– А ты как хотел? – Ракитов заговорил быстро, возбужденно.
– Триста тысяч, – сказал Панчиков.
– Думай, что говоришь! За такие деньги ты никого не найдешь!
– Больше не дам. – Составлять контракты и прописывать обязательства сторон – это Панчиков умел хорошо. Прижать клиента, поставить перед фактом.
– Адвокат Ранкею нужен? Считай, уже пятьдесят. А следователю занести? Прокурору, чтобы срок скостили. А судье? Сколько нести – сто? А полтораста не хочешь? А за УДО? А самому Ранкею ты на пенсию оставишь? А мне – комиссию?
– Тебе? – Вот классическая ситуация, описанная во всех учебниках бизнеса: посредник хочет равную долю. Надо пресекать сразу. – Тебе – пятерку.
– Пяте-о-орку?
– Хорошие деньги.
– Сиди сам за свою пятерку! Срок мотай, скупердяй! Всякий вопрос цену имеет!
– Я сказал: триста. – Разговоры о деньгах помогли овладеть собой. Как в любимом романе Айн Рэнд, надо было стиснуть зубы и считать деньги до последнего вздоха.
– Ты что, – изумился Ракитов, – на жизни экономишь?!
– Триста тысяч долларов – или ничего! – Вот так надо с ними разговаривать, они такой язык понимают.
– Восемьсот! Скидку даем.
– Триста.
– Семьсот!
– Триста. – И поразительно: Семен, который чувствовал себя жалким рядом с наглым и самоуверенным Ракитовым, обрел мощь, а Ракитов, напротив, съежился:
– Хоть шестьсот дай, а то в убыток работать будем.
– Триста.
– Сдохни на зоне! – Ракитов разозлился. – Здесь мужики за триста тонн со стула не встанут.
– Я сказал последнее слово. – Семен Семенович был уверен, что линию поведения выбрал правильную.
В этот момент дверь открылась, Панчикова вызвали к следователю.
5
Эдуард Викторович Кессонов, менеджер высшего эшелона концерна «Росвооружение», сам на допрос приехать не смог, но, будучи человеком обязательным, в назначенный час отзвонил. Точнее, позвонили из приемной Кессонова; женский голос предложил приехать в головной
офис компании к пяти часам: «У Эдуарда Викторовича как раз окошко высвобождается для посетителей».
Щербатов и Чухонцев подъехали к офисному зданию на Берсеньевской набережной, предъявили документы охране.
– Как будто это мы на допрос идем, – цедил сквозь зубы Чухонцев, расписываясь в графе учета посетителей. Ему на грудь прикрепили пластиковую бирку с надписью «Чухонцев. Г. А., младший следователь». – Как в концлагере порядки. Еще бы номер на руке написали… Сюда взвод автоматчиков пригнать, оцепить здание, положить всех этих деятелей лицом вниз…
Лифт поднял следователей на девятый этаж, их встретила воспитанная девушка, отрекомендовалась помощницей Эдуарда Викторовича.
– Это в чем же она ему, интересно, помогает, – цедил Чухонцев, следуя за девушкой по коридору. – Всю помощь наружу выставила.
– Подождите, пожалуйста, здесь, – помощница ввела их в просторную комнату с креслами и журнальными столиками. – Вам принести кофе или чай?
– Мы, девушка, следователи, – сказал Геннадий Чухонцев. – Вот Петр Яковлевич Щербатов, старший следователь, майор. Какие тут чаи, девушка. Работать надо.
– У Эдуарда Викторовича переговоры. Как только освободится, вас пригласят.
В приемной Кессонова ожидали еще несколько человек.
Одного из них следователи знали по фотографиям: то был один из лидеров оппозиции – демократ Тушинский. Мучнистое лицо свое он закрыл от соглядатаев журналом «GQ», но Чухонцев успел его опознать.
Рядом расположился человек, который пристально к ним присматривался, а потом сказал:
– Что, и здесь будете просить? Мало вам «Лукойла»?
– Простите, вы о чем?
– Извините, обознался. Лицо знакомое. Думал, вы из «Среднерусской возвышенности».
– Мы действительно со Среднерусской возвышенности, – сказал Щербатов, а Чухонцев добавил неприязненно:
– А ты откуда? Из Гватемалы, что ли?
– Я думал, вы концептуалисты из группы «Среднерусская возвышенность», – пояснил посетитель.
Художник-патриот Стас Шаркунов в двух словах описал следователям свой конфликт со «Среднерусской возвышенностью». По словам Шаркунова, пронырливые концептуалисты умудрялись перебегать ему дорогу у любого спонсора. Куда бы Шаркунов ни обратился за поддержкой своего искусства, выяснялось, что «среднерусские» уже были до него и забрали весь бюджет на культуру. Шаркунов был уверен, что «среднерусские» – ставленники кремлевской администрации.
– Название выбрали – «Среднерусская возвышенность»! Там русских нет, иудеи одни. Шайзенштейн, Пеперштейн, Перельмутер, Рабинович и Бастрыкин.
– Бастрыкин все-таки имеется, – сказал Чухонцев. – А вообще сочувствую.
– Настоящая фамилия – Бастрыкер. У него дед был энкавэдэшник. Русских людей убивал.
– Много денег надо? – спросил Чухонцев из интереса.
– Миллион, – сказал Шаркунов.
Когда выяснилось, что речь идет о миллионе долларов, отнюдь не рублей, и эта сумма даже не до конца покрывает расходы по производству задуманного, Чухонцев ахнул.
– Миллион – это минимум, – сказал Шаркунов. – Экономить на Родине на стану. Знаешь, сколько компрадоры гребут? На один поганый «Русский альянс» забашляли столько, что городу бы на год хватило! По деревням старухи мрут и сироты голодают. «Русский альянс»! – Художник тоскливо махнул рукой. – «Среднерусская возвышенность»!
Замысел Шаркунова состоял в том, чтобы изготовить из нержавеющей стали гигантского двуглавого орла и установить монумент на Уральском хребте, собирая под крылья птицы азиатские и европейские просторы Отечества. Художник-патриот остро чувствовал, что страна гибнет и распадается, и возродить геополитическое могущество представлялось ему насущным. Шаркунов описал сияние нержавеющей стали орла, которое должно быть заметно даже из Перми. Люди в глухих уральских поселках будут креститься на это орлиное сияние, как горожане крестятся на купола Христа Спасителя.
– Солидные размеры нужны, – сказал Чухонцев.
– Триста метров размах крыльев у птицы, – сказал Шаркунов дерзко и посмотрел на следователя с вызовом, – меньше не получается. Надо, чтоб издалека смотрелось.
И Шаркунов встал, раскинул руки в стороны, демонстрируя гигантского орла, распростершего крылья над Уральским хребтом.
– Будет сидеть на горе и Россию оберегать. А то поют в гимне: «Российский орел продолжает полет» – а где орлиное гнездовье, не знают. А гнездовье нашего орла на Урале.
– Хорошая затея, – сказал Чухонцев.
– Родину надо спасать, – сказал Шаркунов.
– Не вопрос, – сказал Чухонцев, – дело хорошее.
– Только не дадут денег, – сказал Шаркунов тоскливо, – для евреев деньги есть, а на величие Родины – шиш.
– Дам совет, – сказал Чухонцев. – Ты конкурентов закажи. Их всех за трешку грохнут – ну, в крайнем случае за пять штук баксов. Сколько их там, «среднерусских»? Пятеро в группе? Считай, в пятерку уложишься. Мы такие висяки даже и не расследуем – бессмысленно.
– Да вы что?! – Шаркунов отшатнулся.
– Будь мужчиной, – заметил Чухонцев. – Хочешь Родину спасти? Миллион желаешь иметь? Тогда не жидись: пятерку на заказ истратить надо.
– Как – на заказ? – в глазах Шаркунова появился странный блеск. – Киллера нанять?
– Кто для такой чепухи киллера нанимает? Слесарю из жэка забашляй, он масонов в парадном встретит. – Чухонцев насмотрелся в жизни всякого, он говорил легко и уверенно. – Тебе что, Рейхстаг брать? Напильник в печень – и порядок.
Распахнулась дверь кабинета Кессонова, и следователи прошли внутрь, оставив Шаркунова в глубокой задумчивости.
Эдуард Викторович Кессонов был мужчиной еще молодым, хотя седина деликатно тронула его виски. Возраст вошел в жизнь бизнесмена на цыпочках, как секретарша с чашечкой кофе, не потревожив его спортивной осанки. Кессонов приблизился к работникам следственных органов пружинистым шагом, ухватисто пожал руки.
– Рабочий день кончается, можно и галстук снять, – сказал Кессонов. – Извините, что заставил ждать, но… – и руками развел, как Шаркунов, когда изображал орла. Только патриот тщился передать необъятность Родины, а бизнесмен – размеры барышей. – Знаете, какой в этом году экспорт? Всем понадобились штурмовые вертолеты.
Кессонов ослабил узел галстука, присел у журнального столика, пригласил посетителей сесть рядом.
– Ну как помочь? Назвать убийцу? Сам я не убивал. Мне ни к чему. – Кессонов даже подмигнул Щербатову, поясняя, что бывали времена, когда такая нужда и появлялась, но те времена миновали. – Видите ли, я человек прагматичный. Скажу прямо – если бы указанный татарин мешал в бизнесе, я бы нашел способ от него избавиться. Но поскольку он помехой быть не мог, я интереса в его смерти не имел.
– А кто имел? – спросил Петр Яковлевич.
– Это довольно просто, – ответил Кессонов. – Убийство является рекламной акцией. Согласны?
– Неужели? – спросил Щербатов.
– Подумайте. Должник не отдает денег – его убивают. На первый взгляд, нелогично: мертвый денег не отдаст. Но убийство – реклама правил бизнеса. Следующий будет аккуратнее. Или, допустим, локальная война. Зачем Англии воевать с Аргентиной за Фолкленды? Зачем Гитлеру Судетская область? Реклама мощного государства.
– И что рекламирует убийство Мухаммеда?
– Рынок искусства в плачевном состоянии – требуется рынок расшевелить. Убийство татарина – позитивный сигнал инвесторам. Убивают сотрудника галереи – значит, на рынке есть деньги. Добавлю, что преступление в торговом бизнесе вещь необходимая: убит шофер, одновременно пропал холст Кандинского.
– Что-то ценное пропало?
– Я не следователь. Я торговец оружием. Ваше дело искать.
– Ищем, Эдуард Викторович. Вы из галереи во двор спускались?
– Спустился, чтобы положить одну картину на заднее сиденье своего автомобиля. Собственно, мы спустились вместе с Базаровым, он помогал. Я вернулся, а Базаров задержался.
– Приобретали картины в галерее Базарова?
– Базаров ищет для меня редкие произведения. Я плачу комиссионные.