Когда посланник наместника вновь появился перед нашей дверью, я застыла от ужаса при мысли о том, что мне снова придется покинуть свой дом, хотя и знала, что однажды это случится. Но к счастью, мне не требовалось приезжать в дом царского наместника на восточном берегу Великой реки. В письме говорилось, что мечта Иосифа исполнилась: у него родился второй сын. Однако на сей раз всё произошло так быстро, что Ас-наат даже не успела послать за мной. Мальчика назвали Эфраим. И, хотя я не оказала его жене никакой услуги, Зафенат Пане-ах прислал мне в дар три меры ослепительно белого полотна. Когда Бенья спросил, откуда такой роскошный подарок, я поведала ему все без утайки.
В третий раз уже я рассказывала свою историю: сначала Веренро, потом Мерит, а теперь вот Бенье. Но теперь сердце мое не билось учащенно, а глаза не наполнились слезами. Это была всего лишь история из далекого прошлого. Выслушав, муж обнял меня, чтобы успокоить, и я укрылась между руками Беньи и его бьющимся сердцем.
Бенья был каменным утесом, на котором стояла моя жизнь, а Мерит - живительным источником, из которого я черпала силу. Однако подруга старела и возраст все больше тяготил ее.
Последние зубы выпали, и она уверяла, что это к лучшему.
- Зато они уже больше не болят, - смеялась она. - Да и на мясо тратиться не надо.
Но ее невестка Шиф-ре мелко рубила и разминала каждое блюдо, так что Мерит могла наслаждаться не только добрым пивом, но и вкусной едой. Она посещала со мной множество родов, радуясь появлению здоровых младенцев и искренне печалясь, когда на нашем пути встречалась смерть. Мы обе знали, что ее дни сочтены, а потому каждый раз прощались тепло и от души, понимая, что можем уже больше и не встретиться.
И вот однажды наступило утро, когда Кия появилась у моей двери с известием, что Мерит не может встать с постели.
- Я здесь, дорогая сестра, - сказала я, входя к ней в комнату, но моя старая подруга уже не в силах была меня приветствовать. Она не могла двигаться. Правая сторона ее лица оплыла, а дыхание было затруднено.
Она ответила на прикосновение моих пальцев лишь тем, что моргнула.
- О, сестра, - произнесла я, стараясь не заплакать.
Она пошевелилась, и я увидела, что, несмотря на приближение смерти, Мерит пытается меня утешить. Это было неправильно. Я посмотрела ей в глаза и улыбнулась, как улыбалась роженицам. Я понимала, что от меня требуется.
- Не бойся, - прошептала я, - ибо приходит время,
Не бойся, кости твои крепки,
Не бойся, помощь совсем близко.
Не бойся, Анубис обнимет тебя очень нежно,
Не бойся, руки повитухи умелы,
Не бойся, ибо земля под тобою,
Не бойся, маленькая отважная мать,
Ибо спасет нас Великая Общая Мать.
Мерит расслабилась и закрыла глаза. Окруженная сыновьями и дочерями, внуками и внучками, она глубоко вздохнула, пронеслась через тростник[2] и оставила нас.
Я присоединилась к женщинам в пронзительной песне смерти, которая оповещала соседей о кончине всеми любимой повитухи, матери и подруги. Дети плакали, взрослые тоже утирали глаза. Сердце мое истекало кровью, и единственным утешением стало лишь то, что родные Мерит принимали меня как свою, я словно бы стала частью ее скорбящей семьи. Это был прощальный подарок моей дорогой подруги.
В самом деле, меня как самую старшую в роду удостоили чести обмыть усопшей руки и ноги. Я завернула Мерит в лучшее египетское полотно и подогнула конечности, как у новорожденного ребенка, чтобы ей проще было войти в мир, и сидела рядом с ней всю ночь.
На рассвете мы понесли Мерит в пещеру на холме, откуда открывался вид на гробницы царей и цариц. Сыновья надели на усопшую ее ожерелья и кольца. Невестки положили ей в могилу веретено, алебастровую чашу и другие вещи, которые она любила. Но инструментам повитухи не было места в следующей жизни, и они перешли на хранение Шиф-ре, которая с таким трепетом держала наследство Мерит, словно эти предметы были сделаны из золота.
Мы похоронили Мерит с песнями и слезами, а по дороге домой почтили ее память смехом, вспоминая, как она радовалась шуткам и сюрпризам, вкусной еде и прочим земным удовольствиям. Я надеялась, что моя любимая подруга сможет наслаждаться и в предстоящей жизни, которая, как она считала, похожа на существование в этом мире, но только длится вечно.
В ту ночь Мерит приснилась мне, и я проснулась, смеясь над ее шуткой. На следующую ночь мне явилась во сне Билха, и я пробудилась вся в слезах. Еще ночь спустя меня приветствовала Зелфа, и мы с ней летали по ночному небу, как пара ястребов.
Когда солнце снова зашло, я знала, что теперь меня ждет встреча с Рахилью. Во сне она была такой же красивой, какой я ее запомнила при жизни.
Мы бежали сквозь теплый дождь, который омыл меня, как ребенка, и я проснулась с ощущением, что искупалась в колодезной воде.
Я с нетерпением ждала сна о Лие, но он долго не приходил. И лишь в самую темную ночь, когда на небе еще не появилась новая луна, я наконец-то увидела женщину, породившую меня. В тот раз тело мое впервые не откликнулось на веление лунного цикла. Я прощалась с полноценной жизнью, и моя мать, которая родила так много детей, утешала меня.
«Теперь ты старая, Дина, - мягко сказала она. - Ты бабушка, и в тебе должен звучать голос мудрости. Это великая честь», - произнесла Лия, коснувшись лбом земли перед мной, словно просила простить. Я подняла ее, и она превратилась в спеленутого младенца. Держа маму на руках, я умоляла ее о прощении за то, что всегда сомневалась в ее любви, и вдруг почувствовала, что она дарит мне его от всего сердца. Наутро я пошла на могилу Мерит и совершила возлияние вина, поблагодарив подругу за то, что она вернула мне матерей.
После ухода Мерит я была мудрой женщиной, матерью, бабушкой и даже прабабушкой для окружающих. Шиф-ре, сама уже бабушка, и Кия, которая превратилась в девушку на выданье, неизменно сопровождали меня, когда я отправлялась к роженицам. Они узнали всё, чему я только могла их научить, и вскоре стали работать самостоятельно, избавляя женщин от страха и одиночества. Ученицы стали для меня родными, и мой колодец, который, как я думала, после смерти Мерит навек останется сухим, вновь наполнился свежей водой.
Проходили месяцы и годы. Мои дни были заполнены делами, а ночи стали мирными. Но нет прочного мира по эту сторону могилы, и однажды ночью, после того как мы с Беньей легли спать, у нашей двери появился Иосиф.
Он был в длинном черном плаще, делавшем его похожим на тень, и это выглядело настолько странным, что я сперва решила, что сплю. Но голос мужа вынудил меня принять реальность, таившую в себе нечто темное и опасное.
- Кто это посмел войти в мой дом без стука? - прорычал Бенья, как собака, почуявшая угрозу, потому что ночной визитер не походил на обычного посланца от роженицы.
- Это Иосиф, - тихо ответила я.
Я зажгла лампы, и Бенья предложил моему брату лучший стул. Но Иосиф попросил провести его на кухню, где я налила брату чашу пива, так и оставшуюся нетронутой.
Тишина была напряженной. У Беньи сжались кулаки, потому что он боялся потерять меня, и челюсти, ибо он не знал, как следует говорить с благородным человеком, сидящим на табурете в его кухне. Взгляд Иосифа говорил, что дело срочное, но он явно не хотел начинать разговор в присутствии моего мужа. Я перевела взгляд с одного лица на другое и поняла, насколько мы все состарились.
Наконец я сказала Иосифу:
- Бенья теперь твой брат. Говори при нем, зачем пришел.
- Папа! - Иосиф вдруг произнес слово, которое я в последний раз слышала от него еще в детстве в Ханаане. - Папа умирает, и мы должны пойти к нему.
Бенья презрительно фыркнул.
- Как ты посмел засмеяться? - возмутился Иосиф, вскочив на ноги и положив руку на кинжал.
- Как ты посмел предложить такое? - ответил Бенья с не меньшей горячностью. - Почему ты решил, что моя жена будет плакать у постели отца, который уничтожил ее счастье и свою честь?
- Стало быть, ты знаешь эту историю, - заключил Иосиф, внезапно утратив весь пыл. Он сел, положил голову на руки и застонал. - Мне прислали известие с севера, где мои братья и их сыновья пасут стада Египта. Иуда пишет, что наш отец при смерти и что Иаков хочет благословить моих сыновей, даровав им право первородства.
Я не хочу туда идти, - сказал Иосиф, вопросительно глядя на меня, как будто я могла дать ему некий ответ. - Я думал, что исполнил свой долг.
И рассказал мне следующую историю:
- Однажды братья пришли к моему дому, спасаясь от голода, разразившегося в Ханаане, в поисках убежища, и я достал нож. Я обвинил их в краже и заставил пресмыкаться перед могущественным Зафенатом Пане-ахом. Я наблюдал, как Левий и Симон ползают по земле у меня под ногами и дрожат. Я злорадствовал и отправил их к Иакову, требуя, чтобы ко мне прислали Беньямина. Я наказывал отца за то, что он сделал таких скверных людей своими любимчиками. Я также наказал своих братьев и держал их в страхе. А теперь старик хочет возложить руки на головы моих мальчиков, чтобы дать им свое благословение. Не сыновьям Рувима или Иуды, которые поддерживали его все эти годы и терпели его капризы. Даже не сыновьям Беньямина, рожденного последним. Я знаю сердце Иакова. Он хочет искупить грехи прошлого, благословляя моих сыновей. Но я боюсь за них, ни к чему им такое первородство. Они унаследуют мучительные воспоминания и странные мечты. Они возненавидят мое имя.
Иосиф зажмурился, страдания прошлого настигали его, таились в складках длинного темного плаща. Он чувствовал себя беспомощным, как тонущий ягненок.
Он рассказал нам о своих плохих и хороших годах, об одиночестве и бессонных ночах, о том, как жестоко обращалась с ним жизнь, и я всё искала в нем брата, которого помнила, товарища по играм, который с уважением слушал слова женщин и был мне другом. Но я не находила того мальчика в этом усталом мужчине.