— По поводу заходов все было согласовано со мной и начальником управления пароходства. — Стоцкий выдержал паузу, чтобы привлечь к себе внимание и продолжил, — если вы так хорошо осведомлены о действиях начальника рейса, то почему же не в курсе дел, что именно по его инициативе был спасен экипаж СРТМа «Кижуч», и аварийное судно отбуксировано на остров Шикотан. Заход в порт Хокодате произвели по причине крайней необходимости, ввиду начавшихся непредвиденных родов у одной из пассажирок, а на рейде порта Находки были списаны два пассажира. О том, кто поднимался на борт судна в Находке и что грузили на Шикотане мне ничего не известно, но вот по поводу закупа автомобилей мы можем предоставить все соответствующие документы. — Стоцкий выдохнул и пригубил из рюмки коньяку, которую предусмотрительно поставила перед ним дежурная буфетчица.
После такого расклада, Горбунов недовольно поморщился и покосился на Ольгу Смагину, которая, не скрывая волнения, пристукивала каблучком своей маленькой туфельки по блестящей, после утренней уборки, палубе капитанской каюты. Затем он, без слов, сложил свои блокноты в черный пластмассовый кейс, встал и откланялся, что было похоже на дурную пародию поведения в обществе высокосветского чиновника.
— Добро, на сегодня все, но нам с вами, господин начальник рейса — он кивнул на Смагина, — предстоит еще долгая беседа, — Горбунов развернулся, прищелкнув наборными каблучками, забрызганных грязью, форменных башмаков, и вышел. Смагин помахал ручкой в спину, удаляющемуся государеву барбосу.
— Передайте привет майору Чугунову от Смагина, — Игорь дебильно улыбнулся, обернувшемуся чекисту. Горбунов тоже оголил ряд пластмассовых зубов и, слегка склонив голову набок, приложил руку к изящно загнутым полям фетровой шляпы, давая понять присутствующим о своей лояльности к подобным выходкам недоделанных гражданских придурков, стоящих одной ногой в камере — одиночке в мрачном подвале на Алеутской. Свой родной фасад в полости рта Васька Горбунов потерял еще будучи курсантом высшей школы КГБ, укрытой от глаз людских в подмосковных лесах, когда его товарищи устроили «горбатому» темную в вонючем сортире за безобидный донос начальству о состоявшейся пьяной вечеринке сокурсников на генеральской даче дочери начальника училища, безумно влюбленной в того самого Женьку Чугунова.
По растерянному взгляду удаляющегося опера Смагин понял, что попал в точку и, уже ни сколько не стесняясь седовласых представителей портовских властей, Игорь подошел к жене и поцеловал ее в теплые влажные губы и глаза.
«Любимая!» — шепнул он ей, — как я соскучился! «Я тоже» — пролепетала Ольга каким-то совсем детским и беззащитным голосом, — мне плохо одной, не уходи больше от меня надолго. — Игорь кивнул ей и еще раз поцеловал.
Их жаркую встречу оборвал ледяной и скрипучий, как старая телега на ухабах, голос капитана Семенова.
— Игорь Львович, я все понимаю, но мы на службе, — Семенов откашлялся, как это он делал перед своим очередным «красноречивым» выступлением на публике, — проводите даму в люкс, пока мы не закончим с делами, и там наслаждайтесь всеми доступными способами.
— Смотри, Ольга Алексеевна, и запоминай, какой у нас строгий и правильный мастер, — без тени иронии произнес Игорь, — не будь его мы бы так и не узнали, что в нашей стране людям можно наслаждаться всеми доступными способами.
— Перестань, Игорь, — Ольга легонько освободилась из объятий мужа, и встала, — извините, пожалуйста, я просто хотела увидеть мужа, а сейчас пойду и не стану вам мешать.
Игорь достал связку ключей и протянул Стоцкому.
— Александр Иванович, будьте так любезны, проводите жену во второй люкс по левому борту, там, кстати, вся моя документация, можете, пока ознакомится. Да совсем забыл, — Смагин оглянулся на кучу чиновников, которые, казалось, занимались каждый своим делом, но напряженные позы говорили о том, что мимо их, шевелящихся от любого звука, ушей не проходит ни одно слово. Игорь перешел на шепот: «Что известно по Карпентеру?» — Стоцкий развел руками: «Пока все тихо, а как наш «груз 200»? — Смагин посмотрел на Ольгу, которая внимательно следила за их разговором, и спокойно сказал: «Ящик с содержимым отправили на судмедэкспертизу, пусть патологоанатомы и криминалисты определяют причины смерти».
— У вас кто-то умер? — едва сдерживая себя, чтобы не зареветь, прошептала Ольга.
После этого вопроса уже Игорь едва сдерживал себя, чтобы не сорваться.
— Дорогая, это наши проблемы иди ко мне в каюту, я скоро буду.
Пока Смагин «перетирал служебные темы» с портовыми властями, на борт незаметно поднялись несколько человек в одинаковых стеганых куртках. Раньше так шили телогрейки для зэков и солдат страны Советов, впрочем, практически, вся многострадальная страна в то время была одета в подобные ватные телогрейки, стоптанные кирзачи и шапки-ушанки. Удобно и практично в любых условиях, что у станка, что на лесоповале. Сегодня в стеганый нейлон наряжали служителей многочисленных охранных структур и силовых ведомств, снабжая золотыми эполетами и погонами серый ширпотреб, отчего важность каждой государственной службы можно было легко распознать по затейливым гусарским вензелям и ярким нашивкам на рукавах мундиров.
В руках мужчины несли крючья, фонари и прочую примитивную технику для досмотра судна, состоящую из различных зеркал с подсветками. Старший наряда, капитан Хрулев, с воспаленными от бессонной ночи глазами и обвислыми серыми, в мелкую оспинку, щеками, словно, у давно пережившего свой короткий собачий век, старого бульдога, разносящего вокруг себя запах приближающейся смерти, матерясь самыми последними словами и, чахоточно кашляя, ввалился, со своей сворой, истосковавшихся по рытью в чужом грязном белье, узколицых и молчаливых в своем маленьком миру, сутулых ищеек, в теплое нутро пассажира.
Стая сыскарей растворилась по узким коридорам и многочисленным помещениям судна, и их теперь могли увидеть где угодно и в машинном отделении под пайолами, и тоннеле гребного вала, или в коффердаме, или в грузовых трюмах, где они обнюхали и ощупали фигуристых «японок», моряки сталкивались с ними и в подшкиперской, и в цепном ящике, даже на марсовой площадке. Спасательные шлюпки тоже не избежали доскональной проверки, и здесь, самый молодой и неопытный таможенник обнаружил пулевые пробоины в днище одной из лодок, о чем незамедлительно доложил Старшому.
Капитан таможенной службы Хрулев слушал доклад своего подчиненного сидя в кресле рядом со Смагиным. По его лицу иногда пробегала нервная дрожь, как у людей перенесших инсульт. После того как сержант закончил он небрежно махнул ему рукой и тот исчез, а Хрулев медленно обвел взглядом присутствующих, словно в каждом из них видел скрытого контрабандиста. Затем он покопался в своем мешковидном портфеле и вытащил помятый лист бумаги, который небрежно бросил на стол перед капитаном.
— Это постановление на обыск, выписанное транспортным прокурором, — он поправил свои запревшие клубни между ног, как это делают распоясавшиеся холопы, почуяв безнаказанность в своих поступках перед барином и продолжил, — вы все слышали, на судне кто-то использовал скорострельное оружие, по всей видимости, автомат, поэтому я имею полномочия произвести обыск во всех помещения судна вплоть до кают начальника рейса и капитана.
Смагин устало взял со стола постановление и с нескрываемой усмешкой пробежал по тексту одним взглядом, затем также пренебрежительно бросил ее в сторону нахохлившегося таможенника.
— Это всего лишь копия постановления на обыск, но к вашему департаменту она никакого отношения не имеет, он подвинул пустой бокал к таможеннику и наполнил его до краев из пузатой бутылки с «Бренди», — выпейте, капитан, и возьмите себя в руки. Вы прекрасно осведомлены, что судно границу не закрывало и, по идее, вам вообще здесь делать нечего. Я только сейчас от вашего сержанта узнал, что начат таможенный досмотр, с какой стати, скажите мне на милость. Ваш шеф, генерал Смирнов, заверил нашего начальника, что с его стороны к судну ни каких претензий нет, так что выпейте и давайте команду вашим людям покинуть борт судна во избежание недоразумений.
После этих слов на лбу Хрулева выступили капельки пота точь в точь, как на запотевшей бутылке «бренди», но он, не сказав ни слова, залпом осушил бокал, и его желтое, сморщенное, как прелый лист лицо вдруг расправилось, словно у покойника после отпевания.
— Вы думаете, мне нужен этот досмотр, — выдохнул он, — итак всю ночь на «Шолохове» копали, но приказ есть приказ, у меня инструкция. Попрошу вас дать указание экипажу и пассажирам разойтись по своим каютам, а начальникам служб открыть все служебные помещения.
Смагин покосился на Семенова, но тот сидел молча, не проявляя беспокойства, и лишь иногда кидал ядовито-смешливый взгляд в его сторону. «Ну что, начальник, допрыгался, вот и пришел конец всем твоим авантюрам» — говорили его серые, смешливые глаза. Игорь понял, что настала пора решительных действий. Он взял казенный листок бумаги со стола и, на глазах обезумевшего капитана Хрулева разорвал его на мелкие части и бросил клочки в большую, бронзовую пепельницу, где еще дымился чей-то окурок.
— Эту филькину грамоту вы в следующий раз покажете генералу Смирнову, а теперь попрошу освободить зафрахтованный мною пароход от вашего присутствия, — Смагин встал и указал рукой на выход, — «Гоу эвэй, мистер кастомс».
Таможенник тоже подскочил, словно из мягкого кресла вдруг выстрелила тугая пружина. Его фуражка грязно-болотного цвета с высоченной тульей соскочила с колен и покатилась по каюте.
— Да вы что это себе позволяете, я вас сейчас арестую за неподчинение властям, — он нагнулся в поисках своей фуражки, но помполит Василий Плоткин услужливо поднял ее и, отряхнув о свой пиджак, подал мышиный аэродром разгневанному представителю советской власти.
«Его давно пора арестовать» — шепнул он, преданно улыбаясь, на ухо таможеннику. Хрулев, приняв все это за необдуманный розыгрыш, взвизгнул, как парной поросенок перед окончательной штивкой внутренностей и, выхватив фуражку, которая последние десять лет служила ему хорошей крышей и добросовестно до сыта кормила всю его семью, и, сотрясаясь всем телом от начавшегося приступа Эпилепсии, плюхнулся обратно в кресло.