Мне снова стало не по себе. Для меня не было секретом, что Монти пользовался успехом у женщин; кроме того, я догадывалась, что он находил удовольствие в сознательном обольщении тех, к кому не испытывал никаких чувств. А Сондо, что там ни говори, была женщиной. Но если Монти так поступил — а он должен был понимать, на что идет, — то…
Я повернулась к двери и увидела стоявшую на пороге Карлу Дрейк. Трудно сказать, давно ли она там находилась и какую часть нашего разговора могла услышать. На ней был великолепно скроенный зеленовато-голубой костюм, подчеркивавший достаточно округлые линии ее фигуры и выгодно оттенявший белизну ее кожи и серебристые волосы. В ее облике было нечто, заставлявшее усомниться в том, что Карла реальная женщина из плоти и крови.
Она вошла в комнату как сомнамбула; как будто она никого из нас даже не заметила, направившись прямо к граммофону. Рядом с ним стояла какая-то коробка, и Карла уселась на нее, сложив свои изящные руки на обтянутых юбкой коленях. Ее голова запрокинулась назад, серебристые волосы свесились ниже плеч, в глазах застыло выражение мечтательной отрешенности.
Сондо посмотрела на нее сверху и резко распорядилась:
— Карла, выключи граммофон!
Манекенщица не выказала никаких признаков того, что услышала требование хозяйки кабинета; она всем своим существом погрузилась в звучание мягкого баритона.
Не вернутся любви мгновенья,
поверь мне, милый,
Но меня уносят в ее владенья
с волшебной силой
Эти звуки. Станцуем наш бегуэн.
Сондо положила кисть и спустилась со стремянки. Она пересекла комнату тремя кошачьими прыжками и сняла иголку с пластинки. Карла вздрогнула и начала выходить из транса.
Ее глаза были намного старше, чем сохранившее молодость лицо. Я заметила это только теперь.
Глаза манекенщицы свидетельствовали о трагическом прошлом.
Но сейчас они наполнились слезами, и она с печалью в голосе обратилась к Сондо:
— Ты не можешь понять. Эта песня, ее мелодия… Она пробуждает во мне чудесные воспоминая. И ты сама сказала, что я могу приходить сюда и слушать ее в любое время.
— Беда в том, что ты от нее пьянеешь, — сказала ей Сондо. — Ты должна научиться слушать музыку, не утопая в ней. Как я, например. Но ты от нее просто хмелеешь, как Тони от ликера.
— Кто это хмелеет? — В дверях появился Тони собственной персоной. Он вошел в комнату, неся в руках такой же граммофон, какой был у Сондо. Поставив его на стол, Тони попросил:
— Сондо, дай мне одну из твоих пластинок. Только не это чертово "Болеро". Хочу испытать приспособление, которое Билл Зорн смастерил для витрины. А то в нем что-то испортилось.
Карла поднялась с коробки, и Тони уставился на нее.
— Что ты здесь делаешь? — осведомился он. — Тебя ждут в кабинете Монти, чтобы снять опечатки пальцев.
Манекенщица плавно двинулась к двери.
— Я знаю. Просто, проходя мимо, я услышала музыку и… — Она замолчала и повернулась к Тони. — Им удалось что-нибудь выяснить? Я имею в виду… о нем.
— Не знаю, — ответил Тони. — Полицейские не допускают утечки информации. Если там есть чем утекать.
— Конечно, это не имеет значения, — задумчиво проговорила Карла. — Ничего нельзя изменить. Все написано на небесах, и предначертанное неминуемо свершится.
Елена, стоя у стола, рассматривала свою ладонь и Карла обратилась к ней:
— Как ваша рука, мисс Фарнхем?
Елена несколько раз сжала ладонь в кулак и разжала ее.
— Немного побаливает. Но это пройдет.
— Мне так жаль, что я вас оцарапала, — сказала Карла. — Я бываю ужасно неуклюжей.
— Я виновата не меньше вашего, — ответила Елена.
Я прислушивалась к этому малозначительному обмену репликами с напряженным вниманием. И снова уловила во взгляде Елены уже знакомое мне выражение: она словно пыталась что-то припомнить. И еще мне показалось, что Елена и Карла смотрели друг на друга с какой-то настороженностью.
Тут Карла бесшумно выскользнула из кабинета, и Тони посмотрел ей вслед.
— При виде этой женщины у меня мурашки бегут по коже, — проворчал он. — Не выношу этого трепа насчет предначертания и того, что написано на небесах. Она чокнутая. И зачем только ты ее сюда привадила?
— А мне нравятся чокнутые, — заявила Сондо. — И она вольна приходить сюда, когда захочет. Тебя пока еще не назначили начальником отдела.
Тони наугад взял какую-то пластинку и положил ее в соответствующее отделение своего граммофона.
— Может, пока и не назначили. Но они никуда денутся, когда я оформлю те красные окна. В конце недели вся Стейт-стрит ахнет.
Елена посмотрела на часы и заметила, что ей пора. Сондо и Тони продолжали пикироваться и не обратили на это внимания; поэтому, когда Елена проходила мимо меня, я тихо ее спросила, удержав за руку
— Ты говорила кому-нибудь о том осколке камня, что я положила в карман халата?
Она выглядела немного испуганной.
— Да нет… не думаю. Почему ты спрашиваешь?
— Да так. Я потом тебе объясню.
Когда она ушла, я вернулась к Сондо и Тони.
Он теперь углубился в изучение граммофона, она с любопытством следила за его манипуляциями. Пластинка завертелась, и раздалась музыка, но она звучала как-то странно, с металлическим дребезжанием. Тони послушал с минуту и выключил граммофон.
— Теперь поняла, что я имел в виду? А вчера было все нормально, я проверял. Что с ним могло стрястись? Наверное, Билл перемудрил со своими приспособлениями.
— Пускай он с ними и возится, — заявила Сондо. — Я обратила внимание: когда вы работаете врозь, ничего путного из этого не получается.
Тони проигнорировал ее замечание.
— Послушай, Лайнел, — обратился он ко мне, — этот твой помощник, кажется, живет в западной части города, не так ли? Может быть, отпустишь его сегодня пораньше, чтобы он успел заскочить в "Юниверсал Артс"? Мне еще надо повозиться в том окне с гольфом.
— Не возражаю. Хорошо, что ты о нем напомнил, а то он сейчас, наверное, сидит, дожидается, когда я его займу какой-нибудь работой. Ну, я пошла.
Но я не спешила возвращаться к себе. По дороге я встретила знакомую из отдела рекламы; ей захотелось узнать последние новости, и мы немного потрепались. Когда я подошла к своему кабинету, он был пуст. Наверное, Кейт взял себя в руки и отправился к специалисту по отпечаткам пальцев.
В этот момент страх ко мне вернулся, и я не сразу заставила себя переступить порог кабинета.
Я быстро осмотрелась, убедилась в том, что никто не скрывается за дверью. В комнате никого не было, но мое беспокойство только возрастало. Мне померещилось, что кто-то чужой наложил на кабинет свой отпечаток, что в комнате произошли перемены. Сильное волнение мешало мне понять, что именно случилось.
Я села за стол, у меня на лбу и на ладонях выступил пот. Так что же изменилось?
Поскольку мне никак не удавалось понять, в чем дело, я приступила к систематическому осмотру. На широком подоконнике были сложены приготовленные для меня новые журналы — издания, считающиеся библией мира моды. На столе громоздились буклеты и рекламные объявления, как внутренние — продукция Канниигхема, — так и внешние, представлявшие достижения наших конкурентов. Беспорядок на столе был кажущимся, организованным беспорядком; я легко в нем ориентировалась.
Так что же изменилось?
Стоявшая на столе банка с клеем оказалась открытой. Это не в моем характере — оставлять пятна на столе; Кейт тоже исключительно опрятен. Кто-то пользовался кисточкой для клея и делал это в большой спешке.
Повернувшись на стуле, я начала осматривать стены, кажется, это от них исходило ощущение тревоги. Что-то переменилось. И туг я заметила, что именно.
На стене за моим столом висел аккуратно размещенный, впритык к другим фотографиям приклеенный портрет, которого раньше не было. Это была черно-белая фотография победительницы конкурса красоты в купальном костюме. Такого рода голливудскую картинку я никогда бы не выбрала для своей стенной коллекции. Я встала и подошла к стене, провела пальцем по фотографии. Клей еще не высох. Эта картинка здесь совсем недавно.
Глава 8
Я немного помедлила, ощупывая пальцами картинку, затем подошла к стопке журналов, лежащей на подоконнике, и стала торопливо перелистывать первый попавшийся номер. Я сразу нашла то, что искала: оборванный край в том месте, откуда исчезла страница.
Разумеется, красотка в купальном костюме просто случайно подвернулась под руку. Она понадобилась только для того, чтобы прикрыть пустое место, оставшееся там, откуда была оторвана другая картинка.
Оказывается, человек, ударивший меня утром по голове, приходил в мой кабинет не только за осколком камня; он осуществил куда более странное намерение — отодрал картинку со стены.
Я осторожно потянула за край вновь наклеенную фотографию. Она держалась непрочно, клей на обратной стороне распределился неровно, и мне не стоило большого труда избавиться от нового экспоната. Правда, по ходу дела фотография немного порвалась. Картинка, висевшая под ней, тоже порвалась, когда ее отдирали от стены, но клей там был старый и похититель легко овладел своей добыче. На стене остался только уголок прежней картинки, по которому нельзя было установить, что на ней изображено.
Конечно, я не сомневалась в том, что вспомню. Я оклеивала эту стену сама, с помощью Кейта. И я смотрела на нее шесть дней в неделю, в общей сложности несколько месяцев. Я могла мысленно, на память восстановить всю свою картинную галерею. Сейчас, в следующее мгновение образ пропавшей картинки возникнет перед моим мысленным взором. Я уже почти ухватила его… еще секунда…
Но он каждый раз коварно ускользал от меня, и я сидела, прижав к глазам ладони и тщетно пытаясь восстановить в памяти неуловимый образ, когда вошел Кейт.
Что случилось, мисс Уинн? — спросил он испуганным голосом.
— Ничего, — ответила я. — Но я хочу попросить тебя об одолжении. Ты видишь это пустое место на стене? Попробуй вспомнить, какая картинка там была наклеена.