— Нет.
— Так какого хрена вы в лед полезли!
Наступила минутная пауза, было ясно, что болтовней и нравоучениями сейчас ничего уже не исправишь.
— Давай, мастер, разворачивайся и ложись на обратный курс, пока совсем не встали.
— А мы уже и так стоим, хотя машины работают на полный ход.
— Игорь подошел к телеграфу, ручка которого стояла на указателе «Полный вперед». — Смагин с каким-то зверским выражением лица посмотрел на Семенова: «Он что свихнулся или всегда был таким, как таких на флот берут, это же не призрак коммунизма — это реальный корабль с экипажем и пассажирами» — он понял, что надо срочно что-то предпринять иначе недалеко до катастрофы.
— Тогда стоп машины, и срочно «SOS» всем судам и на береговые спасательные центры, пусть немедленно присылают ледокол или спасатель, что у них есть.
— А вы что тут раскомандавались, Игорь Львович, здесь я капитан, — Семенов поправил фуражку с золоченой кокардой на высокой тулье и обиженно отвернулся.
— Да вы уже накомандовались, Виталий Николаевич, теперь людей и пароход спасать надо, я повторяю срочно «SOS», смотри что на море творится, нас здесь ни один спасатель не найдет пока в борт не уткнется и не утопит.
Очевидно, крик Смагина отрезвил, впавшего в «кому» капитана. Семенов взял микрофон и по внутренней трансляции объявил: «Команде, аврал, всем спасательным партиям занять свои места. Старпому и главмеху подняться на мостик, начальнику радиостанции срочно в радиорубку!»
«Вот так-то лучше» — подумал Игорь, хотя леденящий душу страх уже прополз под свитер и морозным ветерком беспомощности против стихии прошелся по разгоряченному телу. «Не хватало еще нам второго «Титаника», хорошо, пассажиры спят, нет паники, хотя спокойных снов им сегодня не видать.
— «Любовь Орлова», «Любовь Орлова», как слышите, ответьте ледоколу «Магадан», прием.
Семенов, чуть не сбив радиста, схватил увесистую трубку передатчика ультракоротких волн…
— «Магадан», «Орловой», слышу вас хорошо, где вы находитесь, сообщите свои координаты.
— В трех милях к норд — весту от вас, пробиться не можем, очень тяжелый лед, как бы самим не засесть, разворачиваемся обратно. Свяжитесь с начальником промрайона и с ним решайте план дальнейших действий. Все, конец связи.
Семенов беспомощно опустился в кресло, руки, словно плети, обвисли вдоль лоснящегося кителя, его челюсть затряслась, как у дряхлого старика.
— Это конец, — произнес он в наступившей гробовой тишине — что будем делать, — обратился он в пустоту, — ждать дальше не имеет смысла, начнем высадку пассажиров на лед, как только начнет светать.
— Какой лед, Виталий Николаевич, думаете, что говорите, — не выдержал старпом, все это время стоящий на выходе из рубки. — Я только что с боцманом проверил корпус, так вот, обшивка наша уже деформировалась в районе машинного отделения. Лед колотый, острый, словно хороший резец, двигаться нельзя пока ледокол не обколет или надо подождать пока встанет, а затем уже высаживать людей на лед, иначе всех погубим.
Старший помощник Виктор Ильин — тридцатилетний розовощекий крепыш в черном кожаном «Пилоте» и ондатровой шапке-ушанке, запорошенной снегом, был похож на полярника, по чьей-то неведомой команде появившийся на погибающем судне. Он повернулся к Смагину и, положив руку на сердце, произнес.
— Игорь Львович, я честно скажу, в полярке, а тем более в такой обстановке впервые, все на юга ходил, но вы-то здесь, насколько я знаю, не в первый раз.
Игорь промолчал, закусив губу, и отвернулся от старпома, чтобы тот не заметил, как покраснели его уши. Знали бы эти моряки, что на пассажире, да еще в такую критическую обстановку он тоже впервые попадает. Да, ходил он на крупных рефрижераторах типа «Горы» и «Берега» и здесь, и в Беринговом море, за его плечами три кругосветки, включая работу на штормовых сороковых широтах в Атлантике и Тихом океане, но такого он не припомнит.
Честно говоря, сейчас он сам не знал, что делать. Мысли крутились в голове, мешали логически мыслить, но делать что-то надо было, и он опять обратился к сгорбившемуся и как-то сразу постаревшему мастеру, притихшему среди шумов и звуков, исходящих из динамика радиостанции, работающей в аварийном режиме приема.
— Виталий Николаевич, — спокойно произнес Смагин, — наше положение катастрофическое, но не совсем безнадежное. — Зная психологию подавленных людей, он немного смягчил голос, как бы протягивая руку дружбы капитану. — Давайте отбросим амбиции, я думаю, что сейчас нам надо потихоньку поднимать пассажиров. Среди них есть немало опытных моряков, капитанов и механиков, они смогут подсказать нам что-нибудь дельное. А я срочно свяжусь начальником промрайона Андреем Фисталовым — это мой бывший однокашник, мужик что надо, вместе мы сообразим, как выкрутиться из этой истории, сами знаете, безвыходных ситуаций не бывает.
— Бывают, Игорь Львович, бывают, — капитан сокрушенно махнул рукой, — делайте свою работу, а я займусь своей, старпом, как там команда.
— Все заняли свои боевые посты, включая дневальных и официанток.
— Слышали, что начальник сказал, будите народ и проверьте наличие и комплектацию спасательных средств, действуйте, а я буду на мосту, обо всем происходящем немедленно докладывать мне, лично.
— Старпом кивнул головой и исчез, главмех проскользнул в дверь следом за ним, лишь помполит Плоткин преданным взглядом выжидающе смотрел на Семенова.
— Виталий Николаевич, разрешите мне оставаться с вами на мосту, — наконец произнес он.
Капитан неприязненно взглянул на припухшего ото сна первого помощника и отмахнулся рукой.
— Нет, давай, комиссар, к пассажирам в салон отдыха, там ты больше пользы принесешь.
Тут в радиорубку втиснулось испуганное лицо вахтенного матроса Гены Сидоркина — главного рулевого на пароходе. Таких матросов ставят на руль при прохождении самых опасных районов: узкостей, проливов, каналов. Сейчас был особенный случай и, хотя судно не двигалось, Сидоркин отходил от штурвала только в экстренных случаях.
— Ну что там у вас, — подскочил капитан, предчувствуя хорошую весть.
— Товарищ капитан, второй просит вас на мост, на локаторе встречным курсом со скоростью порядка десяти узлов движется крупная цель.
— Что вы мелете, кто это может идти по такому льду со скоростью хорошего транспорта на чистой воде. Кому же так срочно понадобилось пробиваться через ледовое поле?
— Я думаю тому, кто очень большой, мощный и очень торопится к месту назначения, — влез в разговор Смагин. — Я полагаю, мы сейчас все на мосту и выясним.
Начальник рации Василий Картавцев, не дожидаясь команды, начал настраиваться на дежурный канал, но тут зазвонил телефон. Семенов схватил трубку.
— Я, слушаю, так, так, понял, держитесь на связи, сейчас буду.
— Идем на мост, начальник, это транспортный рефрижератор «Карское море». Следует в Беринговоморскую экспедицию, кстати, это же судно вашего управления.
Смагин бегом бросился на мостик и прямо таки вырвал из рук старпома трубку УКВ связи.
Микрофон в трубке жалобно заскрипел, и далекий голос попросил на связь.
— На связи «Карское море», говорит начальник рейса Игорь Смагин, кто у аппарата?
— Привет, Игорь Львович, это капитан Калугин Валентин Петрович, помнишь меня. Ты мне как-то помог с оформлением отхода, что там у тебя стряслось, чего во льды забрались?
Конечно же, Игорь вспомнил ту сумасшедшую вахту в канун нового года, когда он подменял одного из сменных диспетчеров. Тогда половина команды теплохода «Карское моря», стоящего на внешнем рейде, была отпущена на берег и вдруг Смагин получает срочную телефонограмму начальнику управления: «Все отходящие суда до 24–00 часов 31 декабря должны сняться в рейс». В управлении знали, что это делается для успешного перевыполнения плана и после оформление, судно может спокойно стоять на рейде хоть еще неделю, таковы были правила ведения планового хозяйства при социализме. Но приказ есть приказ, а времени в обрез для сбора всего экипажа.
На двух дежурках Смагин разослал по городу гонцов, которые буквально силком вытаскивали из-за праздничных столов моряков, и отправлял их группами на портовском буксире на рейд. Первым в этом списке стоял Капитан Калугин.
Таких изощренных русских матов и пожеланий в адрес управления и долбаной страны Смагин не выслушивал, наверное, за всю свою не слишком короткую жизнь. Экипаж хоть и не полностью, но был укомплектован, судно срочно оформлено властями и отправлено в очередной рейс, а Смагин и Калугин расстались, как товарищи по несчастью. С тех пор прошло не более трех месяцев и вот на тебе, неожиданный сюрприз.
Смагин выжал контактную кнопку на трубке телефона и, стараясь говорить твердым голосом, произнес:
— Приветствую тебя, Валентин Петрович, у меня беда, застряли капитально, даже местный ледокол пробиться не может, но у меня есть идея. А что если ты на своем корвете прошел бы метрах в двадцати от нас, то, возможно, мы попытались бы пристроиться к тебе в кильватер.
Несколько секунд молчания говорили о том, что капитан транспорта обдумывает варианты, затем послышался его тяжелый и не такой уж дружелюбный голос.
— Это невозможно, очень опасно как для меня, так и для твоего пассажира, ты понимаешь, чем я рискую в случае неудачи — это конец моей карьеры, а то и тюрьма.
— У нас нет другого выхода, я тебя знаю, ты человек рисковый и ответственный, иначе бы не был капитаном крупнейшего в мире рефрижератора, но кроме тебя, Валентин Петрович, нас никто отсюда не вытащит, пока будем рядиться, судно, не дай бог, пойдет ко дну, как ты после этого дальше жить будешь.
— Ой, не надо, Игорь Львович, давить на совесть, дай хоть минуту подумать, далеко там капитан, хочу узнать его мнение.
Игорь передал трубку Семенову, который раскачивался рядом с пятки на носок, бормоча себе под нос какие-то фразы, но с достоинством главного человека на пароходе взял трубку.