412». Тут же воспоминания унесли его в далекие семидесятые, когда будучи еще третьим помощником на стареньком «Андижане» немецкой постройки, он впервые посетил этот, как ему тогда казалось, сказочный островок.
Дело было летом. После суточной вахты на стоянке он и его приятель третий механик Витя Сысоев, прихватив с собой из провизионки тушенки и дюжину бутылок крепленного красного вина «Тамянка», отправились отмечать день моряков торгового флота на одну из живописных шикотанских сопок, покрытых зарослями зеленого бамбука. На пикник они пригласили с собой судовую красавицу Машеньку Виноградову, миловидную хохлушку двадцати лет от роду, в которую они оба без памяти были влюблены.
Она по очереди флиртовала с молодыми людьми, хотя вовсю зажигала со старпомом по кличке «краб». Двое детей и молодая жена «краба» на берегу совсем не пугали Машеньку, она в свои двадцать лет уже на десять лет вперед просчитала свою будущую жизнь и в принципе не ошиблась, хотя не прочь была и занырнуть на ночку, другую в постель одного из молодых помощников.
Для Семенова Машенька была олицетворением красоты и целомудрия, и кто бы ни говорил плохих слов в сторону поварихи, он пропускал отравленные ядом зависти фразы мимо ушей. С той же маниакальной любовью и Витечка Сысоев возносил Виноградову и, когда на зеленой полянке после выпитых двух стаканов вина, Машенька начала рассказывать морякам похабные анекдоты, а затем и вовсе разделась до нижнего белья, якобы понежиться под лучами ласкового солнышка, оба друга потеряли дар речи. Но первая нашлась Машенька, она предложила друзьям не ссориться, а попросту, за определенную плату переспать с ней по очереди среди ромашек и кустов японской сакуры.
Виталий вначале наотрез отказался, но внезапно свободное поведение Машеньки вмиг разрушило все розовые замки и образы, он открыл глаза и понял, что перед ним обычная женщина, требующая сущую малость за свои услуги, а именно хорошее обращение и обещание хранить тайну. Виталий повел Машеньку подальше от людских глаз на ту самую сопку под названием «высота № 412», и они шли так долго, что Машенька вскоре взмолилась и поросилась скорее полюбить ее и отпустить на судно.
Но видно не суждено было третьему помощнику стать настоящим мужчиной в этот жаркий июльский день. Лишь только они расстелили одеяло и прилегли, как за спиной услышали тяжелое дыхание и хрип овчарки, идущей по следу, через секунду на них навалились солдаты в зеленой форме и, связав по рукам и ногам, потащили несчастных любовников на свою заставу. Как оказалось, увлекшиеся раздумьями и переживаниями о предстоящих пылких минутах страсти, Семенов и Машенька не заметили, как зашли в запретную зону действия пограничных радаров.
Капитан Семенов улыбнулся и покачал головой. Эх, молодость, молодость. Сколько их таких вот случаев было после, а вот этот почему-то запомнился на всю жизнь. Ему уже под шестьдесят, а покрытая седыми снегами сопка до сих пор хранит воспоминания цветущей молодости.
Глава VI. Через Кесарево сечение к свободе.
Уже сутки не смыкает глаз и не отходит от кровати, мечущейся в предродовых схватках несчастной женщины, медсестра Чернова.
— Боже, почему я не настояла на своем, не убедила тебя остаться рожать на острове, — причитает Юля, с хрустом вводя очередную дозу транквилизаторов в толстую пульсирующую вену роженицы. Она то и дело протирает холодным влажным полотенцем горячий лоб Любимовой, покрытый обильным потом. Даже под легкой, сатиновой ночьнужкой видно, как плод перекатывается под тонкой, натянутой, словно на огромный шар, кожей живота.
— Доктор, миленький, — кричит бедная девушка, изгибаясь от боли, как прожорливая змея, заглотившая слишком крупную дичь, — да сделайте же что-нибудь.
Судовой врач Виктор Артюхов еще раз пытается вызвать скорые роды, стимулируя матку рукой, но каждая попытка оказывается тщетной.
— Все, Любимова, либо ты рожаешь, либо надо возвращаться на Шикотан. Он жестом кивнул медсестре. — Выйдем, милая на пару минут, надо посоветоваться.
В коридоре Артюхов, чтобы не упасть от, усталости и напряжения, держится обеими руками за переборку. За последние несколько часов из-за смены курса на зюйд-вест, резкая, бортовая качка усилилась до предела, какие уж тут роды, да еще в такой обстановке, не говоря уже о хирургическом вмешательстве.
— Слушай, сестричка, — Артюхов снял тонкие резиновые перчатки и бросил их в стационарную урну. — Тебе когда-нибудь приходилось принимать роды или ассистировать при хирургических операциях.
Чернова со слезами на глазах отрицательно завертела головой.
— В том-то и вся беда, что я тоже не хирург и никогда не принимал роды. Не надо мне было слушать ни Любимову, ни этого Смагина. Рожала бы сейчас наша девушка в свое удовольствие в поселковом госпитале, а мы спокойно занимались бы своими делами. По всей вероятности плод перевернулся и теперь мать и ребенка может спасти только Кесарево сечение. — Артюхов дрожащими руками достал пачку «Кента» и закурил.
— Надо срочно докладывать местному начальству и если через восемь-десять часов наша Анюта не разродится, а это уже очевидно, придется кесарить самому на свой страх и риск. В наших условиях это равносильно двойному убийству.
Чернова ничего не отвечала, она только с ужасом смотрела то на беспомощного доктора, то в просвет двери, где на койке в мокрой от пота ночьнушке корчилась, когда-то такая уверенная в себе Анечка Любимова, источая в пространство отборные маты в адрес всех мужиков и врачей, и со звериным воем грызя крепкими, молодыми зубами никелированную спинку железной койки.
— Дайте ей еще пару таблеток синестрола, — Артюхов загасил об переборку сигарету, — я иду наверх, надо срочно что-то решать.
Смагин сидел в своем люксе по левому борту и собирал, очищенный ветошью от заводской смазки, автомат. Желтый свет настольной лампы освещал поблескивающие части оружия и руки, делающие привычную работу. Игорь мог бы собрать и разобрать автомат вслепую, сказывалась тренировка на последних военных сборах в Хабаровской учебке, где он, под свист и крики таких же «партизан», как и он сам, за бутылку водки собирал на время новейший АКМС.
Дверь каюты он предусмотрительно закрыл на дополнительный замок,
чтобы избежать неожиданного появления любопытной дневальной, имеющей привычку входить к нему в люкс без стука и предупреждения, используя для этого так называемый «мастер» — особый ключ для всех типов судовых замков. Игорь еще до конца не осознавал, для чего он оставил себе грозное оружие, но предчувствие надвигающейся беды не оставляло его ни на минуту с тех пор, когда первый пятитонный контейнер плюхнулся в темные воды Малокурилькой бухты.
Когда стропили второй ящик, боцман подошел вплотную к Смагину и тихо произнес:
— Что, начальник, неруси контрабанду подбросили, — он загадочно улыбнулся, — ты насчет моих парней не переживай, тебя моряки уважают, — он по дружески похлопал Игоря по плечу.
Смагин протянул Кручинину руку.
— Спасибо, братишка, на берегу сочтемся, а пока никому ни слова.
— Заметано, — боцман смачно зевнул, хрустнув челюстными суставами, спи спокойно, начальник, а ежели черные в городе начнут террор творить, то и у нас найдутся свои плохие Владивостокские парни, чтобы их успокоить.
Сейчас, сидя за столом, Смагин обдумывал план действий по приходу в порт и у него возникали, словно вспышки магния, и также быстро угасали новые идеи. Он еще раз аккуратно протер ствол и приклад сухой бархоткой и уложил АКМ в рундук, где уже покоились два, нашпигованных патронами, рожка и зеленый ящик с двадцатизарядным «Магнумом».
Игорь пока даже не мог себе представить, что будет с ним, если кто-то обнаружит весь этот арсенал у него в каюте, и лишь неумолимое приближение развязки заставляло его до поры до времени не смайнать все это добро за борт. Еще он знал, что если об утопленных контейнерах знают более двух человек, то тайну сохранить невозможно и заверения того же боцмана в преданности и лояльности к нему сегодня на завтра могут круто измениться.
Покончив со своим занятием, Игорь блаженно раскинулся в мягком кресле и прислушался. Где-то далеко внизу чуть слышно постукивал поршнями главный двигатель, иногда сотрясая весь корпус мелкой дрожью, когда винт на попутной волне выходил из воды, заставляя гребной вал вибрировать от резонанса. За бортом свистел ветер, и от начавшейся бортовой качки поскрипывала мебель и все, что не было закреплено по-морскому, начало двигаться потихоньку от одного борта к другому.
В этом привычном для каждого моряка шуме волн и скрежете металла Смагин чутким слухом уловил посторонние звуки, словно откуда-то издалека его звали на помощь. Эти непонятные звуки могли быть похожи и на крик чаек перед бурей и скрип плохо закрепленного груза в трюмах, тем не менее, они его насторожили. Здесь на пассажире, Смагин, словно зверь в лесу, привык верить только своим органам обоняния и осязания и по необходимости проверять их достоверность, потому он поднялся и вышел из каюты в полумрак коридора, по привычке взглянув на часы. Его проверенная «Сэйко» показывала, на освещенном циферблате, половину третьего ночи.
«Серого что — ли разбудить, все равно Катюха сейчас на вахте, можно поболтать до утра за бутылочкой бренди». — Но здесь он ошибался. Пройдя в конец коридора, Смагин увидел в свете окна администраторской два силуэта. Сомнений не было — это Москвичев. — «Никогда бы не подумал, что такого парня сможет приворожить какая-то серая мышка, какой, по его мнению, была Катерина Лунева.
— Эй, молодожены, как обстановка на судне?
Застигнутые врасплох Сергей и Катерина подскочили с кожаного диванчика с открытыми ртами, словно нашкодившие подростки, их лица залила краска смущения.
— Случилось что, — первым очнулся Сергей.
— Это я вас должен спрашивать, — Игорь зашел в администраторскую и плюхнулся на диван рядом с дежурной. — Рассказывай Лунева, чем это ты во время вахты занимаешься, — он улыбнулся, — да ладно, я шучу.