— Итак? — требовательно спросил Торндайк, потому что я продолжал молчать.
— Это и вправду не разрывная пуля, — ответил я. — Насколько я понимаю, свинцовый поршень содержит капсюль, который толкает конец стального стержня, и пуля…
— Вот-вот, — перебил меня Торндайк, — теперь уже «теплее», вы заметили механизм ударного патрона. Посмотрите-ка сюда. Видите, стерженек сдвинулся внутри пули, когда она ударила в стену? Давайте вернем его в первоначальное положение.
Он поместил стержень так, чтобы он выходил через отверстие, надавил на него, пока тот не высунулся почти на дюйм из конусовидного кончика патрона. Затем передал устройство мне. Я взглянул на кончик стального стержня и присвистнул, ибо «стержень» оказался трубкой с остро заточенным концом.
— Подкожная игла! — закричал я. — Боже, какой ужас! Может, автор данного изобретения и одарен от природы, только это не человек, а изверг!
— Да. Ветеринарная подкожная игла увеличенного диаметра. Теперь вы понимаете, насколько хитер и коварен преступник. Ему просто не повезло — мы спаслись чудом; при других обстоятельствах он не упустил бы шанса.
— Вы говорите так, будто сожалеете, что этому дьяволу не удалось расправиться с нами.
— Ошибаетесь, — запротестовал Торндайк, — хотя я упрекаю себя, что подвергал вас опасности. Это ведь я попросил вас ассистировать мне при осмотре тела самоубийцы, из-за меня вы поздно возвращались по ночным улицам, где нас подстерегал злодей. Если бы вы оставались в городе и обедали у миссис Хорнби…
— Нет-нет, — перебил я его, — я рад, что вместе с вами пережил это приключение. Трудности делают нас и сильнее, и мудрее.
— Но какая замечательная модель! — восклицал Торндайк, поворачивая цилиндр туда-сюда и любуясь им. — Это ж надо додуматься! Снаряд выпущен из мощного — в виде трости, которую вы разглядели при свете фонаря, — духового ружья с нагнетательным насосом и нарезным дулом.
— Откуда вы знаете?
— Нет смысла вставлять в снаряд иглу, если при полете спереди не будет выступать кончик, — вот главное свидетельство того, что дуло нарезное. Маленький квадратный выступ на задней поверхности цилиндра, очевидно, сделан для того, чтобы вставить пыж — тонкую пластинку из мягкого металла, которая под давлением сзади сдвигается в нарезные бороздки и придает пуле вращательное движение. В решающий момент пыж выпадает, позволяя пуле вылететь.
— Интересная конструкция, но при одной мысли, что ее собирались опробовать на нас, мне становится не по себе.
— Мне тоже, — кивнул Торндайк, — и скажу откровенно: тем, что я сейчас сижу здесь, живой и невредимый, я обязан не просто счастливой случайности, а вам, Джервис, тому, что вы были рядом со мной.
— Вы преувеличиваете…
— Ничуть. Ваше присутствие усложнило ситуацию и спутало преступнику карты. Если б я шел по улицам один, он подобрался бы ко мне гораздо ближе, и тогда уж точно не промахнулся бы. Вы представляете себе его план?
— В общих чертах, — ответил я, — но мне хотелось бы услышать вашу версию.
— Извольте. Сначала злодей узнал, что я возвращаюсь в Лондон поздним поездом, и караулил меня на вокзале. Преступник готовился к операции заранее: в частности, наполнил цилиндр раствором сильного алкалоидного яда, что нетрудно, если окунуть иглу в состав и втянуть жидкость с помощью поршня через маленькое отверстие у заднего конца снаряда. Вот, посмотрите: внешняя сторона поршня покрыта введенным через отверстие вазелином, который не дает яду просочиться. Дождавшись моего приезда, убийца последовал бы за мной на велосипеде, пока я не очутился бы в достаточно уединенном месте. Он приблизился бы ко мне, или прошел рядом, или затаился на углу, а затем выстрелил бы с близкого расстояния. Неважно, куда бы он угодил: все органы нашего тела в равной мере важны и уязвимы. Он мог бы, например, стрелять мне в середину спины. Пуля, вращаясь, попала бы в цель, игла проколола бы одежду и вонзилась в живую плоть. Когда пуля внезапно остановилась бы, тяжелый поршень под воздействием собственного импульса впрыснул бы в ткани тела ядовитую струю, после чего пуля, высвободившись, упала бы на землю.
— Я лишь сейчас вполне осознал, что вы, мой бесценный друг, находились на волосок от смерти.
— Так вот, — продолжал Торндайк, — выстрелив в меня, злодей сел бы на велосипед и исчез, а я, почувствовав укол, повернулся бы и, не задерживаясь, чтобы осмотреть пулю, немедленно пустился бы в погоню. Настичь человека, который мчится на гоночном велосипеде, я, конечно, не способен, но все-таки потратил бы на это пустое занятие несколько минут. Тем временем яд начал бы действовать, причем быстрее обычного — по причине затраченных мною физических усилий, — и я рухнул бы в изнеможении. Утром мое тело нашли бы, и что? Признаков насилия нет, след от укола почти не виден — я даже не уверен, что его заметили бы при осмотре трупа. Какой же вердикт? Смерть от сердечного приступа. Просто и обыденно. Кстати, если бы присутствие яда и выявили, это не улика. Пуля валялась бы на улице или ее подобрал бы какой-нибудь мальчишка. Но и взрослый прохожий, попадись ему эта пуля, не догадался бы о ее предназначении и не связал бы ее с человеком, которого обнаружили мертвым. Согласитесь, план разработан с поразительной предусмотрительностью. О технической стороне я уже упоминал — она выше всяких похвал. Вывод: действовал виртуоз.
— Мерзавцу не откажешь в сметливости, — покачал я головой. — А кто он? Вы кого-нибудь подозреваете?
— Учитывая, что умные люди, по недоброму замечанию Карлейля, не составляют подавляющего большинства населения и что из тех умных, с кем я общаюсь, лишь единицы заинтересованы в моей преждевременной кончине, возьму на себя смелость выдвинуть довольно правдоподобную гипотезу.
— И что вы собираетесь предпринять?
— В ближайшее время? Избегать ночных прогулок и всяческих волнений. Это вредно для здоровья.
— Погодите, вы что, не попытаетесь защитить себя? Где гарантия, что преступник не нападет на вас снова? Вы думаете, он остановится? Черта с два! Вас хотят убить, причем во второй раз! Вы ведь не станете отрицать, что инцидент в тумане, когда вам едва не размозжили голову, — вовсе не несчастный случай?
— Я сразу понял, что это покушение, но зачем вас расстраивать? Улик против злодея у меня мало, следовательно, привлечь его к ответственности я пока не могу. Вдобавок это означало бы выказать свои подозрения, что совсем уж глупо и повредит делу, которым мы занимаемся. Если же я буду сидеть тихо, негодяй рано или поздно совершит оплошность и даст мне в руки важную улику. Затем мы отыщем пневматическую трость, велосипед, запасы яда и кое-какие другие мелочи, которые я держу в уме как потенциальные доказательства, хотя и недостаточные сами по себе. А теперь предлагаю лечь спать, иначе завтра мы будем ни на что не годны.
Глава 12Обратный путь
До начала суда оставалась неделя, и чем ближе, тем сильнее я волновался, понимая: если Торндайк не разгадает эту адскую загадку и не выстроит крепкую линию обороны, процесс долго не затянется. Обвинение в краже уже предъявлено и пока не только не опровергнуто, но даже не поставлено под сомнение, а значит, Рубена Хорнби осудят, он долгие годы проведет в тюрьме, получит несмываемое клеймо «вор» и навсегда покроет позором себя и своих родных. Но все может сложиться иначе: с Рубена Хорнби снимут обвинение и оправдают, он вернет себе честное имя и уважение окружающих и выйдет из зала суда свободным и счастливым человеком.
В последние дни мой коллега почти не покидал лаборатории, при этом его кабинет, где он обычно работал с микроскопом и занимался бактериологией, постоянно бывал заперт. Что творилось наверху, никто не знал. Полтона туда не пускали, и это приводило его в состояние крайнего раздражения, которое еще усилилось, когда однажды он заметил, как из лаборатории — святая святых в доме, куда прежде не ступала нога постороннего, — ухмыляясь и потирая руки от удовольствия, выходит мистер Энсти. Я неоднократно встречал барристера в квартире, подолгу беседовал с ним, и постепенно он нравился мне все больше; его напускная веселость и безобидная шутливость, как часто случается, скрывали натуру серьезную и глубокую: Энсти был человеком обширных познаний и высоких нравственных принципов. Торндайка он глубоко уважал, а мой коллега отвечал ему искренней симпатией — в общем, союз этих двух людей, мыслителей и практиков одновременно, обещал достойные плоды.
В то утро, о котором я собираюсь рассказать, я заметил Энсти из окон гостиной: он шел со стороны Краун-Оффис-роу прямо к дому Торндайка, и, несмотря на дружеские чувства, которые я питал к барристеру, на этот раз я не обрадовался его визиту. Дело в том, что Торндайк рано уехал по делам, и в его отсутствие на меня ложилась обязанность принять и развлечь гостя, а я ждал Джульет и хотел провести с ней несколько минут наедине. Правда, моя прекрасная возлюбленная должна была прийти через полчаса, но кто мог знать, как долго Энсти задержится у нас и удастся ли мне от него отделаться? В общем, я нервничал и ерзал на диване, на ходу соображая, что предпринять.
Громкий стук дверного молоточка возвестил о прибытии нарушителя моего спокойствия, я открыл дверь, и Энсти ступил в прихожую с видом человека, у которого куча свободного времени, а значит, почему бы не потратить часок-другой на неторопливую беседу о погоде и житейских удовольствиях. Он с напускной важностью пожал мне руку, уселся в гостиной и принялся неспешно сворачивать сигарету.
— Мистер Торндайк не сможет к нам присоединиться, — сообщил я, втайне надеясь, что это сподвигнет гостя быстрее откланяться.
— Вот как? — слегка приподнял он брови. — Позвольте, угадаю: наш ученый собрат экспериментирует в своем заповедном царстве наверху? Или отправился в путешествие?
— Нет, он не в лаборатории. Сегодня у него консультация; странно, что он вас не предупредил.
— Забыл, наверное; я, собственно, заглянул, чтоб задать ему пару вопросов о деле Рубена Хорнби. Вам известно, что на следующей неделе состоится суд?