Ре-мосе замер и склонил голову. В нем происходила внутренняя борьба, и на лице его явственно отразилось смятение. Затем сын опустился на колени и низко, буквально до самой земли, поклонился мне в знак раскаяния.
- Я прощаю тебя, - сказала я. - Не тревожься, я соберусь в считаные минуты и мы быстро найдем Мерит и моего мужа на пути в Фивы.
Ре-мосе ждал снаружи, пока я готовилась к поездке, отправляться в которую мне очень не хотелось. Собрав инструменты повитухи и целебные травы, я улыбнулась собственной дерзости: ну надо же, я посмела пристыдить своего влиятельного сына! Куда только подевалась кроткая женщина, обитавшая в саду Нахт-ре?
Мерит ждала меня у порога своего дома, изнывая от жажды новостей. Ее глаза расширились, когда я представила ей Ре-мосе, которого она не видела с детства. Мерит изумленно ахнула, услышав, что предстоит принимать сложные роды у жены самого наместника, но пойти со мной она, к сожалению, не смогла. Три женщины в поселении должны были вот-вот родить, и одна из них приходилась Шиф-ре племянницей. Мы обнялись, и Мерит призвала на меня благословение Исиды и пожелала мне помощи от добродушного бога Беса. Подруга весело помахала мне на прощание.
- Возвращайся с добрыми вестями! - крикнула она, и смех ее следовал за мной по улице.
Бенья не смеялся, провожая меня в Фивы. Они с моим сыном холодно посмотрели друг на друга. Бенья опустил голову, подчеркивая почтение к статусу писца, и Ре-мосе в ответ не менее демонстративно проявил уважение к мастеру, работающему не где-нибудь, а в Долине царей. У нас с мужем не было возможности побеседовать наедине, мы лишь обменялись долгими взглядами. «Я скоро вернусь», - заверяла я Бенью. «Пока ты не вернешься, - говорили его глаза, - мне не будет покоя».
Мы с Ре-мосе пересекли долину, почти не разговаривая. Но прежде, чем мы начали спуск к берегу реки, я положила ладонь на руку сына, дав ему знак остановиться. Обратившись лицом к дому, я бросила на землю пучок трав из своего сада и кусок хлеба из нашей печи, чтобы поскорее вернуться обратно.
Когда мы добрались до реки, уже совсем стемнело, но нам не пришлось ждать утреннего парома. Царская ладья, освещенная целой сотней светильников, ждала нас у причала. Множество весел ударило о воду, и мы стрелой полетели к великому городу, а потом поспешили по его спящим улицам к дворцу наместника, где Ре-мосе оставил меня у дверей женских покоев. Меня провели в комнату, где сидела в одиночестве бледная молодая женщина.
- Ты Деннер? - спросила она.
- Да, Ас-наат, - ответила я, положив кирпичи на пол. - Позволь мне посмотреть, что приготовили нам боги.
- Я боюсь, что и этот ребенок тоже мертв, - прошептала Ас-наат. - И если это так, позволь мне умереть вместе с ним.
Я приложила ухо к ее животу, ощупала лоно.
- Этот ребенок жив, - сказала я. - Не бойся. Он просто отдыхает в пути.
С приходом рассвета схватки стали сильными и регулярными. Ас-наат пыталась держаться достойно, как подобает благородной даме, но природа брала свое и вскоре она уже заходилась в крике. Я велела принести воды, чтобы омыть лицо матери, чистой соломы и лотосов, чтобы освежить воздух; мне помогали пять служанок. «Иногда бедным легче, - подумала я. - Даже если у роженицы нет родных, она наверняка тесно общается с соседями и ее крики привлекают других женщин, искренне озабоченных состоянием „сестры“. А вот богатые окружены слугами, которые боятся прогневать господ, а потому лишь выполняют свои обязанности, держась при этом холодно и отстраненно».
Ас-наат пришлось непросто, но это были далеко не самые трудные роды, которые я принимала. Вскоре после захода солнца она произвела на свет очень худенького, но вполне здорового мальчика, который издал громкий требовательный крик, как только его подняли в вертикальное положение. Ас-наат поцеловала мои руки, покрывая их слезами радости, и послала одну из служанок сообщить Зафенату Пане-аху, что он стал отцом прекрасного сына.
А меня отвели отдохнуть в тихую комнату, где я погрузилась в глубокий, без сновидений, сон.
Я проснулась следующим утром вся в поту; в голове пульсировала боль, а горло горело. Лежа в постели, я зажмурилась от слишком яркого света и попыталась вспомнить, когда в последний раз болела. Но голова буквально раскалывалась, и я снова закрыла глаза. А когда опять их открыла, дневной свет уже почти полностью покинул комнату.
Девушка, сидевшая у стены, заметила, что я проснулась, и принесла мне питье, положила на лоб прохладное полотенце. После чего я снова забылась. Прошло два дня, а может быть, три, и все это время я пребывала где-то между явью и лихорадочным сном. Когда жар наконец схлынул и боль утихла, я была слишком слаба, чтобы встать самостоятельно. Меня поручили заботам молодой женщины по имени Шери. Я удивилась, услышав ее имя, поскольку оно означало «малышка», а я, признаться, в жизни не встречала никого толще этой самой Шери.
Служанка вымыла меня, избавив от кислого запаха пота, принесла бульон и фрукты и поинтересовалась, чего мне хочется, пообещав раздобыть всё, что угодно. Давненько обо мне не заботились так, как эта женщина, которая видела меня впервые в жизни, и я была благодарна ей за помощь. Через несколько дней силы начали возвращаться ко мне, и я попросила Шери рассказать о ребенке, которого я приняла, и о его родителях. Служанка пришла в восторг от этого вопроса и, почуяв возможность посплетничать, уселась поудобнее.
- Ребенок здоров, - сообщила она, - и постоянно требует есть. Ну до того прожорливый, что чуть ли не кусает соски матери, - добавила Шери со злой ухмылкой.
Я узнала, что прежде, когда Ас-наат была бездетной, она вызывала у моей собеседницы сочувствие. Но теперь, исполнив наконец-то свой долг, госпожа, по ее мнению, стала слишком уж высокомерной. Шери болтала без умолку.
- Ничего, - говорила она, усмехаясь, - материнство многому ее научит. Отец назвал мальчика Менаше. По-моему, ужасное имя, но наверняка на его родном языке оно означает что-то хорошее. Менаше… Нет, мне не нравится. Слушай, а правду говорят, что ты тоже пришла в Египет из Ханаана?
Я чуть заметно кивнула.
- Да, но это было так давно… - И попросила: - Пожалуйста, Шери, расскажи мне что-нибудь еще. Твои слова заставляют меня забыть о болезни и слабости, это почти волшебство.
Служанка пристально взглянула на меня, давая понять, что лестью ее не подкупишь. Но всё же продолжила рассказ:
- А сам Зафенат Пане-ах такой противный, вечно нос задирает. - Шери явно доверяла чужеземной повитухе, коли рискнула ругать хозяина в моем присутствии. - Обожает всем рассказывать о том, с каких низов он начинал свое восхождение, как сам, исключительно благодаря своим собственным заслугам, добился успеха и нынешнего высокого положения. Небось думает, будто он один такой. Как бы не так! Просто в Египте этим не хвастаются. Многие великие люди - сановники и мастера, воины и художники - рождаются в простых семьях. Взять хоть твоего мужа, правда, Деннер? - спросила она, давая понять, что моя история для нее не тайна.
Я в ответ только улыбнулась и промолчала.
- Ханаанеянин очень красив, никто не спорит. Женщины при виде него просто голову теряют - или, по крайней мере, так случалось, когда он был моложе. Мужчины тоже восхищаются им, и не только те, кто предпочитает мальчиков. Конечно, красота не всегда приносит счастье. Вот и его, например, собственные братья возненавидели так, что продали беднягу, еще совсем юного, работорговцам. Ну и нравы же у них там в Ханаане! Ты можешь себе представить, чтобы такое произошло в египетской семье? Я каждый день благодарю богов за то, что родилась в стране Великой реки. Я бы просто не смогла жить в другом месте!
- Несомненно, - кивнула я, окинув взором ее безграничное тело и подумав, что ни одна другая земля на свете не смогла бы породить и удержать на себе такую громадину.
Шери поняла, о чем я думаю, и расхохоталась.
- Что, Деннер, не видала прежде столь большой и круглой женщины? Сам царь однажды одобрительно ущипнул меня и сказал, что я радую его взор. Ты не поверишь, сколько мужчин находят меня привлекательной, - похвасталась Шери.
После чего вернулась к истории наместника.
- Так вот, как я уже сказала, Зафената Пане-аха продали в рабство и его новые хозяева были настоящие свиньи, каких встретишь только в Ханаане. Я не сомневаюсь, что беднягу не только заставляли выполнять самую грязную работу, но вдобавок еще постоянно избивали и насиловали. Хотя о таких деталях никто, конечно, распространяться не станет. А уж тем более царский наместник. Теперь у него такое горделивое имя - Зафенат Пане-ах, что означает «Бог говорит, и Он живет». Скажите, пожалуйста! А ведь сначала этого человека называли Палкой, потому что, когда он еще только приехал в Египет, был тощим, как теперь его новорожденный сын. Прежние владельцы продали его в Фивах Потифару, начальнику дворцовой охраны, который жил в большом доме на окраине города. А поскольку Палка был умнее нового хозяина, то ему вскоре поручили присматривать за садом, а потом и за изготовлением вина. Наконец он был поставлен старшим над всеми слугами в доме, ибо Потифар полюбил ханаанского юношу и использовал его ради собственного удовольствия.
Однако жена Потифара, настоящая красавица по имени Небетпер, также смотрела на нового раба с тоской и вожделением, и они стали любовниками прямо под носом у хозяина дома. Ходили сплетни о том, кто был отцом ее младшей дочери. Во всяком случае, Потифар однажды застал их в постели и пришел в такую ярость, что отправил Палку в тюрьму.
К этому моменту я уже потеряла интерес к истории, которая, судя по всему, была бесконечной. Я хотела спать, но никак не могла остановить говорливую Шери, которая не замечала моих намеков, - даже когда я демонстративно зевала или закрывала глаза.
- А уж тюрьма в Фивах - это такое место, где заклятому врагу оказаться не пожелаешь, - мрачно произнесла она. - Отвратительная яма, где одних убивают, а другие сами умирают от отчаяния или от лихорадки; там полно сумасшедших и головорезов. Но тюремщик пожалел красивого юношу, очень разумного и миролюбивого. Он по доброте душевной подкармливал ханаанеянина, который к тому времени уже хорошо научился говорить на языке Египта. Постепенно смотритель тюрьмы, немолодой, одинокий и бездетный, стал относиться к Палке как к родному сыну. Он сделал молодого человека своим помощником, и тот следил за порядком, определяя, кому из заключенных спать возле окна, а кому возле отхожего места, и все старались угодить ему. Уверяю тебя, Деннер, - Шери с восхищением покачала головой, - этот человек словно бы наделен особой силой: он выделялся повсюду, где бы ни оказался.