?
Най: ‹…› мощная инъекция образов однозначно вызывает у вас ненависть не к конкретному вымышленному персонажу, а к целому народу.
Макфарленд: И какими средствами фильм вызывал это чувство?
Най: Сенатор, я очень, очень давно не пересматривал этот фильм.
Макфарленд: Какие еще фильмы ‹…› кажутся вам предосудительными?
Най: О, сенатор, я видел из них три, или четыре, или пять.
Макфарленд: Вы можете назвать еще какой-нибудь?
Най: Боюсь, что нет.
Макфарленд: Позвольте, я попробую вам чуточку помочь. Вы видели «Побег»?
Най: Может быть, если вы напомните, о чем это, я точнее скажу, видел «Побег» или нет.
Макфарленд: ‹…› А как насчет «Авиазвена»?
Най: Не думаю, что видел его, сенатор.
Макфарленд: «Леди Гамильтон»?
Най: Не видел.
Макфарленд: «Охота на человека»?
Най: Не думаю.
Макфарленд: «Сержант Йорк»?
Най: Не думаю.
Макфарленд: Вы хотите сказать, что не видели его?
Най: Не видел.
Макфарленд: А «Великого диктатора» вы видели?
Най: Видел.
Макфарленд: И что в нем, на ваш взгляд, особенно предосудительно?
Най: Это работа великого художника, не гражданина нашей страны, хотя и живущего здесь очень, очень давно, которая способна лишь утвердить в умах и сердцах тех, кто ее увидит, некое отвращение, ненависть к существующим за границей установлениям и лидерам.
Макфарленд: А «Признания нацистского шпиона» вы видели?
Най: Не знаю, говорил я о «Признаниях нацистского шпиона» или о «Я вышла замуж за нациста». Хоть убейте, клянусь, что не могу сказать вам, что из них что.
Видимость сокрушительной правоты Уилки и столь же сокрушительной некомпетентности Ная обманчива. В их споре истина не лежала даже посередине. Уилки злонамеренно лукавил. Най был ближе к истине, ошибаясь лишь в одном: в 1939–1941 годах Голливуд затрагивал — прямо или косвенно — тему фашизма и мировой войны не пятнадцать, не 25, а десятки раз. За массированной пропагандистской атакой действительно стоял лично ФДР. Ее кульминацией стала первая в истории церемония «Оскара» с участием президента 27 февраля 1941 года: в своем шестиминутном радиообращении ФДР акцентировал роль кино в «борьбе за свободу».