[394]. Расстрелы продолжились и в последующие дни после занятия Самары. Всего в городе в первые дни было убито не менее 300 человек [395]. Значительным было и количество арестованных. К 15 июня, т. е. за неделю, число заключенных в Самаре достигло 1680 человек, а к началу августа уже более 2 тысяч. И это притом что из Самары была вывезена значительная часть арестованных, и в августе их было в Бузулуке свыше 500, в Хвалынске — 700, в Сызрани — 600 человек[396]. Часть свидетельств происходившего в городе белого террора была собрана в специальном осеннем выпуске газеты «Приволжская правда». Цифры, приведенные там, были гораздо выше летних сведении. По данным газеты, в Самаре и Сызрани было расстреляно более тысячи человек в каждом из городов за лето-осень 1918 г[397]. В местечке Липяги (Новокуйбышевск), вблизи Самары было расстреляно 70 раненых красноармейцев, а общее количество погибших под Самарой, существенная часть — после боя, составляла около 1300 красноармейцев[398].
Многочисленные расстрелы, признанные белочехами, произошли в Мелекессе и других городах. Так под Курганом чехословаками было повешено 13 рабочих и 500 арестовано, что подтверждали перехваченные телеграммы [399]. Позднее, уже при А. В. Колчаке, в Кургане будет находиться крупная пересыльная тюрьма. При эвакуации колчаковских войск в 1919 г. из нее будет вывезено 430 из 1060 заключенных, — остальные стали жертвами условий заключения и эвакуации[400].
Подобные сообщения поступали и из других городов и сел по мере наступления белочехов. В захваченном 22 июля 1918 г. Симбирске было расстреляно около 400 человек, в селе Сорочинском 40 человек, в селе Пьяновке 8 человек, в селах близ Красного Яра 27 человек[401].
В занятой в августе чехословаками Казани, по большевистским данным, было расстреляно не менее 300 человек. Позднее, после подавления белочехами восстания рабочих, 3 сентября 1918 г., в городе будет расстреляно еще более 600 человек[402]. Расстрелами сопровождался и уход белочешких частей из города. 22 сентября состоятся похороны около 50 жертв белого террора в городе[403]. Таким образом, в Казани и ее пригородах менее чем за месяц было расстреляно и казнено около тысячи жителей. Данные цифры могут показаться завышенными, но современный исследователь Е. Г. Гимпельсон со ссылкой на архивные материалы, приводит еще большие данные о расстрелах: более тысячи человек только за первый день после взятия Казани[404]. Можно указать и другие новейшие научные исследования, в которых говорится о более чем тысячи расстрелянных в первые дни после взятия данного города [405].
Общее же количество жертв белочехов и в целом режима КОМУЧа летом-осенью 1918 г. в Поволжье насчитывает, на наш взгляд, более 5 тыс. чел. Их жестокость порою не знала предела. Известен расстрел 16 женщин из 37 арестованных, виновных лишь в том, что они захоронили выброшенные Волгой трупы расстрелянных. Остальные женщины избежали этой участи только благодаря побегу, при котором погибло еще 7 женщин[406].
Регулярные расстрелы продолжаются летом и в Самаре. Репрессии распространяются на слои населения, ранее оппозиционные советскому режиму. Рабочие, поддержавшие в Златоусте, Уфе и Самаре войска белочехов, вскоре стали жертвой их террора[407]. 6 июля 1918 г. в Самаре разогнано собрание железнодорожников, при этом 20 человек было расстреляно[408]. Существовавший в Самаре союз грузчиков до переворота насчитывал 75 человек, из них осталось в живых 21, остальные были расстреляны летом 1918 г[409]. Репрессии происходили и поблизости с Самарой, в окрестных селах и поселках. В июле 1918 г. при подавлении крестьянского восстания в трех волостях Бугурусланского уезда Самарской губернии было расстреляно более 500 человек [410]. Даже иркутский комитет партии социал-революционеров указывал в своих прокламациях не непростительную жестокость, проявляемую чехословацкими войсками к местному русскому населению, на их участие в грабежах и насилия разного рода[411].
Факт жесткой карательной политики Самарского КОМУЧа летом 1918 г. признавал и его председатель В. К. Вольский писавший впоследствии: «Комитет действовал диктаторски, власть его была твердой, жесткой и страшной. Это диктовалось обстоятельствами гражданской войны. Взявши власть в таких условиях, мы должны были действовать, а не отступать перед кровью. И на нас много крови. Мы это глубоко сознаем. Мы не могли ее избежать в жестокой борьбе за демократию. Мы вынуждены были создать и ведомство охраны, на котором лежала охранная служба, та же чрезвычайка и едва ли не хуже»[412].
Наряду с белочехами переходят к террору и их союзники, при этом белочехи смотрели на многочисленные случаи расстрелов сквозь пальцы, либо сами принимали участие в подобных акциях. После захвата 27 мая 1918 г. Челябинска, Троицка, 3 июля казаками атамана Дутова Оренбурга, там устанавливается режим белого террора. «Только в Оренбургской тюрьме в августе 1918 г. томилось свыше 6 тыс. коммунистов и беспартийных, из которых 500 человек было замучено при допросах. В Челябинске дутовцы расстреляли, увезли в тюрьмы Сибири 9 тыс. человек»[413]. В Троицке, по данным советской периодики, в первые недели было расстреляно 700 человек [414]. В городе Илеке дутовцы вырезали 400 душ «инородного» населения[415]. Подобные массовые расстрелы были характерны для казачьих войск Дутова как в предшествующий период, так и в последующие месяцы. Упрощенным и ошибочным будет вывод, характеризующий белый террор как явление характерное для белого движения только при движении фронтов: при занятии и оставлении городов. В январе 1919 г. дутовцами только в Уральской области будет убито 1050 человек[416]. В том же 1919 г. в селе Сахарное будет сожжена больница, вместе с находившимися там семи сотнями больными тифом красноармейцами. Дополняют картину зверского уничтожения, тот факт, что после пожара их трупы будут зарыты в навозные кучи. Известна и деревня Меглиус, уничтоженная вместе с ее 65 жителями. Хотя это расправы будущего года, их очевидная вероятность была видна большевикам из событий 1918 г.
Наиболее известна была тогда, да и теперь в исторической науке, трагедия Александров-Гая (Новоуузеньский уезд Самарской губернии). 5 мая 1918 г. уральские казаки взяли село. 9 мая были убиты 96 взятых в плен красноармейца, раненных засыпали землей, закопав их заживо. Всего в селе было расстреляно и уничтожено иными способами (закопано заживо) 675 человек. В большевистской печати того периода появились подробные шокирующие сведения о конкретном содержании пыток захваченных в плен в Александров-Гае. Отрезанные уши, носы, губы, пальцы, вырубленные куски мяса из спины, разрубленные и оскальпированные тела погибших, были свидетельствами казачьей расправы[417]. Подобные расправы не были единичными весной-летом 1918 г. Так в середине августа у слободы Галиевка под Воронежем белогвардейцы закопали живыми десять человек пленных красноармейцев. Когда один из них выбрался с трудом на поверхность, его закопали вторично [418].
В Поволжье противниками большевиков также применялись такие характерные для террора действия, как использование института заложничества, концлагеря и контрибуции. В уже упомянутой Самаре на рабочих была наложена контрибуция в размере 200 тыс. рублей[419]. На села Самарской губернии: Колывань, Вязовка, Каненское — контрибуция до 100 тыс. рублей на село за пользование помещичьей землей[420]. Даже на Украине, занятой немецкими, а не белыми войсками, размеры контрибуции были меньшими до 20 тыс. рублей[421].
Еще более характерным для Комитета учредительного собрания и белочехов было использование заложников и концлагерей. Жены, матери, сестры, дети советских руководителей часто становились заложниками. В захваченной детской колонии-коммуне в селе Миловка Уфимской губернии находилась семья Н. И. Подвойского[422]. В Самаре по распоряжению Комуча содержались в качестве заложников 16 женщин — жен ответственных работников (Цюрупа, Брюханова, Кадомцева, Орьева, Кабанова, Мухина с сыном и другие). Ряд дипломатов из нейтральных стран, узнав об условиях их содержания, 5 сентября 1918 г. заявили протест против подобных мер (Дания, Швеция, Норвегия, Швейцария, Нидерланды)1. Однако протест остался без ответа. Между тем, пребывание в заложниках грозило расстрелом. Так в числе заложников была расстреляна мать летчика Арошева, захваченная вместе с семьей в Спасске. Арошев был главным комиссаром воздушного военного флота Советской республики