Этим нервнопаралитическим газом начинялись мины и снаряды на случай химической войны, паренек тот, охранявший склады химдивизиона прихватил первые, попавшиеся под руку баллоны, чтобы порожняком не вернутся в стены родного города. Эти баллоны так и пролежали у Смагина в гараже без применения долгих три года и, когда он собрался в моря, то попросту выбросил ржавые баллоны в первый попавшийся на пути мусорный бак. С тех пор санэпидстанция города не уставала удивляться, куда подевались все городские грызуны из центра города, в том числе исчезли и все бомжи, промышляющие по городским свалкам.
Смагин понимал, что капитан, по — своему, прав, но уж если так все обернулось, необходимо было придумать новую хитрость для безопасного выкуривания солдат из кают. Он уже дал команду поднять майора, который, проспав двое суток, не понимал, что вообще происходит на пароходе, и лишь когда старпом вкратце рассказал ему о захвате девушки его подопечными, схватился за голову.
— Все, мне крышка, если начальство пронюхает, меня точно отправят в отставку без пенсионного пособия.
Он поначалу кинулся уговаривать своих парней сдаться по-хорошему, но его остановил пассажирский.
— Господин майор, эти парни уже полностью вышли из под контроля, потеряли ориентацию во времени и пространстве, их не волнует сейчас не судьба парохода ни ваша, ни своя, так что предоставьте умным людям решать эту проблему.
Майор выхватил из кобуры «макаров» и стал рукояткой барабанить в железную дверь.
— Открывайте, мерзавцы, всех отправлю под трибунал.
— Побереги силы, Колобашкин, когда эти парни, наглотавшись дыма, начнут один за другим выскакивать из каюты, нам придется применять силу, а людей у нас маловато, — остановил его подошедший Смагин.
— Старпом, прикажи включить принудительную вентиляцию, а я закину пару дымовых шашек в воздушные патрубки. Сколько у тебя моряков? –
— Десять человек с боцманом, плюс пожарная вахта.
Смагин специально говорил громко и уверенно, чтобы за переборкой солдаты смогли услышать все приготовления. Он еще надеялся на чудо, и чудо опять не заставило себя ждать.
Дверь со скрипом отворилась, и на пороге появился знакомый сержант. Он поднял руку и попросил выслушать его.
— Начальник, ты обещал не трогать нас, мы сдаемся, надоело воевать — он нагнулся и положил перед собой тяжелый сверток, — это наши военные игрушки, я приношу извинения перед вами и экипажем за своих парней. Пропустите нас, и мы уйдем с миром, а там будь что будет.
Побагровевший Колобашкин хотел, было, что-то сказать, но Смагин его остановил.
— Забирай майор своих вояк и тихо, без шума по коридорам на трап. — Смагин поправил под свитером тяжелый «магнум» и махнул сержанту рукой.
— Командуй и гляди, чтобы все после окончания службы добрались до дома. Матери, небось, уже все глаза по вам выплакали, а вы все в войну играетесь, хватит, не дети, наверное, пора за ум браться.
Колобашкин заглянул во внутрь каюты и громко скомандовал.
— В шеренгу по одному, дистанция вытянутой руки шагом марш…
Из проема двери показались измученные, сгорбленные фигуры пехотинцев. Никто из них не промолвил ни слова, опустив глаза, они медленно стали подниматься на верхнюю палубу, волоча по ступеням трапа свои нехитрые солдатские пожитки.
— Счастливого пути, ребята, — Смагин махнул рукой сержанту, — берегите себя и больше не позволяйте подлому правительству ставить над собой эксперименты.
Колобашкин обернулся и укоризненно покачал головой.
— Ничего не измениться, начальник, и не надейся, боюсь, для этих пацанов уже нет будущего.
Глава X. Интервенция с американского континента.
И кому же не будет обидно, когда ты столько сделал, полностью отдавался работе, сутками занимался с этими гостями — американцами и в конце вызов на «ковер» к начальнику управления и полный разгром его работе. И за что, оказывается, он влез в чужую вотчину, где огромные деньги уже распределены между избранными, а он простой клерк попытался прикарманить себе уже израсходованные, но еще не «заработанные» путем мошенничества, подлого, обмана и коррупции» грязных денег.
В то раннее, летнее, июльское утро все шло прекрасно. Черный, с тонированными окнами «Шевролет», легко нес в сторону города шестерых прилетевших из Москвы иностранцев. Игорь сидел на переднем сиденье и в пол-оборота слушал высказывания самого разговорчивого из группы крупного и басовитого Леонардо Льва. Огромными растопыренными усами и глазами на выкат, он чем-то смахивал на популярного певца, такого же эмигранта Вили Токарева. Говорил он на прекрасном английском четко выговаривая каждое слово, что было присуще, как раз бывшим русскоязычным людям.
Игорь не стал пытать Леонардо почему он не говорит по — руски, просто иногда в фразы вставлял длинные выражения на русском и по веселому выражению серых глаз эмигранта понимал, что оба знают эту маленькую тайну, о которой не следует знать другим. Также Игорь заметил, что один из американцев, сидящий рядом с Леонардо, тоже адекватно реагирует на русскую речь, хотя при каждом вопросительном взгляде Смагина, он скромно опускал глаза.
— Джон Карпентер, — представился американец.
— По — нашему плотник, — не удержался Игорь, Джон кивнул головой, но тут же понял, что попался на удочку.
— Я, в общем-то, знаю русский, — мило улыбнулся Джон, поправляя на носу крохотные, затемненные очки, — долгое время работал в посольстве в Москве. Кстати, вы правильно заметили, мои предки из штата Нью-Джерси были строителями. Мой дед участвовал в возведении моста «Веразанно Нарроу Бридж», а отец в строительстве знаменитых «близнецов»
— Это тот самый мостик, что перекинут через Гудзон на Манхэттен, где и сверкают на весь мир своим непревзойденным великолепием и величием инженерного зодчества — небоскребы Всемирного торгового центра.
— Он самый, а я вижу, вы не плохо знаете Америку и Нью-Йорк. — Джон очередной раз поправил очки на переносице и уже с большим вниманием осмотрел Смагина.
— Да, мне посчастливилось пару раз побывать в Нью-Йорке, город, надо сказать потрясающий, — Смагин прищелкнул языком, чтобы подчеркнуть значимость своих восхищений и немного разбавить официальную скованность, возникшую при первом знакомстве.
— Да, город прекрасный, а какие там парки, — Джон вскинул к небу выпуклые глаза.
«Пойдешь туда — тебе Нью-Йорка не видать…» — добавил Игорь строчку из популярной песенки «русского» эмигранта Вили Токарева.
Джон пожал плечами.
— Всякое бывает, у вас, я слышал, в парке Горького в Москве чуть ли не каждый день кого-то убивают, грабят или насилуют. Так везде — это жизнь, со своими хищниками и их жертвами.
— Сейчас занимаюсь бизнесом, — продолжил он, — пришлось оставить государственную службу, у нас совмещать бизнес и власть запрещено законом.
— Эко вам, американцам, не пруха, — с наигранным сожалением заметил Смагин, — а наши русские правители просто не видят себя без, так называемого, бизнеса. Сами подумайте, вся власть в твоих руках, все бюджетные деньги в кармане, силовые структуры у тебя на побегушках, сами под себя сочиняют законы.
— А разве это возможно? — удивленно вскинул брови Карпентер.
Игорь пожал плечами.
— В России все возможно, вот сейчас вы свободно едете в закрытый еще год назад город Владивосток. Вы думаете, я мог предположить еще лет пять тому назад, что вот так просто буду общаться с Американцами на нашей территории и вести переговоры о торговле и сотрудничестве. Да никогда. Мне и сейчас с трудом вериться, что наши суда завтра перейдут иностранным операторам, и на корме у них будет трепыхаться удобный флаг каких — нибудь Каймановых островов или Барбадоса, вместо кроваво-красного стяга «рабочих и крестьян» с масонским гербом власти — ритуальной чашей, замаскированной под серп и молот и пентаграммой звезды Соломона.
— Что-то вы не очень любезно отзываетесь о своей власти, — заметил Карпентер, сощурив бесцветные глазки, — а, например, в Москве сейчас все голосуют за новую власть, восторженно хвалят перестройку, которая дала вам свободу и демократию.
— Не знаю, что творится сейчас в Москве, только у нас на Дальнем Востоке год от году все хуже и хуже. Ладно, не будем о политике, надеюсь, ваш визит поможет нашему управлению справиться с трудностями, возникшими после перестроечных реформ.
Леонард Лев, краем уха слушавший разговор, при словах трудности вдруг оживился.
— Ви хэв проблемз, Айгор, — его усы восторженно приподнялись, — донт вори, ту дэй энд туморроу, ви вуд би дисайд ер проблемз.
— Ай хоуп, — кивнул головой Игорь, — бат зис квешн из нот май компетишн.
— О кей, Айгор, туморроу ви вил старт обсерв ер шип зэн сайн контракт и ай шуер зат Вери сунн ю Игорь вил хэв онер шипс. — он дружески похлопал Смагина по плечу, вытащил из бортового кармана пиджака пожеванную сигару и, звякнув зажигалкой, с блаженством затянулся. — Ай хэд, вэри сун ол гавермент энтерпрайсес вил би привайтэд энд зис бьютифул.
Смагин внимательно наблюдал за этим переполненным самолюбованием, откормленным новоявленным миссионером, и ему расхотелось дальше продолжать разговор. Чутьем битого жизнью человека он понимал, что не с визитом доброй воли и оказания помощи, погибающему предприятию сюда прибыли заграничные эмиссары с далеких американских континентов.
Его внимание сейчас привлек громадный, размером с африканского бегемота, панамский консул, расплывшийся на трех задних сиденьях несущегося в сторону города черного, сверкающего лаком «Шевролета» и, мирно посапывающего после длительного перелета необъятного консула — предпринимателя. Его шоколадного цвета лоснящееся лицо с отвисшими щеками и огромными, лиловыми губами напомнило Игорю старого и безобразного орангутанга в национальном парке Куала-Лумпура.
Тогда этот трехметровый гигант сидел в гнезде на обломанном пне баобаба и, не мигая, грустно смотрел на посетителей через десятимиллиметровое бронированное стекло, очевидно, вспоминая свое детство и непроходимые джунгли на островах Борнео, где его сняли с убитой охотниками матери и продали за сотню долларов морякам для развлечения и потехи. И когда небольшое сингапурское судно зашло под выгрузку в Кланг, его выпустили за ненадобностью на причал, где его выловили местные усердные полицейские и передали в зоопарк Куала-Лумпура.