Утром отец и братья перешли реку, даже не остановившись, лишь приподняв одежду, чтобы меньше намочить ее. Женщины повесили сандалии на пояса и застенчиво хихикали, поскольку приходилось демонстрировать всем ноги. Зелфа негромко напевала речную песню. Близнецы бросились вперед, осыпая друг друга брызгами. Но я боялась. Несмотря на очарование реки, я видела, что в самом глубоком месте брода вода доходила отцу до пояса. Это означало, что я там погрузилась бы по шею и вода могла целиком поглотить меня! Я хотела взять маму за руку, как маленький ребенок, но Лия несла на голове сверток, удерживая его обеими руками. Все женщины что-то переносили, а я была слишком гордой, чтобы попросить о помощи Иосифа.
Но бояться не было времени. Вьючные животные шли следом за мной, заставляя меня двигаться вперед; поэтому я вошла в реку, чувствуя, как вода поднимается сначала по лодыжкам, а затем по бедрам.
Прикосновение потока было ласковым и мягким. Потом вода покрыла мои живот и грудь, и я засмеялась. Оказывается, это совсем не страшно! Вода не угрожала, она словно бы заключала меня в объятия, которые не хотелось разрывать. Я еще медлила, когда мимо прошел наш вол с поклажей, а за ним и остальные животные. Я двигала руками по воде, чувствуя, как она удерживает их на поверхности, наблюдала за волнами, разбегающимися от каждого моего жеста. Я подумала тогда, что все это - настоящее волшебство. Река показалась мне чем-то священным.
Я наблюдала, как овцы выгибали шеи и высоко поднимали головы, как козы с широко раскрытыми глазами торопились на берег, едва касаясь дна копытами. Следом за ними двинулись собаки, которые умели проделывать странный трюк: перемещаясь по воде, они энергично молотили лапами, скользили вдоль поверхности и фыркали - удивительно, но наши псы умели плавать не хуже, чем египтяне.
Наконец ко мне подошел Иуда, замыкавший движение стада. Вода явно пугала его - как и меня несколько мгновений тому назад, пока я стояла на берегу.
- Сестра! - окликнул он меня. - Очнись и пошли со мной! Возьми меня за руку!
Я потянулась к брату, но потеряла равновесие и упала назад. Иуда подхватил меня и потащил. Я лежала на спине, глядя в небо, и вдруг поняла, что вода держит меня.
- Ого! - Из моего рта вырвался возглас изумления.
«Это речной демон, - подумала я. - Меня подхватил речной демон».
Но уже в следующее мгновение Иуда вытащил меня на камни у берега, и то дикое и странное ощущение невероятной легкости тела и нежных объятий реки, которое я прежде испытывала, исчезло.
Позже той ночью, когда мы укладывались спать в шатре, я поведала матерям, что увидела и почувствовала на берегу реки, а затем в воде, во время переправы. Зелфа заявила, что меня околдовало божество реки.
Лия протянула руку и сжала мое запястье, успокаивая нас обеих. Но Инна сказала:
- Ты дитя воды. Это твой дух ответил духу реки. Когда-нибудь ты должна поселиться возле реки, Дина. Только тогда ты будешь счастлива.
Я наслаждалась каждым мгновением путешествия в Ханаан. Пока я была занята делом, взрослые женщины не запрещали мне ходить, куда захочется, и я бродила от начала каравана к самому его концу и обратно, пытаясь быть повсюду и видеть все. Должно быть, земля и небо менялись по мере нашего продвижения, но я помню лишь отдельные моменты. Как-то раз Рахиль и Инна взяли меня с собой, отправившись собирать травы и цветы в горах, которые становились всё круче и состояли теперь из островерхих скал. Меня удивляло, что деревья здесь росли так густо, что даже тонкие фигурки Рахили и Инны с трудом протискивались между стволами. На некоторых деревьях были необычные зеленые иглы, сок которых пачкал пальцы, - и следы его держались потом весь день.
Но больше всего мне нравилось разглядывать людей и повозки на дороге. Шли караваны в Египет, нагруженные кедром; тянулись вереницы рабов в Дамаск; ехали торговцы из Сихема в Кархемыш, оставшийся позади, там, где мы жили прежде. Так много странных людей проходило мимо нас: взрослые мужчины с бритыми лицами (они выглядели, как мальчики) и другие мужчины: огромные, черные, обнаженные!… Хотя женщин на дороге было намного меньше, иногда я замечала матерей, закутанных в черные покровы, обнаженных рабынь, а как-то раз увидела танцовщицу, на груди у которой висело украшение из медных монет.
Иосиф, как и я, был очарован происходящим; иногда он перебегал на другую сторону дороги, чтобы получше рассмотреть необычное животное или странное одеяние. Я была слишком застенчива, чтобы следовать за ним, да и мои матери не разрешили бы мне этого. Но брат рассказывал о том, что увидел, и мы вместе удивлялись новому миру, который открывался перед нами.
Однако я не делилась с Иосифом наблюдениями за нашей семьей. Я понимала, что следить за своими родителями и братьями дурно, но мне не терпелось побольше узнать о домочадцах, особенно об отце. Поскольку Иаков каждый день проходил часть пути рядом с нами, я подмечала, как он общается с моими матерями. Вот он говорит с Лией о провизии и планах на будущее, а потом рассказывает Рахили о своей поездке на север, в Харран. Он старался ни одну из женщин не обделять своим вниманием.
Зелфа склоняла голову, когда подходил Иаков, и он обращался к ней мягко, но всё же эти двое разговаривали редко. Иаков улыбался Билхе, ласково и снисходительно, как ребенку. Она была единственной, кого он гладил по мягким черным волосам. Это был жест родственный и нежный, в нем сквозили и любовь, и бессилие перед младшей из жен. Билха ничего не говорила в ответ, но чуть заметно краснела от такой мимолетной ласки.
Я заметила, что привязанность Рувима к Билхе со временем не исчезла. Большинство братьев по мере взросления отдалялись от своих матерей и тетушек. Все, кроме Рувима, которому нравилось задерживаться возле женщин, особенно около Билхи. В пути он, кажется, постоянно следил, где она и что делает. Когда Рувим окликал Билху, та отвечала: «Да, брат», - хотя он приходился ей племянником. Билха никогда ни с кем не говорила о Рувиме, я ни разу не слышала, чтобы она произнесла его имя, но их взаимная привязанность была очевидной, и это меня радовало.
Если от Рувима никаких сюрпризов ждать не приходилось, то Иуда, напротив, был беспокойным и непредсказуемым. Он сам вызвался идти позади стада, но иногда заставлял одного из младших братьев занять его пост, а сам отправлялся бродить вдоль каравана и вокруг дороги. Он поднимался на вершину скалы, махал нам рукой, а затем исчезал до наступления темноты.
- Он еще молод для этого, но испытывает голод и жаждет женщину, - как-то вечером заметила Инна в разговоре с Лией, когда Иуда подошел к костру в поисках ужина.
Я присмотрелась к Иуде: тело его приобрело мужские формы, руки были мускулистыми, а ноги волосатыми. Он был самым красивым из братьев. Зубы у него были просто великолепные, белые и ровные; он редко улыбался, и потому они сверкали неожиданно, привлекая внимание. Многие годы спустя, впервые увидев жемчуг, я вспомнила о зубах Иуды. А тогда, подумав о нем как о почти взрослом, я пришла к выводу, что Рувим и вовсе зрелый мужчина - он достиг тех лет, когда женятся и заводят детей. Он был ненамного моложе Номира, дочь которого уже начинала ходить. Симон и Левий тоже были достаточно взрослыми, чтобы взять жен. И тут-то я поняла еще одну причину нашего ухода из Харрана: отец хотел, чтобы его сыновья нашли себе невест, чье приданое не попало бы в загребущие руки Лавана. Я спросила у матери, верна ли моя догадка, и она коротко ответила: «Ну конечно». Помню, как горда я была своим житейским опытом и проницательностью.
В пути никто больше не говорил о Лаване. Шли дни, луна таяла; казалось, мы навсегда освободились от хватки деда. Иаков иногда останавливался, подходил к Иуде, замыкавшему процессию, и смотрел назад, на дорогу, вероятно, опасаясь, уж не догоняет ли его тесть. Но чаще мысли отца были обращены вперед, к Эдому; он думал о встрече с братом Исавом, которого не видел вот уже двадцать лет. И чем дальше отходили мы от Харрана, тем больше Иаков говорил об Исаве.
Вечером накануне новолуния мы остановились пораньше, чтобы хватило времени поставить Красный шатер и приготовить еду на три дня, принадлежавшие женщинам. Поскольку нам предстояло задержаться в этом месте дольше, чем на одну ночь, отец приказал установить также и мужской шатер. Он выбрал место рядом с живописным ручьем, на берегах которого в изобилии рос дикий чеснок. Запах хлеба вскоре заполнил лагерь, появились большие кастрюли тушеного мяса; теперь мужчины обеспечены едой на те несколько дней, когда женщины не будут работать.
Еще до захода солнца Лия с сестрами, Инна и другие вошли в Красный шатер. Я осталась снаружи, чтобы накормить мужчин. Никогда еще мне не приходилось так много работать. Задача была совсем не простая: обслужить за ужином четырнадцать мужчин и мальчиков, а также двух маленьких детей, после чего отнести еду в шатер женщинам. Мне должна была помогать Зибату, но она постоянно отвлекалась на свою малышку.
Я гордилась тем, что кормила всю семью, совсем как взрослая. Но присоединившись наконец с наступлением темноты к женщинам в шатре, я была счастлива возможности отдохнуть. В ту ночь я крепко спала, и мне снилось, будто бы я носила корону и лила воду. Зелфа сказала, что это предвещает скорое взросление. Однако пробуждение оказалось не таким прекрасным, как сон: я вдруг услышала голос Лавана. Увы, это не был ночной кошмар. Мой дед прибыл собственной персоной и требовал восстановить справедливость.
- Отдайте мне вора, который забрал моих идолов! - ревел он. - Где мои терафимы?
Я выбежала из шатра как раз вовремя, чтобы увидеть, как Иаков, держа в руке посох из оливы, подходит к тестю. За спиной Лавана стояли его сыновья Беор и Ке-муэль, а также трое работников из Харрана; последние, правда, смотрели в землю, а не в лицо Иакову, которого очень уважали.
- Кого это ты называешь вором? - спросил Иаков. - Кого смеешь обвинять, старый дурак? Меня, который двадцать лет служил тебе верой и правдой? До вашего вторжения здесь не было воров.