С 1960-х до середины 1980-х годов владельцы похоронных бюро и патологоанатомы, проводившие вскрытия для полиции, собирали сотни тысяч гипофизов и продавали фармацевтическим компаниям, которые перерабатывали их в раствор для введения под кожу. Эта практика была общепринятой, так что большинство и не знало, что у их любимых усопших что-то отрезали и продали на сторону. Однако ГРЧ оставался товаром дорогим и малораспространенным, так что больницам приходилось тщательно охранять свои запасы от воров, готовых похитить их и продать на черном рынке.
Когда синтетический ГРЧ вышел на рынок, торговля гипофизами прекратилась моментально. Хотя процесс синтеза ГРЧ не так прост и дешев, этот гормон внезапно оказался доступен в значительно большем объеме, чем ранее. Кроме того, исчезли отрицательные побочные эффекты впрыскивания жидкости, полученной от трупов. Использование ГРЧ в качестве допинга остается проблемой в спорте, но цепочка поставок больше не берет свое начало на рынке человеческой плоти.
Есть надежда получить и другие синтетические органы и ткани. Сейчас существуют десятки и сотни небольших компаний, инвестирующих в регенеративные исследования, которые могут в один прекрасный день окупиться. В основном они делятся на два лагеря. Первый образуют лаборатории, где исследуются возможности организма для авторегенерации – либо с помощью клеточного сырья, которое может излечивать вышедшие из строя или обветшавшие органы, либо посредством обнаружения скрытых генетических кодов, которые способны активировать спящие возможности для исцеления. Исследователи, работающие в этом русле, исходят из того, что организм сам умеет излечиваться, нужно лишь немного помочь ему в этом. Сюда можно отнести лечение стволовыми клетками, генную терапию, восстанавливающую регенеративный потенциал, и почти всю область альтернативной медицины.
Вторая школа регенеративной медицины часто с недоверием относится к возможности авторегенерации, но предполагает, что при достаточном количестве данных мы можем решить любые проблемы со здоровьем при помощи технологических достижений. Например, это может быть создание новых органов на замену и хирургическое их вживление. Приверженцы данного направления создают экзоскелеты и искусственные конечности, синтетические ткани и органы и искусственные гормоны.
Обе эти школы мысли добились кое-каких достижений, которые пробудили надежду у миллионов пациентов. Однако прогнозы таковы, что ни одной из них не удастся в ближайшем будущем как-либо снизить спрос на человеческие ткани.
Возьмем, например, стволовые клетки и любой из сотни случаев чудесного исцеления, о которых сообщается ежегодно.
В 2006 году 70-летняя Вамаль Каттача, страдающая диабетом, лежала на койке в просторной палате больницы в Ченнаи. Она улыбнулась, когда я зашел в комнату вместе с С. Р. Субрамманияном – врачом в строгой голубой рубашке и выглаженном белом халате. Без его помощи Каттача, вероятно, никогда не смогла бы ходить, а я пришел засвидетельствовать ее выздоровление. В том году несколькими месяцами ранее она заметила у себя на ноге маленькую ранку, похожую на булавочный укол, но решила, что все пройдет. Несколько недель она не обращала внимания, но за это время ранка выросла в огромную зияющую язву, которая простиралась от пятки до середины икры.
Подобные ножные язвы не редкость у больных диабетом. С развитием заболевания артерии и вены в конечностях начинают атрофироваться и исчезать, так что даже от самых незначительных повреждений оправляться очень тяжело. Крошечные раны ведут к серьезным проблемам и часто оставляют людей инвалидами на всю жизнь. Согласно данным Американской ассоциации лечения диабета, на такие язвы, как у Каттачи, приходится до 60 % нетравматических ампутаций в американских больницах, то есть примерно 82 000 ампутаций в год только в США. Хотя официальное число ампутаций в Индии неизвестно, уровень заболеваемости диабетом здесь даже выше, чем в Соединенных Штатах.
Но Каттача не хотела ампутации. Она отправилась в поездку по Южной Индии в поисках врача, который мог бы предложить ей что-то другое. Она была согласна на любой лучик надежды. В итоге она встретила Субрамманияна, который недавно вступил в партнерские отношения с японской компанией, занимавшейся стволовыми клетками и желавшей провести исследования нескольких новых методов регенеративной терапии. Помимо зияющей раны на ноге, Каттача была здорова, так что оказалась хорошим кандидатом для эксперимента.
План выглядел обманчиво простым. Субрамманиян взял образец костного мозга из бедра Каттачи, а затем в центрифуге отделил стволовые клетки от обычных кровяных. На следующей неделе он ввел раствор, полученный из стволовых клеток, в ногу пациентки и прикрыл язву куском кожи. Через два месяца язва исчезла, а на ангиограммах появились ярко-белые изображения артерий. До инъекций нога была почти лишена кровоснабжения. Стволовые клетки, вероятно, в значительной степени восстановили атрофированную кровеносную систему в ноге.
Субрамманиян обратился в СМИ, и вскоре местные газеты стали превозносить достоинства выдающегося медицинского центра. Однако сам врач, по-видимому, не находил объяснения случившемуся чуду. «Никто не знает, как это работает, – сказал Субрамманиян, – но после введения стволовые клетки каким-то образом понимают, в какие клетки они должны преобразоваться».
Проблема Каттачи была решена, но отдельная история успеха еще не означает революции в лечении стволовыми клетками. Когда я писал об этом случае для Wired News, врачи в США предупреждали, что придавать излишнее значение этим результатам не стоит.
«Это единичный случай без какого-либо контроля, – писал мне в электронном письме Джеффри Гертнер, доцент хирургии в Стэнфордском университете, специалист по лечению диабета. – Нам известно, что на любой стадии заболевания некоторым пациентам внезапно становится лучше даже без какого-либо ухода, и причины этого до конца не понятны».
За три следующих года, когда я жил буквально в полумиле от этой больницы, я ожидал, что врачам либо удастся повторить успех, либо хотя бы сколь-нибудь определенно объяснить выздоровление Каттачи. Но никаких новостей не поступало. Тестирование стволовых клеток на людях продолжалось – порой выпускались пресс-релизы о том, как парализованным пациентам удалось частично научиться двигаться после инъекций. Но каждый раз чудо оказывалось невоспроизводимым, а результаты двойственными.
Проблема в том, что почти никто не понимает, как именно ведут себя во время лечения стволовые клетки. Теория состоит в том, что организм сам умеет излечиваться и стволовые клетки каким-то образом понимают, где они больше всего нужны, и решают проблему самостоятельно. Исследователи по большей части считают, что стволовые клетки становятся своеобразной службой доставки. Однако привлекательность экспериментов очевидна. Поскольку надежных способов лечения все равно нет, человек, получивший тяжелую травму или страдающий от перелома позвоночника или отказа органов, мало что теряет. Лучше уж довериться лучику надежды и позволить врачам поставить на себе эксперимент, чем влачить беспомощное существование без какого-либо просвета.
В Дели, в трех часах лета от Ченнаи, работает Гита Шрофф – пионер в области экспериментального лечения стволовыми клетками. Ее не так интересует точное понимание механизмов воздействия стволовых клеток, как тестирование новых методов и надежда на результаты. Она – врач последней надежды для людей, которые уже обращались ко всем остальным. В своей лаборатории она с энтузиазмом проводит инъекции раствора эмбриональных стволовых клеток собственного приготовления множеству пациентов со всего мира с переломами позвоночника, прогрессирующими неврологическими заболеваниями и болезнями в терминальной стадии. Один курс лечения стоит 20–30 тысяч долларов.
Поскольку над западными врачами и учеными стоят регуляторы, лишь немногие из них готовы лечить пациентов экспериментальными коктейлями из стволовых клеток, не проведя предварительно многолетних исследований на животных и проб на токсичность. Но в Индии регуляторов почти нет, и Шрофф может проводить свои исследования свободно. И индустрия клинических испытаний процветает. Пациенты уверяют, что Шрофф сумела разгадать тайну стволовых клеток. Но в свою лабораторию она почти никого не допускает и процент неудач не разглашает. Понять, кто она – мошенница или гений, невозможно. Ни одной статьи о результатах работы до сих пор не появилось, но ее лаборатория обретает известность благодаря сарафанному радио, которое сообщает о невероятных случаях успеха. Однако ни один уважаемый ученый до сих пор не получил возможности подвергнуть ее методы тщательному рассмотрению. Мриду Кхуллар, журналистка из Дели, писавшая о работе Шрофф, получила редчайшую и эксклюзивную возможность увидеть ее лабораторию и сообщила о случае с 27-летней американкой, которая приехала в клинику в 2009 году, страдая от хронической болезни Лайма. Когда пациентка вернулась домой, ее консультирующий врач объявил, что симптомы исчезли. В своей статье Кхуллар предположила, что Шрофф собирается со временем распространять свой коктейль через аптеки и что это лекарство произведет такую же революцию, как в свое время пенициллин: «Тогда начало эры антибиотиков изменило всю борьбу с инфекциями в мире. Сейчас произойдет нечто подобное», – пишет она, ссылаясь на Шрофф.
Риски, разумеется, очень велики. Стволовые клетки, предоставленные сами себе в кровеносной системе, могут либо оказать терапевтический эффект и разрешить проблему, либо обратиться почти в любую другую клеточную структуру. Например, они могут стать тератомой – разновидностью опухоли со свободными мутациями. Порой они содержат спонтанно возникшие куски костей и зубов. В наихудших случаях тератома может стать причиной смерти.
Без должного понимания работы стволовых клеток и того, при каких условиях они преобразуются в полезные структуры, а при каких начинают неконтролируемо распространяться, тестирование на людях очень рискованно. Можно сказать, что любая инъекция коктейля Шрофф – это русская рулетка, сродни переливанию крови без понимания различий межд