Пожилая леди вперила в адвоката дикий взгляд, начала озираться по сторонам, потом вытащила из кошелька какую-то бумажку, поспешно развернула, принялась разглаживать пальцами, после чего опять скомкала.
— Вам задали вопрос, — нарушил тишину судья.
— Ой, да, — словно очнулась миссис Хорнби. — «Комитет общества покровительства…» Нет, это не то — я имею в виду, Уолтер, знаете ли, по крайней мере…
— Прошу прощения? — с вежливой серьезностью прервал ее Энсти.
— Вы назвали комитет какого-то общества, или я ослышался? — вмешался судья и с беспокойством уточнил: — Про какое общество вы говорили?
Миссис Хорнби снова разгладила бумажку и тупо уставилась в нее.
— Про общество покровительства умалишенным, ваша честь.
По зрительской галерее прокатился хохот. Даже секретарь суда и пристав не могли больше сдерживаться и, отвернувшись, потихоньку смеялись.
— Как это общество связано с пальцеграфом? — сурово спросил судья, водворив в зале тишину.
— Никак, ваша честь. Совсем никак.
— Тогда зачем вы упомянули о нем?
— Я уверена, то есть я понятия не имею… — забормотала миссис Хорнби, вытирая глаза бумажкой вместо платка.
Судья снял пенсне, с недоумением и растерянностью воззрился на пожилую даму, затем повернулся к адвокату и обреченно добавил:
— Что ж, постарайтесь возобновить допрос, мистер Энсти.
— Миссис Хорнби, не волнуйтесь, пожалуйста, — с мягкой убедительностью попросил барристер. — Как у вас очутился пальцеграф?
— Я думала, его принес Уолтер, и так же считает Джульет, но Уолтер говорит, что я все перепутала, а ему лучше знать, ведь он молодой, у него превосходная память, и у меня в его возрасте была такая же. Короче, я растерялась. Может, не настолько важно, откуда у меня эта вещь?
— Наоборот, чрезвычайно важно, — возразил Энсти. — Мы должны докопаться до правды.
— Если вы хотите себе такой же, то…
— Нет, — запротестовал Энсти. — Наша цель выяснить, как вот этот конкретный пальцеграф появился у вас, понимаете? Например, вы купили его сами. Тогда где именно? Либо вам его кто-то дал. Кто же в таком случае?
— Уолтер полагает, будто я приобрела эту безделушку сама, мне же кажется, что он подарил ее мне, а он отрицает — в общем, в голове у меня все перемешалось.
— Не беспокойтесь, пожалуйста, об Уолтере. Каково ваше собственное мнение?
— Ох, я все-таки склоняюсь к тому, что пальцеграф мне дал Уолтер, хотя память у меня в последнее время, увы…
— Значит, пальцеграф у вас от Уолтера?
— Да, будто бы так; кроме того, Джульет уверена в этом.
— Кто такой Уолтер?
— Боже, как кто? Уолтер Хорнби, мой племянник. Я думала, вы в курсе.
— Вы помните, когда впервые увидели пальцеграф? В какой ситуации?
— О, весьма отчетливо. Мы ждали к обеду гостей из семейства Колли — нет, не дорсетширских Колли, хотя они тоже исключительно милые люди, как и другие Колли, с которыми мы, правда, не дружим, то есть вообще незнакомы. Так вот, отобедав, мы слегка заскучали, поскольку Джульет, моя племянница, в тот день порезала палец и не могла играть на рояле, как обычно, разве что левой рукой. Моя дорогая девочка, конечно, отказалась, сославшись на уважительную причину, а из Колли никто не увлекается музыкой. Нет, забыла: Адольф Колли немного трубит на тромбоне, но он не взял его с собой. Мы разговаривали, не зная, чем еще заняться, когда пришел Уолтер. Он был в отличном настроении, принес пальцеграф и снял у всех, в том числе у себя, отпечатки пальцев. Гости оживились, правда, Матильда, старшая дочь Колли, слегка обиделась, что узор ее пальца вышел каким-то смазанным. Она сказала, что Рубен толкнул ее под локоть, но, по-моему, это просто кокетство…
— Отлично, миссис Хорнби, — похвалил Энсти. — Вы ясно помните, что ваш племянник Уолтер именно в тот раз, при гостях, дал вам пальцеграф?
— Да-да, это случилось при Колли, только я забыла уточнить, что Уолтер вообще-то племянник моего мужа…
— Мы поняли. Вы уверены, что Уолтер, а не кто-то другой, снимал отпечатки пальцев?
— Господи, конечно! Я пока еще не выжила из ума.
— И вы подтверждаете, что до того самого случая ни разу в жизни не видели пальцеграф?
— Естественно. Откуда бы он взялся? Раньше его никто не приносил.
— Вы одалживали его кому-нибудь? Или он все время находился у вас?
— Ой, я однажды заметила кое-что подозрительное, но упаси меня Бог кого-то обвинять: никаких доказательств у меня нет, просто это несколько странно. Видите ли, красная книжечка постоянно лежала в ящике моего комода рядом с мешочком, где я хранила носовые платки, то есть они и до сих пор там. Один раз я впопыхах забыла взять их в дорогу и вспомнила лишь в кэбе, пришлось задержаться…
— Вы держали пальцеграф в ящике вместе с носовыми платками?
— Ну да, а что тут такого? Мистер Хорнби был в Брайтоне и написал мне, чтобы я на недельку приехала навестить его вместе с Джульет, то есть с мисс Гибсон. Мы уложили вещи и только приготовились отправиться в путь, как я спохватилась: «А где же платки?» Джульет вызвалась помочь мне и сходить за мешочком. Я крикнула ей: «Принеси заодно и книжечку с отпечатками, пригодится для развлечения в дождливый день». Джульет вскоре возвратилась с платками и сообщила, что пальцеграфа в ящике нет. Куда бы ему подеваться? Кому нужно обшаривать мой комод? Я так удивилась, что не поленилась пойти в комнату, и, представьте себе, ящик оказался пустым. Тогда, в суете, пальцеграф быстро вылетел у меня из головы. Когда мы вернулись из Брайтона, так вышло, что я опять попросила Джульет убрать мешочек с платочками в комод. Моя племянница прибежала взволнованная и сказала: «Тетя, пальцеграф по-прежнему в ящике. Получается, кто-то посторонний в наше отсутствие бывает в доме и копается в вещах?» Я очень расстроилась, пошла к себе, выдвинула ящик комода и обомлела: красная книжечка лежала ровно там, где и раньше. Кто-то, видимо, тайком пробравшись в помещение, сначала выкрал пальцеграф, а пока нас не было, подсунул его обратно.
— Кто имеет доступ к вашему комоду?
— Все живущие в доме: ящики не запираются. Мы с Джульет решили, что безобразничает кто-то из слуг.
— Кто оставался в доме, когда вы уехали в Брайтон?
— Двое наших с мужем племянников, но никто из них даже не входил в мою комнату, мы спрашивали. Да и зачем им мой комод? Что там особенного?
— Благодарю вас, — завершил допрос Энсти, и миссис Хорнби, изменив угол наклона своей шляпки, уже собралась сойти со свидетельского места, когда поднялся сэр Гектор и устремил на даму устрашающий взор.
— Вы произнесли некую фразу, — заговорил он, — насчет общества покровительства умалишенным. С какой целью, позвольте осведомиться?
— Ни с какой, по ошибке, я думала о другом.
— Вот именно, о другом. Вы сверялись с бумагой, которую держали в руках.
— Я не сверялась с ней, а лишь смотрела на нее. Да, у меня случайно оказалась петиция общества покровительства умалишенным. Но ко мне она не имеет отношения: я не принадлежу ни к этому, ни к какому-либо иному обществу и пока не тронулась умом.
— Этот документ вы ошибочно приняли за другой, заранее заготовленный, верно?
— Э… да, я приняла его за памятку с кое-какими заметками, которые предварительно набросала, чтоб не растеряться в ответственный момент.
— О каких заметках идет речь?
— О вопросах, которые мне могли задать.
— Ответы на данные вопросы тоже были загодя написаны?
— Конечно, какая же польза от вопросов без ответов?
— Вам задали вопросы, еще до начала процесса зафиксированные на бумаге, оказавшейся у вас?
— По крайней мере, некоторые из них.
— Вы ответили так, как было написано?
— Нет, я не думала, то есть я уверена, что нет, ибо…
— Вот как? Вы даже не думали? В самом деле, зачем думать, если кто-то другой уже постарался за вас. — Сэр Гектор Трамплер обвел присяжных суровым взглядом и грозно добавил: — Признавайтесь суду, кто заблаговременно составил вопросы и ваши ответы на них?
— Мой племянник Уолтер Хорнби. Он просто хотел помочь мне, чтобы…
— Нас сейчас не интересуют его цели. Ответьте, кто конкретно проинструктировал его написать вопросы и ответы?
— Никто. Это полностью инициатива Уолтера; видя, как я переживаю, мой племянник позаботился обо мне, но доктор Джервис забрал у меня ту бумагу и посоветовал полагаться только на свою память.
Столь неожиданный ответ застиг сэра Гектора врасплох, и он с раздраженным видом уселся на место.
— А где та бумага, на которой записаны вопросы и ответы? — спросил судья.
Предвосхищая этот момент, я заранее отдал ее Торндайку и по выразительному взгляду, который он адресовал мне, понял, что от моего коллеги не укрылось ничто, в том числе своеобразие почерка Уолтера Хорнби. Похоже, в деле намечался кардинальный перелом, поскольку Торндайк передал мне записку, развернув которую, я прочел: «X = У. Х.»
Энсти протянул судье листок с вопросами и ответами, а я посмотрел на Уолтера и заметил, что он густо покраснел, хотя изо всех сил старался казаться спокойным и беспечным. Взгляд, который он метнул на свою тетушку, наверное, убил бы ее, будь такое возможно.
— Это та самая бумага? — уточнил судья, передавая свидетельнице помятый листок.
— Да, ваша честь, — дрожащим голосом пролепетала миссис Хорнби, после чего лист возвратили судье, и тот стал читать его, попутно что-то выискивая в своих заметках.
— Данный документ будет приобщен к делу, — строго объявил судья, приподнимаясь с места. — Перед нами явная попытка составителя повлиять на свидетельницу в своих интересах. Продолжайте, мистер Энсти.
Миссис Хорнби наконец отпустили; еле передвигая ноги от усталости и дрожа от перенесенных испытаний, она пересекла зал и с тяжелыми вздохами уселась на скамью, в то время как пристав провозгласил:
— Джон Ивлин Торндайк!
— Господи! — воскликнула Джульет, театрально стискивая руки. — Спасет ли он Рубена? Как вы думаете? — спросила она меня.