А.С. Другие типы американских истребителей вам встречались.
И.Г. Лично мне нет, но другим летчикам пару раз встретились «тандерболты». Но те в пилотаже с нами не соревновались, сразу уходили пикированием. Но недолго наша служба в Китае в тот раз продолжалась, уже где-то в конце августа 1945-го мы перелетели в Харбин, где передали свои истребители маньчжурским лётчикам, а оттуда транспортными самолётами вернулись в Союз. И сразу на перевооружение, на Як-9П – на них мы и летали, до самого перехода на реактивные.
Юрий Смоленцев.
Москва. 2 сентября 1945 года
День, когда в той истории закончилась эта война. Я про японскую кампанию говорю. Это надо же – сюда попав, Отечественную прошел без единой царапины, а тут в первый день совершенно дурной осколок словил! Не иначе – знак свыше – что поистратил я свое везение?
Правда, заштопали меня качественно. И обещали, что в дальнейшем никаких ограничений по здоровью не будет – при условии правильной реабилитации, как сказали бы в более позднее время. Сам маршал Василевский намекнул, что пора бы мне переходить с оперативной работы на штабную и аналитическую, – может, и подумаю, теперь, когда Лючия сразу двоих родила, хочется мне их выросшими увидеть. Не каждого раненого майора в госпитале сам главком Дальнего Востока навещает, но тут случай особый: Василевский тоже член «ордена Рассвета», то есть в нашу Тайну посвящен, кто мы и откуда. И, как ни крути, но операцию мы все же завершили успешно – не только «управление водоснабжения» разгромили, лишив японцев бактериологического оружия, но и генерала Исии живым притащили, вместе с документацией, вещдоками и свидетелями (кого из тюрьмы успели освободить). Ребят жалко, и Андрюху «Чечена», родившегося в иной истории в 1980-м, в год Московской Олимпиады, и местных ребят – Пашу Коробова, Гошу Мартынова, Володю Барсукова, Равиля Зелимханова – а впрочем, после всего, что мы вместе прошли, нет для меня разницы между теми, кто со мной из 2012 года сюда провалился, и кто здесь вытянул на себе Отечественную войну. Но не бывает войны без потерь – и если мне как-то везло, то не ко всем судьба благосклонна.
А мне достались катана и вакидаси, взятые у самого генерала Исии. В этой войне обычай пошел, о котором не слышал я в нашей истории – может, пропагандисты виноваты, выпустив в обращение кое-какую литературу из иных времен? – но если осталось в Уставе Положение о наградном оружии, то отчего это обязательно должны быть кортики и шашки златоустовской работы, а не раритетные японские мечи? Если театр дальневосточный, и трофеи по праву? Кто первым додумался, не знаю, – но приказом Василевского это было узаконено, с конца июня. Для того отбирались подлинно дорогие клинки, а не новодел, и вручали перед строем, обычно вместе с орденом, не ниже «Красного Знамени», как на моем мече, – даже эфес и гарду (по-японски – цубу) успели позолотить. Так что буду при полном параде, как маршал Буденный, у которого наградная шашка еще с Гражданской – носить придется именно как шашку, а не по-самурайски, за поясом, но нам это рост позволяет, средний русский заметно выше среднего японца. Хотя, вот интересно, та же самая катана в японской армии называется син-гунто, а во флоте кай-гунто, различаются лишь ножнами (деревянные у армейцев, металлические у моряков), и рукоять отделана по-иному, носят эти мечи, в отличие от катаны, не за поясом, а на портупее. Но как мне ни разъясняли (и на целой куче экземпляров показывали), вот не нашел я отличия от катаны в собственно клинке. Меня больше заботит – если я хочу меч не только для украшения использовать, мало ли что, то придется приемы иаи-дзюцу (мгновенного выхватывания с ударом) изучать? А где я в СССР наставника по японскому фехтованию найду?
Еще я получил в награду подполковничьи погоны. Командующий сказал – война закончится, на мирные сроки выслуги перейдем, так что прими по чести. При том, что я в майорах едва год отходил. Это надо понимать в связи с предложением, сменить «поле» на штаб? Бумажки, согласования, – а ведь ошибешься, спросят с тебя так, что пуля на фронте будет гуманнее? Этого боюсь – хотя слышал, наш кэп из 2012-го, Андрей свет Витальевич, большим начальством стал, между Москвой и Европами болтается. А его зам, старлей Васька Гаврилов (в одном звании были, как сюда попали, три года назад), сейчас уже полковник, и тоже больше в штабе сидит. Может, и не так все плохо? Ладно, три месяца до принятия решения у меня точно есть! Столько дано мне на отпуск по ранению – а после – в кадры, где решать будут, что со мной делать дальше.
День Победы (над Японией) я в госпитале встретил, лишь в начале августа меня выписали. До Омска повезло самолетом добраться – ну а дальше, паровозной тягой, «я ехал по самой прекрасной земле», эту песню сейчас чаще, чем даже Высоцкого тут можно услышать, эшелоном через всю Сибирь. Доехал, в общем, без приключений, если не считать того, что у меня пытались стянуть наградную катану, дело кончилось битыми мордами двух тыловых ухарей, сданных в комендатуру. Прибыл на Ярославский вокзал – в этом времени он Северным назывался, но мне так привычнее. На площадь Трех Вокзалов вышел – и почувствовал себя дома! Москва сороковых, как из фильма «Место встречи» – старые дома, кривые улочки на окраинах, древние автомобили, девушки в непривычно длинных платьях, а не в джинсах и мини-юбках – для меня это все уже больше «свое», чем лужковская Москва-Сити, а тем более «москвабад» (кто здесь нашу столицу так назвать посмеет – убью!). Наверное, оттого, что ждут меня здесь. Ведь дом – это и есть то единственное место, где тебя любят и ждут.
На асфальте лужи, летний дождь недавно прошел, воздух как на даче (хотя своей никогда не имел). Ныряю в метро, до станции «Сокол», конечной по Замоскворецкой линии, на сорок пятый год – и вот я на Ленинградском шоссе. Прямо напротив выхода знаменитый в будущем «генеральский» дом, где сейчас наша квартира, обставленная в стиле, который в 2012 году назвали бы «ретро пятидесятых», все такое основательное, дубовое, даже радиола, приемник с проигрывателем, с отделкой под цвет – наверное, тут в конце века уже мои внуки и правнуки жить будут? Проспект перебегаю, хочу к парадной повернуть, но как толкнуло что-то взглянуть налево, там церковь Всех Святых (постройки аж петровского времени), за ней парк. И увидел я две женские фигурки в косыночках и плащах парусами, с колясками перед собой. К ним бегу, они тоже меня увидели – и одна сразу хотела броситься навстречу, но коляску не решилась оставить, а лишь когда я рядом был, с визгом у меня на шее повисла. Обнимаю я Лючию, Галчонка своего, какая же она у меня красивая, ну просто расцвела, а рядом Аня Лазарева улыбается.
– Детям свежий воздух нужен. Вот и гуляем, в любую погоду, если только не проливной дождь.
Смотрю на своих двойняшек, январские они, значит, семь месяцев уже. Укутаны плотно – а все равно на руки взять их боюсь, вдруг уроню или что-нибудь сломаю, если слишком крепко сожму? Как только женщины наши с ними так ловко обращаются? Хотя и не на руках тащить – детские коляски в этом времени еще редкость, но слышал я еще перед отъездом, что в Москве их какая-то артель делает (частники!), по образцу из Германии привезенных, но немецкий оригинал больше похож на то, что в конце века было, а наше изделие словно с того же завода, который раньше танки выпускал, у немцев рама из тонких трубок, а местами даже из чего-то похожего на пластмассу, у нас же плоский стальной профиль, довольно толстый (зато хрен сломаешь или погнешь). И еще нет колясок для двойни – так что мои Петр с Анечкой должны были тесниться вместе, уже едва помещаясь. А укрыты-то как, ну словно на Северный полюс, будто январь, а не август сейчас!
– А если простудятся и заболеют? – серьезно говорит Лючия. – Мы их дома, когда моем, то под конец холодной водой обливаем из ковша, чтоб закаливались. И сразу в тепло. Вдруг продует?
И зонтики сложенные у них с собой, на всякий случай. Погуляли мы тогда еще немного и пошли домой. Женушка моя бурную деятельность развила – оказывается, пока меня не было, она и Аня вместе жили, в квартире Лазаревых, чтоб удобнее было присматривать за «детсадом», а наше жилье этажом выше пустовало, лишь домработница тетя Даша туда убираться приходила. Теперь же пришлось обратно перебазироваться – дав Анне Петровне обещание, что будем часто в гости приходить. О дальнейшем, чем мы занимались, умолчу. Скажу лишь, что когда Лючия обнаружила свежий шрам у меня на спине и выслушала мой рассказ, то сначала разразилась экспансивными проклятиями в адрес самураев на родном итальянском, а затем спокойно так спросила, много ли их я убил?
– Мой кабальеро, Аня учила, что когда хочется плакать, то это должна делать не я, а те, кто были в том виноваты!
Такая вот пантерочка мне в жены досталась. И ведь сам ее выучил, а Лазарева только добавила!
А на следующий вечер приехал Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко. Оказавшийся тут, в Москве, моим прямым начальником.
– Служба партийной безопасности, товарищ Смоленцев, стоит выше НКГБ и армии. Хотя вы, при исполнении, можете иметь документы от них. Вы очень хорошо показали себя на японском фронте – теперь же нам надлежит основное внимание направить на фронт внутренний. Который, впрочем, вполне может быть связан с фронтом внешним. Детали вам товарищ Лазарева разъяснит, или даже ваша супруга, которая Анне Петровне помогала. Но вы поправляйтесь пока, а следующую задачу вам завтра поставят.
Назавтра с утра пришли рабочие, готовить место под сейф: вам, товарищ Смоленцев, положено, для работы с документацией. Стахановскими темпами намертво заделали в пол и в стену стальные рамы, и еще через день на особой тележке с домкратами шестеро солдат под командой лейтенанта с погонами ГБ привезли тяжеленный ящик – выверили на месте и опустили, крюки зацепили за гнезда на стене, ножки намертво застопорились в раме, теперь вывезти сейф отсюда можно, лишь разломав пол. И сразу после инструктажа появился фельдъегерь с бумагами – всего лишь с грифом ДСП. Пока – информационный обзор событий для своего узкого круга Тех Кому Надо. Гриф секретности – чтобы на той стороне не знали, что именно мы знаем. Или о том, о чем нашей широкой публике не обязательно знать.