Многострадальная мама персонифицировала сам Голливуд, чьей головной болью был вывод — в обход законодательства — выручки от германского проката. Коммунисты ехидничали:
Ограничение валютных операций — не самое страшное, что есть в нацистской Германии. Я, на свой антинацистский взгляд, должен заметить MGM, что ‹…› если американская леди, гражданка Германии, хочет продать дом и надуть нацистов, контрабандой вывезя деньги за границу, это ее личное дело. Ее сажают в концлагерь вместе с другими болезненными леди, очевидно, тоже нарушившими валютный регламент. Я полагаю, в концлагерях сидят и трудящиеся тоже, но я их не заметил. ‹…›
Американец путается с графиней и убеждает ее уехать в Америку. Так получилось, что в день просмотра я читал еженедельный бюллетень Межрабпома, и, если бы Норма Ширер знала, что ждет ее в Америке, она предпочла бы Гватемалу. У нее сняли бы и отослали в ФБР отпечатки пальцев. Она не нашла бы работы в оборонной индустрии, а если бы обратилась в АОР, ее бы незамедлительно вышвырнули вон. Если бы немецкий опыт привел ее к выводу, что капитализм идет вразнос, ее бы обвинили в преступном синдикализме, в призыве подписать предвыборную петицию, в ничтожной ошибке в прошении о паспорте, в заговоре ‹…› в обладании экземпляром Das Kapital. Потом бы ее депортировали. ‹…› Америка знает, что большинство Конгресса только и ждет момента, чтобы принять закон о концлагерях, из которых будет так же трудно вырваться, как из немецких. Но — минуточку, минуточку — она же графиня, а это совсем другое дело. Графиням в Америке интернирование грозит только в клуб Stork. — Дэниэл Тодд, New Masses, 26 ноября 1940 года.
Об активном сопротивлении речь шла разве что в фильме «Так кончается наша ночь» (реж. Джон Кромвель, 27 февраля 1941 года) по роману Ремарка «Возлюби ближнего своего». Среди немецких беженцев, мыкавшихся от высылки до высылки между границами лицемерных демократий, встречался решительный мужчина, преследуемый гестапо. Но на родину, на смерть он возвращался тоже из мелодраматических побуждений: попрощаться с умирающей женой.
«Обращение на Запад», самый странный из этих фильмов, начинался как слезоточивая мелодрама о семье врача-австрийца, нашедшего работу в богом проклятом городке в Оклахоме. Затем оборачивался почти репортажем из эпицентра Пыльного котла и почти вестерном с библейскими ассоциациями. Доктор, как новый Моисей, выводил население городка в благословенный Орегон, по пути разбивая физиономии подлецам. И только потом в действие вдруг вклинивалась мировая политика. Объявлялся жених дочери врача, считавшийся погибшим от рук нацистов. Он сам оказывался нацистом, засланным в США терроризировать беженцев и формировать пятую колонну.
С нацистами нельзя иметь дела: эта отрезвляющая мораль была сформулирована уже в названии фильма Уэйла («Франкенштейн», «Человек-невидимка») «Они не смеют любить» (16 мая 1941 года) об австрийском графе, наивно пытающемся обменять свою жизнь на жизнь узников гестапо.
По случайному, но символичному совпадению, 1 сентября 1939-го вышел в прокат фильм «Медсестра Эдит Кэвелл». Это была биография британской медсестры, участницы бельгийского подполья, во время Первой мировой наладившей бегство пленных из немецких лагерей в нейтральные Нидерланды и казненной в 1915-м оккупантами. По еще более символичному, но, возможно, не очень случайному совпадению, среди действующих лиц другого фильма о Первой мировой — «Боевого 69-го полка» (26 января 1940 года), тоже основанного на реальных событиях, был подполковник в отставке Уильям Донован. Пока изобразивший его Джордж Брент геройствовал в экранной Франции, Донован готовился к возвращению в строй: ему предстояло создать военную разведку.
В то же время Голливуд отказался от экранизации «Троп славы» (1935) Хамфри Кобба, которые лоббировал перед гибелью Сидни Ховард, уже адаптировавший роман на Бродвее. Кобб, соавтор Брайта и Таскера («Сан-Квентин»), раненный и травленный газами под Амьеном, рассказал о вонючем ужасе траншей и показательных — чтоб другим неповадно было — расстрелах солдат. Такая Первая мировая Голливуду, готовившему Вторую мировую, была решительно не нужна.
Если для «красных пацифистов» она оставалась неизбывным кошмаром, то для Голливуда ассоциировалась с прибыльным опытом милитаристской и шовинистической пропаганды. Прошлое для магнатов, как и для Трамбо, было метафорой грядущего, но не катастрофического, а благословенного.
Название фильма Ньюфилда перекликалось с названием агитки «Кайзер, зверь из Берлина» (1918), завершавшейся пленением садиста-кайзера героическими бельгийцами. «Четыре сына» — актуализированный ремейк фильма Форда 1928 года. «Мост Ватерлоо» — фильма Уэйла 1931-го. Герой (Тейлор), готовясь вступить в битву за Британию, грезил о любви, встреченной в военном Лондоне 1914 года. Воспоминание о налетах цеппелинов обернулось пророчеством: весной 1940-го никто не мог вообразить ужаса грядущих бомбежек Англии. Впрочем, уже в «Британской разведке» Вальдар погибал при бомбежке Лондона.
Апофеоз эксплуатации прошлого — «Сержант Йорк» (27 сентября 1941 года), «всего лишь» баллада о легендарном герое Первой мировой. Охотник Элвин Йорк (Гари Купер), вахлак и дебошир из Теннесси, пережив религиозное просветление, подцепил вирус пацифизма и отказывался ставить свой снайперский гений на службу родине. Но когда поставил, бошам мало не показалось. Возглавив в октябре 1918-го после гибели старших по званию пехотное отделение, Йорк в одном бою убил 25 и взял в плен 132 немца. Самое удивительное в этой истории — то, что она сугубо достоверна, а не сочинена штабными пропагандистами. Осенью 1941-го она звучала как руководство к действию в жанре «если завтра война».
Впрочем, для многих завтра уже наступило.
Моряки из «Долгого пути домой» (по мотивам Юджина О’Нила), рискуя жизнью в океане, кишащем нацистскими субмаринами, уже были участниками войны, разве что безоружными.
Голливуд декларировал: битва за Британию — наша битва, сыны и дочери Америки уже вступили в нее и да будет стыдно тем, кто не следует их примеру.
Одна из «женщин на войне», юная американка, прожигательница жизни, избегая приговора за случайное убийство, поступала на военно-медицинскую службу британского корпуса во Франции. Ее непосредственным и суровым начальником оказывалась — сюрприз — родная мать, которую героиня никогда не видела.
Бесшабашный Тим (Тайрон Пауэр; «Янки в королевских ВВС», реж. Генри Кинг, 25 сентября 1941 года) перегонял военные самолеты в Великобританию, а потом вступал в английские ВВС. Хотя зрителям предстоял час с лишним симпатичной комедии о соперничестве военлетов за сердце девушки из вспомогательного подразделения ВВС, в свободное время немного выступавшей в ночном клубе, архаичный образ почти что «войны в кружевах» быстро уступал пафосу тотальной войны.
В небе Англии сражался и бесшабашный Том («Восстань, моя любовь»), и — чем изумителен фильм — это была не первая его война. В прологе он ждал расстрела во франкистском застенке, откуда его спасала отчаянная журналистка. Правда, он был не интербригадовцем, а наемником — идейную мотивировку, в отличие от финансовой, зритель бы не понял. Замечательно, что Голливуд во имя предстоящей войны с Германией начал легализовывать участие американцев в испанской войне.
И разве не о таких наемниках сказал Хемингуэй: «Странные ребята. Я не считаю, что им переплачивают. Если уж идти на это ради денег, тут любых денег мало»?
Апогея пропаганда в жанре «битва за Англию — наша битва» достигла в «Иностранном корреспонденте» англичанина Хичкока, отгородившегося от войны Атлантикой. Американский журналист, избежав гибели от рук нацистских агентов и в пучине океана, под бомбовый аккомпанемент заклинал соотечественников по лондонскому радио: заставьте правительство поставлять Англии оружие.
О высадке нацистов в Британии оповещал мир журналист-янки в фильме «Подтвердить или опровергнуть» (реж. Арчи Майо, 12 декабря 1941 года): его роман с английской телетайписткой разгорался в лондонском метро, превратившемся в перенаселенное бомбоубежище.
О том, что война уже началась, можно было догадаться по выходу в прокат начиная с весны 1941-го ряда беспрецедентных фильмов. Ни до ни после не бывало такого, чтобы нейтральная страна выпускала фильмы, полные личных оскорблений и угроз в адрес лидеров стран, с которыми поддерживала отношения. Антифашизм антифашизмом (если оценивать прошлое с позиции настоящего), а международный этикет — этикетом.
Еще вчера Гопкинс запрещал «Эфиопию», где актер, изображавший Муссолини, лишь повторял публичные речи дуче. Теперь Чаплин вывел Гитлера и Муссолини как кровавых паяцев Аденоида Хинкеля и Бензино Наполони.
Британский охотник на крупного зверя («Охота на человека», реж. Фриц Ланг, 13 июня 1941 года) из чисто спортивного интереса подбирался к фюреру на расстояние выстрела и брал его в перекрестье прицела. Побывав в гестапо и сам став мишенью нацистских агентов в Британии, он возвращался в Германию, чтобы убить фюрера.
Наконец, в криминальной комедии «Ночь напролет» (реж. Винсент Шерман, 2 декабря 1941 года) бруклинский букмекер, расследуя убийство булочника-соседа, проникал в сердце заговора нацистов, готовящих взрыв в нью-йоркском порту. Убегая из их логовища, он не отказывал себе в удовольствии с размаху всадить топор в портрет Гитлера.
Антифашистский (антигерманский) смысл лежал на поверхности и фильмов из стародавних времен или не имевших отношения ни к политике, ни к истории.
В «Морском ястребе» (реж. Майкл Кертиц, 10 августа 1940 года) Филипп ii Испанский мечтал у карты мира о мировом господстве, как «преждевременный» Гитлер (как и Наполеон в «Леди Гамильтон»), а королева Елизавета представала Черчиллем в юбке. И вряд ли кто-нибудь всерьез полагал, что это адмирал Нельсон в стенах Адмиралтейства говорит о Наполеоне («Леди Гамильтон»), а не Черчилль о Гитлере и «мюнхенцах».