— Зверья понаехало из Находки немерено, будто им тут на блюдечке выложат все тачки, как бы не так. Твердят, что на пассажире идет их человек с грузом соленой рыбы. Не пойму, на кой черт им эта рыба, что — то мутят черножопые. Гузей сообщил, что машины застолбил Князь со своей бригадой еще на рейде Находки, а Смагин сказал по телефону, что никакого Князя в глаза не видели и все идет по плану, вот и пойми их. Будем ждать окончания швартовки, а там разберемся.
— Если Князь на борту, как бы он там пальбу не открыл, он ведь псих, на последней ходке на зоне из ШИЗО не вылазил, все удивляются, как выжил, — последние слова принадлежали высокому светловолосому парню, стоящему спиной к Ольге, — и его банда вся на игле сидит, может не стоит Федул из-за десятка тачек войну с Князем начинать.
Федул резко повернулся к блондину, и лицо его исказила гримаса оскалившегося волка, упускающего добычу.
— Пусть у себя в Находке порядки наводит, со зверьми сладить не может, а все туда же, вор в законе, видали мы таких — Федул не добро улыбнулся и начал с хрустом разминать кисти рук, как это делают боксеры перед боем, — если Князь бузу затеет, придется его поучить, кстати, Белый, ты не забыл, его бригада на твоей совести. Вон они на противоположной стороне причала кучкуются, — Федул обернулся и только сейчас заметил сидящую на скамейке девушку.
— Кого встречаешь, рыбачка, небось, мужичка своего с деньжатами, рванул от коммунистического пирога, хапуга. Да плюнь ты на него, давай с нами, у твоего мерина, один черт, через неделю уже и копейки в кармане не будет, станет клянчить на пиво, а со мной не пропадешь, — он вплотную подошел к испуганной девушке и пальцем приподнял ее за подбородок.
Ольга резко одернула голову и пересела на другой конец лавки. Но она не отвела взгляда, женщина смотрела на Федула и его дружков ненавидящим взглядом, словно мать, защищающая своего детеныша.
— Опа — на, да это же Ольга, ты — жена Игоря Смагина, вот так встреча, и чего сидишь, притихла, не здороваешься со старыми друзьями, зазналась, мать. А я — то думаю, что это за знакомая мордашка здесь с утра вертится. Извини, подруга, что сразу не признал, — Федул повернулся к друзьям, которые, как по команде, развернули свои бритые затылки на сто восемьдесят градусов и уставились равнодушными, немигающими глазами на молодую женщину, которая вся напряглась и, казалось, что вот-вот махнет через леера на борт, приближающегося к пирсу, судна.
— Расслабься, детка, у меня здесь все схвачено, раньше нас на борт не суйся, если жизнь дорога, ты поняла, — Федул легонько тряхнул Ольгу за плечо. Она кивнула головой, но продолжала смотреть то на компанию близнецов, то на приближающий, изъеденный ржавчиной и прилично помятый борт пассажира.
— Игорь, — прошептала она и привстала на цыпочки, чтобы помахать рукой человеку, стоящему на крыле капитанского мостика пассажира в ярко синей «Аляске» и черной вязаной шапочке. Федул тоже узнал Смагина и махнул ему рукой.
— Ну что, братва, пора за работу, — Федул едва кивнул Квадрату головой, — оставь при ней человека, остальные по местам. Белый, отсекай находкинских, а я к погранцам.
Через минуту вся группа растворилась в толпе встречающих. Ольга, словно после длительной болезни, опустилась на лавочку, на которой расположился ее «охранник» — молодой, лет шестнадцати, безусый паренек со сдвинутыми на переносице густыми бровями и плотно сжатыми губам на округлом, женском подбородке. Он театрально вынул из-за пояса две полированных эбонитовых палки, соединенных между собой стальной цепью и, от нечего делать, начал постукивать ими по железному ограждению.
«Нет, мне надо попасть на судно раньше всех», — твердила Ольга про себя, раскачиваясь всем телом и скрипя от досады зубами. Охранник лишь иногда кидал на нее равнодушный взгляд и продолжал свое занятие, периодически полируя цепь на нан-чаках шерстяным шарфом.
Совсем рядом, кто-то окликнул Ольгу. Это был Александр Стоцкий. В цивильном костюме и красном галстуке под блестящим кожаным плащом, он выглядел весьма представительно и импозантно. Его серая шляпа — атрибут партогеносов брежневских времен, придавала его лицу, наполовину скрытому под большими затемненными очками, внушительное выражение.
— Вы все же пришли, — укоризненно начал Стоцкий, — ну, да ладно, я почему-то ждал вас здесь, — он подсел рядом с Ольгой. — Ну что пойдемте вместе на судно, у меня спецпропуск.
— А этого куда девать, — Ольга указала взглядом на охранника.
— Этот подежурит у трапа, я думаю, он без пропуска.
— А мне и не нужен ваш вонючий пропуск, — оживился охранник, — понадобиться раньше погранцов на борту буду.
— Не возражаю, — усмехнулся Стоцкий, — тогда вперед, господа, нас уже заждались на борту пассажирского лайнера. — Он протянул Ольге руку, — будьте рядом со мной. Здесь столько левой публики собралось, что можно потеряться, как в лесу, а мужа я беру на себя, думаю, он будет только рад встрече с вами.
Что такое тоска по дому, по любимой жене и детях знает, наверное, каждый. Но люди на земле такие разные, как и отпечатки пальцев на их руках, и потому любой из нас переживает часы и минуты до встречи с родимой землей по — разному. Одно их связывает той тайной нитью, которая инстинктивно влечет нас к берегу наших предков и то, что любой, пусть даже самый непоседливый человек, при виде очертаний родных берегов, будь то желтые холмы западной Африки для чернокожих жителей Анголы или Мозамбика, узкие фиорды с отвесными скалами для Скандинавов, или сверкающие на солнце небоскребы Нью-Йорка для американцев — любой из этих людей планеты с трепетом ожидает встречи с родным, дорогим только его сердце и душе, берегу.
Когда легким дуновением ветра, с берега чуть пахнет незабываемыми запахами Родины, которые всколыхнут в вас воспоминания наиболее ярких картин и пейзажей, отчетливо нарисуют в вашем воображении очертания забытых лиц родных и друзей, вы на минуту закроете глаза и поймете, что нет на свете роднее уголка, чем эти суровые скалы, окаймленные пеной прибоя, вдруг появившиеся из тумана, а там, дальше гудит и бурлит жизнью прекрасный и шумный портовый город, на краю русской земли, под названием Владивосток.
Смагин очнулся от легкого забытья, в которое он впадал в последнее время и, встряхнув головой, привычно взглянул на часы. Он дал себе расслабиться всего на несколько минут, но за этот короткий промежуток времени перед глазами пролетело полжизни. Игорь встал, потянулся, словно мартовский кот после длительной зимней спячки, и присел за письменный стол, чтобы разобраться с грудой рабочих бумаг и документов, ожидающих свой черед.
Черным фломастером он обвел дату прихода на красочном японском календаре, который вручил ему автодилер после завершения сделки с автомобилями в Хокодате. День 21 марта 1989 года стал точкой отсчета его новой береговой суеты и, насколько эта возня затянется, зависело во многом и от него самого. Под черным кружочком он поставил три жирных знака вопроса, а рядышком нарисовал рожицу чертика с рогами и жиденькой бородкой.
Смагин чувствовал, что этот день принесет много как приятных неожиданностей, так и горьких разочарований и чтобы окончательно покончить с навалившейся на него тяжестью после трагических событий прошедшей ночи, он решил проветриться. Игорь до сих пор терзался мыслью, что загубил двух людей, пусть живущих неправедной жизнью, но кто из нас может назвать себя праведником? Игорь усмехнулся своим мыслям и, взяв со стола связку ключей, вышел на воздух.
Ноги сами несли его на шлюпочную палубу. Какое-то неуловимое желание тянуло его, словно металлическую стружку к мощному магниту на то самое место, где еще час тому назад разыгралась трагедия. При дневном свете он еще раз осмотрел пробоины на шлюпке, пощупал пальцами пулевые выбоины в палубе и, внимательно осмотревшись, осторожно заглянул за край борта, где внизу, на расстоянии порядка пяти метров, бурлила и пенилась темно-зеленая морская вода.
«О, боже», — Смагин еле сдержал крик отчаяния. Чуть ниже шлюпочной палубы, зацепившись курткой за крюк для крепления такелажа, вниз головой висело тело человека. То есть это больше походило на мешок с тряпьем, случайно свалившийся с трапа при перегрузе пассажиров или огромную тряпичную куклу, вывешенную на гвоздь кукловодом после окончания спектакля. Немного придя в себя после увиденного, Смагин бегом спустился по трапу на нижнюю палубу и остановился, лишь уткнувшись носом в одну из переборок, соединяющих фальшборт и ботдек.
В робких, холодных лучах весеннего солнца Игорь отчетливо рассмотрел желтое оскалившееся лицо, с распухшими синими губами и потухшими глазами, человека, зависшего над пропастью, ведущей в последнее пристанище его души — в ад. На шее трупа зияла огромная, рваная отверстие от пулевого ранения. Смагин узнал человека. Это был Князь — так называемый «вор в законе», в стране, живущей по воровским законам лагерей, закончивший свой бесславный путь, как и многие его «сотоварищи» на рее судьбы.
«Черт, я ведь не хотел!»- Игорь вытащил из кармана большой раскладной нож и, перегнувшись через борт, попытался разрезать хлястик на куртке. Грубая бычья кожа слегка поддалась, заскрипела, под напором стали, и с хрустом лопнула, освобождая холодное, безжизненное тело из своих теплых объятий. То, что когда-то называлось человеком, с шумом плюхнулось в шипящую за бортом воду и мгновенно исчезло.
«Извини, братишка, нам не по пути» — Смагин оборвал остатки кожи с крюка и бросил их в след за, погрузившемся в пучину, телом. Он снова огляделся, хотя перед глазами наплыла пелена, и все предметы вокруг него были, как в тумане. «Неужели никто его не видел, и это здесь, на красном пассажире, где каждый твой шаг прослеживается с точность до минуты!» Но, кажется, в эти предрассветные часы, экипаж и пассажиры были настолько измучены рейсом, что все спали богатырским сном счастливых, неотягощенных проблемами людей. Но это только так казалось несчастному начальнику рейса.