— Капитан «Орловой» на связи — отрапортовал он по-военному.
— Ну, как согласен с планом начальника, если да, тогда, коллега, готовь машину и, как — только я пройду по борту, давай полный вперед.
— У меня все готово, «Карское море», ждем.
Темный силуэт восьмитрюмного рефрижератора, как всегда бывает в таких случаях, появился неожиданно. Он, словно огромный, черный айсберг, сопровождаемый воем судовых сирен, проплыл, казалось, впритирку с бортом, накренившегося на десять градусов пассажира и также быстро исчез в белой пелене снега. Рефрижератор шел в балласте, и на мосту пассажира отчетливо видели, как его огромные, блестящие латунью, винты рубят лед, серебряными брызгами, разлетающийся на десятки метров.
Капитан пассажира со звоном рванул ручку телеграфа на полный вперед. Пароход затрясло от работающих на полную мощь двигателей, рулевой положил штурвал право на борт, пытаясь завести нос в черную прогалину чистой воды, которая на глазах стала затягиваться. Казалось, пассажир дрогнул и слегка подался вперед навстречу свободе, но через десять минут бесполезной борьбы со стихией застыл, сотрясая сильнейшей вибрацией все свои внутренности и перепуганных людей, извергая в снежное небо густые клубы копоти.
Семенов крепко впился пальцами в деревянный планширь и уперся лбом в замерзшее стекло лобового иллюминатора.
— Ну, давай, давай, — повторял он…, затем как-то обмяк и тихо позвал.
— Старпом, стоп машине, мы отсюда никогда уже не выберемся.
— Ну что там у вас, «Орлова», проскрипел в динамике бодрый голос Калугина, — не опрокинул я вас, могу повторить, только сделаю циркуляцию. Чувствовалось, что опытный Калугин входит в азарт и не остановится, пока не добьется своего.
— Валентин Петрович, это опять Смагин, ты и впрямь нас так завалишь, мы даже на корпус не продвинулись, но у меня мелькнула еще одна идея, пусть она тебе покажется сумасшедшей, но попробовать надо.
— Валяй свою идею, только времени у меня маловато на тренировки в боевой обстановке, если что дельное, попробуем.
— Сможешь самым малым ходом подойти к нашему форштевню своей прекрасной кормой, а затем дать полный вперед, лед сам уйдет у нас вдоль бортов.
— Ты что сдурел, я же вам винтом бульбу срублю, здесь нужна ювелирная точность.
— За нашу бульбу не переживай, она здесь для понту красными корабелами прилеплена, не улучшает, а только ухудшает ход и маневренность. Да что там долго говорить, о тебе, Валентин Петрович, легенды ходят, а ты боишься кормой пришвартоваться, с меня ящик коньяка.
— Два, — вставил приободрившийся Семенов, — вот наш кэп еще два добавляет и ящик «Джонни Волкера».
— Уговорили, — пробасил Калугин, только это мой последний маневр, не подведите.
Через полчаса пассажир, с исковерканной льдами бульбой и форштевнем, медленно шел в кильватере рефрижератора. Вот на горизонте уже засверкали ходовые огоньки рыбацких судов, лед становился все тоньше и мельче, двигатели работали спокойно без надрыва. Смагин похлопал Семенова по плечу:
— Ну что я говорил, а ты, дурочка боялась, — не удержался съязвить он, — готовь, Капитан, экипаж к перегрузу, да, про шнапс для спасителя не забудь и в отчете не обязательно упоминать все до мелочей, сам понимаешь, затаскают в моринспекции и по парткомиссиям. Ни вам, ни Калугину этого не надо, если бы мы все делали, согласно полученным указаниям наших партийных чиновников, то Российский флот давно бы уже развалился — он еще раз позвал «Карское море».
— Валентин Петрович, как на счет вознаграждения, не забыл?
— Некогда, ребята, я полным ходом иду курсом на север, в бухте Наталья меня целая флотилия дожидается, так что сочтемся на берегу, счастливого плавания.
— И вам семь футов под килем, большое спасибо за услугу, вытащил нас из преисподни, а пассажиры так ничего и не поняли.
— Слыхал, обернулся он к Семенову, за тобой должок, не забудь капитана Калугина, когда-нибудь и ты ему окажешь услугу.
— Да что вы, Игорь Львович, разве такое забудешь, век помнить буду, — Семенов перекрестился, что-то пробурчал себе под нос и бочком вышел на крыло.
Пурга незаметно утихла, небо очистилось от туч, и первые лучи робкого северного солнца осветили, покрытую сугробами, палубу и надстройку. Боцман с тремя матросами большими фанерными лопатами уже начали очищать полубак, чтобы пробраться к брашпилю и отдать якорь. Вокруг до самого горизонта на белоснежной ледовой пустыне были натыканы, словно островки, всевозможные суда, похожие на комочки мерзлой земли в бескрайнем снежном поле.
Игорь взял бинокль и начал осматривать горизонт, ища в окулярах крупную японскую базу под названием «Хайя Мару», а вахтенный помошник, не переставая, вызывал ее на связь, ведь она была первой в списке на смену экипажей.
— Третий, — Игорь повернулся к штурману, — как отыщутся наши японцы, меня сразу на мостик.
— Будет сделано, — бойко отрапортовал вахтенный, если что вызову по обшей связи.
Смагин, не спеша, спускался по центральному трапу в фойе, когда его догнал взъерошенный Джон Карпентер.
— Что это было, начальник, нас заставили одеться в теплое и приготовить спасательные жилеты и ни какой информации и вот только пять минут назад дали отбой.
— Все правильно, — Игорь спокойно отстранил тыкающий в его грудь палец Карпентера, — это обычная учебная тревога. Ледовая обстановка на море очень сложная, вот и приходится тренировать пассажиров, чтобы не получилось, как с вашим «Титаником».
Он еле сдержал себя, чтобы не заехать этому наглому америкашке в ухо, но это было бы слишком просто для того, кто так подло подставил его во время переговоров с делегацией. Он вообще ненавидел эту привычку совершенно незнакомых людей приближаться к нему более чем на метр, дыша в лицо перегаром гнилых зубов и смрадом подпорченного язвами желудка.
Зная пристрастие американца к дармовой выпивке и женскому обществу, Смагин решил протащить этого стукача Карпентера через чистилище самых отпетых судовых девиц. В душе он противился этой затее, но простить такую подлость да еще какому-то иностранцу он не мог. Еще вчера вечером он договорился со старшей дневальной Мариной Батьковой крупной, можно сказать безобразной на вид девушкой, но имеющей в памяти своего мозгового компьютера тысячи анекдотов и обладающей неистощимым запасом всевозможных матершинных песен и прибауток, чтобы она пополнила орфографический запас «колоритными русскими выражениями» ноутбук американского пассажира. На что Мариша, или как ее звали на судне, бандерша, потребовала пару бутылок водки и, чтобы не случилось, — полную конфедециальность.
Смагин согласился на это условие и попросил Марину все сделать так, чтобы американец надолго запомнил красный пассажир и весь его экипаж коммунистического труда. Но из-за непредвиденного ЧП в Охотском море, планы были нарушены, и вот теперь Карпентер после ночных переживаний был полностью готов к общему расслаблению или, как говорят «их» психологи, к сеансу релаксации.
Обладая хорошим чувством юмора и имея блестящие артистические задатки, Марина Батькова сумела покорить своими театральными выходками на музыкальных вечерах не только весь экипаж, но даже известного педагога — помполита Васю Плоткина, который из всего экипажа предпочитал общаться только с писклявым поваренком Кирюшей Беловым. Но даже он с восторгом хлопал в ладоши, когда Батькова к месту и не по делу рассказывала очередной смачный анекдот.
Марина каждый день на утренний развод являлась с глубокого похмелья, что не мешало ей командовать штатом своих стюардесс, да так, что пароход всегда находился в идеальной чистоте, а пассажирский помошник со временем практически перестал контролировать ее работу.
— Я приглашу пару своих девочек, они покажут этому янки, что такое русский стриптиз в экстремальных условиях. Я за них ручаюсь, как за себя, — говорила она, упаковывая водку, в необъятные рукава своего служебного кителя.
На том и порешили, чтобы не случилось рот держать за зубами. Игорь конечно же знал, что если на берегу девок сильно прижмут, они расколются и с радостью сдадут его с потрохами, но здесь свои законы, люди иногда исчезают с борта бесследно и ни какие сыщики в мире не найдут следов преступления и все это знали.
Карпентер сам лез на рожон, и грех было бы не воспользоваться этим.
— Ты, Джон, кажется, интересуешься русским сленгом, — Игорь попытался увести разговор в другое русло, и это ему удалось. Джон весь напрягся, враз позабыв все ночные страхи, его глаза загорелись, как тогда, когда он подписывал контракты о покупке пароходских транспортов за один доллар, минимальная цена которых на международном рынке составляла десять — пятнадцать миллионов долларов.
— Я тебя познакомлю с уникальной хранительницей русского народного фольклора, — продолжил Смагин, — твоя книга станет бестселлером, «если тебе удастся выбраться чистеньким из прелестных женских объятий» — подумал он. Джон, аж, весь затрясся после этих слов, но через минуту успокоился и, хитро сощурив глаза, спросил.
— А ты, Игорь, пойдешь со мной, я ведь иностранец и никого не знаю на вашем пароходе, ты должен меня сопровождать.
— Ну, ты размечтался, Джон, у меня работа, не хочешь не ходи. Завтра пересадим тебя с япошками на «Хайя Мару» и прощай Америка. К тому же я тебе еще не все сказал, как ты знаешь, такие услуги бесплатно не делаются, ты ведь американец и должен знать, что сейчас у нас по вашему примеру все оплачивается, каждый шаг, каждое слово, даже то, что я сейчас на тебя трачу время. Так что с тебя сто баксов в час. Аванс двести долларов, успеешь быстрее, деньги верну. Ну что по рукам.
— Ну, ты Игорь и бизнесмен, не ожидал, — Джон почесал затылок и достал из кожаного портмоне нагрудного кармана две стодолларовых купюры. Игорь, не глядя, сунул приятно скрипнувшую зелень в карман брюк.
— Вы же сами нас, русских дураков, учите, теперь и расхлебывайте, здесь тебе шара, как на прошлогодних переговорах не прокатит, да не забудь девчатам спиртного взять, они вино не пьют, возьми в баре, чего покрепче. Тебе позвонят в каюту, жди.