Австралийца звали Алекс Стеблофф. Его предки в начале двадцатого века, владевшие одним из оружейных заводов в Туле, во время революции не стали дожидаться светлого будущего, а, прихватив объемные саквояжи с ассигнациями и бриллиантами, рванули через Одессу сначала во Францию, а затем на суперлайнере через океан в далекую Австралию. Семья обосновалась в тихом городке Аделаиде, на севере континента в одном из русских кварталов, и очень скоро на прилавках местных оружейных магазинов появились охотничьи винтовки с гербом Стебловых на прикладе и затворе.
Маленькая кустарная мастерская очень быстро выросла до приличного оружейного завода и качественная продукция русского промышленника с успехом расходилась по всем отдаленным деревенькам малоизученного австралийского материка. Семья имела неплохой доход, поэтому позволила себе отправить любимого внука Алекса в Гарвардский университет, который он закончил с отличием и блестяще защитил диплом, получив степень магистра естествознания, по специальности микробиология.
В награду за столь успешное окончание престижного университета дед Алекса из своих личных запасов выделил внуку пару тысяч долларов и отправил в путешествие на русском пассажире. Тем самым он осуществил свою давнишнюю мечту еще раз, хотя бы мысленно, повстречаться с прошлым, приобщиться к незабываемому русскому духу, которым был пропитан красный пассажир «Александр Пушкин», каждые полгода заходящий в Сидней для пополнения запасов продовольствия и смены пассажиров.
Благодаря усердиям своей бабушки Марии Ильиничне, Алекс с детства неплохо освоил русский язык, что позволяла ему легко общаться с обслуживающим персоналом пассажирского теплохода. Своим видом Алекс ничем не отличался от простого русского паренька из какой-нибудь Вологодской деревушки и если бы не его акцент, наверное, он, наверняка, никому бы и не был интересен, в том числе и Марише Батьковой, которая, как старшая бортпроводница, производила обслуживание как раз в тех самых дорогих люксах, где обосновался Алекс Стеблофф.
Алекс с первых же минут знакомства проникся симпатией к этой русской девушке и всячески искал повод, чтобы остаться с Мариной наедине. Нет, в голове молодого человека не созревали гнусные планы обольщения бедной русской дневальной, ничем не выделявшейся среди более молодых и симпатичных судовых девчат, лишь ее тяга к изучению английского ярко выделяла ее среди остальных членов экипажа.
Этим и воспользовался Алекс, пригласив Марину на очередное занятие по лексике английского языка. Чем так растревожила Марина душу молодого человека не знал никто, даже сам Алекс не понимал, что с ни происходит, он только чувствовал, что от этой девушки, как от матери идет какое-то родное тепло, он просто изнывал от тоски, когда ее несколько часов не было рядом, в его голове зрели призрачные планы о совместной жизни, и вот, наконец, настал тот день и час, когда он решительно заговорил с Мариной на русском языке о своей несчастной любви.
— Ты мне нравишься, — произнес он с такой непосредственностью ребенка, что Марина потеряла дар речи, и вся зардела от ушей до пят. Она много слышала ласковых слов от мужчин, но то, что она услышала из уст этого красивого и сильного парня, чуть не лишило ее рассудка.
— Выходи за меня замуж, я хочу, чтобы ты стала моей женой. У меня прекрасный, большой дом в пригороде Сиднея на берегу океана. Я буду работать в университете, а ты воспитывать наших детей.
Марина слушала и не понимала, шутит или бредит Алекс. Но он взял ее руку, прижал к своей груди и сказал, глядя ей в глаза.
— Я тебя люблю.
Девушка ожидала услышать все что угодно, даже признание в любви, но только не предложение выйти замуж, это было что-то из области фантастики. Обычно мужчины, даже иностранцы, слегка пофлиртовав для приличия, тащили девчонку в свою постель, после чего их отношения продолжались не более двух трех дней, а далее заканчивалось заранее всем известным тихим расставанием. Такой же сценарий предполагался и с Алексом, единственное, что смущало Марину, то это его застенчивость в обращении с девушками, отчего Марине и самой порой было стыдно даже предположить, что они когда-нибудь лягут в постель.
Голубоглазый паренек с пшеничными, длинными волосами, казалось, не лгал и это еще больше пугало Марину.
В тот вечер она сказала: — Да! - но все, произошло так неожиданно, что она тут же пожалела об этом. Да, ей приглянулся этот юноша, но так круто менять свою жизнь не входило в ее планы, тем более, что придется навсегда расстаться с Россией, ведь Алекс предложил ей сбежать с парохода в Мельбурне. На такой безрассудный поступок могла решиться только совсем глупая, влюбленная по уши девчонка, вот почему Марина решила для начала посоветоваться со своим шефом Самуилом Кригером, умным и благочестивым, по ее девичьему мнению, мужчиной.
В свои девятнадцать лет Марина еще не до конца понимала, кем является Самуил Кригер на теплоходе, и что он может в любой момент изменить или сломать любую судьбу, если это понадобится для его карьеры. Дело в том, что Кригер раньше самой Марины узнал о слепой любви молодого австралийца к его подчиненной через многочисленную сеть своих агентов, и в целях своей безопасности уже успел доложить об этом помполиту и капитану. Так что побег с корабля был обречен на провал уже в самом своем зародыше, но для полного контроля над ситуацией Кригер вызвал к себе дневальную на ковер и провел с ней профилактическую беседу, после которой Батькова потеряла интерес к жизни.
Она посмеялась в глаза несчастному австралийцу и предупредила, чтобы он больше никогда не приставал к честной советской комсомолке с подобными предложениями, а сама напилась виски и целый день провалялась в своей каюте. Протрезвев, Марина скрутила в тонкую веревку свои новые ажурные колготки и, обвязав вокруг шеи, затянула петлю на барашке иллюминатора. Но не так то просто было покинуть этот мир несчастной девушке, ей еще предстояло долгие годы мучаться в борьбе за место под солнцем. Кригер потому и считался одним из самых опытных пассажирских помощников, что тонко чувствовал психологию и настрой каждой своей подчиненной. Он выбил филенку на двери каюты дневальной и вытащил ее из петли, чтобы жизнь еще долгие годы измывалась над слабым существом.
Оскорбленный неразделенной любовью австралиец сошел с борта судна в порту Мельбурн и еще долго стоял на причале, высматривая свою придуманную невесту и, не дождавшись, побрел в сторону, ожидающего его шикарного кабриолета с гербом «Порш», чтобы навсегда расстаться с мечтой его деда еще раз познать неразгаданную русскую душу, которую он оставил вместе со своим поместьем в центре России.
Марину списали с теплохода в первом советском порту захода, городе Находке и отправили на исправление в дружный экипаж невзрачного на вид, но известного всем простым жителям Приморских городов пассажирский лайнер «Любовь Орлову». Вот где по настоящему Батькова нашла выход своим эмоциям, вот уж где она отвязалась на всех мужиках. Теперь пришел черед и американцев. По дошедшим до нее слухам какой-то американец и рассказал Кригеру про тайную любовь молодого австралийца к русской морячке. Теперь настал черед американца смотреть во сне фильмы ужасов и молить бога о смерти и избавлении от кошмаров.
— Семкина, подъем, — Марина потрясла за плечи подругу, девушка перевернулась на другой бок и что-то невзрачно промычала.
— Семкина, пацаны водки принесли, — Марина применила свой излюбленный и беспроигрышный прием, — смотри, проспишь свое счастье.
Аллочка повернула всклокоченную голову и протянула руку.
— Наливай.
— Да ты хоть умойся, сегодня нам америкашку разводить, не забыла.
Семкина свесила волосатые ноги с койки и протерла глаза.
— А где этот американец, давай его сюда, — Алла спрыгнула на палубу и подошла к умывальнику. Из зеркала на нее смотрело чудовище пострашней, чем из ее любимой сказки «Аленький цветочек».
— Подруга, по — честному, есть что — нибудь на грудь накатить, голова трещит, как будто трактором по ней проехались.
Марина налила полстакана водки из графина и протянула подруге.
— На, пока все, тебе через полчаса интервью брать у иностранца, а у тебя изо рта несет, словно из общего гальюна, почисть зубы и приведи себя в порядок.
Семкина медленно выпила водку, и начала обычную утреннюю процедуру наведения марафета на женские части тела.
Марина сидела и молча наблюдала за подругой. «Неужели я также выгляжу после очередной гулянки?» — Сегодня ее совершенно не беспокоило, что ее лучшая подруга Алла Семкина с рано увядшим лицом, потухшими глазами и редкими выжженными перекисью водорода волосами выглядит, как последняя нищенка на вокзальной площади. Ее не смущало даже то, что весь пароход в лицо называл их потаскухами и пьяницами. «Ничего, пускай смеются, болтают, обзываются. Сколько таких говорунов уже давным-давно лежат по могилам и на дне морском, а вот она, хоть и алкашка, а жива, может любить и ненавидеть, плакать и смеяться и плевать хотела на всех этих правильных людей».
Марина неожиданно для себя всхлипнула, и на ее огромных глазах навернулись слезы. Семкина с испугом посмотрела на подругу.
— Ты че, старая, случилось чего. В первый раз вижу, чтобы Батькова ревела.
Марина утерла слезу и грубо рассмеялась.
— Не видела никогда, больше и не увидишь, все кончай, морду пудрить, американец заждался, у меня аж руки чешутся его потискать. Возьми бутылек с клофилинчиком — проверенное средство, напрочь память отшибает, даже у самых правильных коммунистов, что лезли в мою постель. Идем, Алка, потешим свою порочную душу и смоем унижением женскую растоптанную честь кровью и потом еще более ничтожных людишек.
Джон Карпентер, облачившись в «Аляску» и обмотав шею длинным шерстяным шарфом, прохаживался по безлюдной и холодной прогулочной палубе. В руке он держал увесистый пакет с двумя литровыми бутылками виски «Блэк энд Вайт» и большой коробкой шоколадных конфет, изготовленных на московской