Однако жестокое подавление антисоветских мятежей, как оказывалось, не могло полностью решить задачу борьбы с контрреволюцией, поэтому ЧК, помимо ужесточения мер наказания летом 1918 г., больше внимания уделяют мерам предотвращения контрреволюционных выступлений. На основе опыта предыдущих выступлений, был введен строгий контроль и учет социальных групп, на которые могла опереться контрреволюция. Подобная система распространялась постепенно и была законодательно закреплена 5 сентября 1918 г. постановлением СНК о красном терроре. Летом же 1918 г. происходит становление этой системы параллельно со становлением аналогичной у противостоящей стороны. Как и жестокое подавление контрреволюционных выступление, эта мера преследовала две цели: предотвращение новых восстаний и внеэкономическое принуждение при реализации экономической политики [488]. «Местами контрреволюция имела успех и весьма значительный. Порой Чрезвычайная комиссия запаздывала и узнавала весьма поздно о намерениях заговорщиков, а еще чаще ей мешали в работе предупреждения восстаний. Мы получили достаточно уроков, чтобы этого впредь не допустить», — писал впоследствии известный чекист, возглавлявший летом 1918 г. ЧК Восточного фронта, М. Я. Лацис[489].
Официально подобная практика превентивной политики Советского государства вводится со 2 июля 1918 г. Подавление левоэсеровского выступления в Москве 6 июля 1918 г. и удаление представителем этой партии из ВЧК усилили уже начавшийся процесс регистрации. В первой половине 1918 г. во многих городах России регистрацию прошли тысячи офицеров. Наиболее значительные масштабы эта мера приняла в Петрограде, где регистрацию прошли 17 тыс. бывших офицеров в возрасте до 60 лет [490]. Одновременно в городе была усилена оперативно-следственная работа, выявившая более десятка различных контрреволюционных организаций и групп. Данная акция, наряду с другими мероприятиями ГЧК, позволила чекистам города выявить 2267 контрреволюционеров за один только июль 1918 г[491]. Тем не менее, в начале августа 1918 г. подавляющее количество зарегистрированных офицеров в Петрограде было арестовано[492][493]. В сентябре 1918 г. часть из них была расстреляна, а 407 внесена в списки заложников Петроградской ГЧК5.
Схожие превентивные меры по отношению к офицерам царской армии и Временного правительства были приняты в городах Поволжья и в Москве, т. е. в местах их наибольшей концентрации и вблизи от линии фронта. Помимо определенных мотивов мести и наказания за прошлые преступления, предпринятая мера носила характер упреждающего удара. Ярославль, Рыбинск, Муром, восстания в других городах весной и летом 1918 г. выявили, что их ядром было деклассированное офицерство и военные союзы, офицерские, георгиевские организации. Причастными оказались они и к делу террористических актов. Существовали города: Москва, Петроград, Н. Новгород, Казань и т. д. — где находилось потенциально опасное для советской власти количество бывших армейских и жандармских чинов. Несмотря не некоторые изменения в позиции руководства Советское республики, прежде всего В. И. Ленина и Л. Д. Троцкого, по вопросу о привлечении офицеров в Красную Армию, офицерство остается социально-чуждым государству пролетарское диктатуры[494]. Ситуацию усугубили ряд предательств на Восточном фронте летом 1918 г. повысив недоверие ко всему офицерству [495].
Положение на востоке Советской республики не позволяло пренебречь возможностью выступления офицеров в Поволжье и в других регионах. Еще до введения 5 сентября 1918 г. красного террора регистрация офицеров происходит, помимо Петрограда, в Москве, Н. Новгороде, Пензе, Курске, Рязани, Кронштадте и в других городах России. Численность прошедших регистрацию была различной; так в августе в Н. Новгороде зарегистрировано 1500 человек, из которых арестован каждый второй и примерно каждый двадцатый расстрелян в августе-сентябре 1918 г.[496] В Великом Устюге 27 августа «в целях предупреждения было арестовано 30 офицеров» [497]. В Саратове арестованы все офицеры, не находившиеся на советской службе[498]. По данным М. Я. Лациса, в Москве было зарегистрировано 35 тысяч офицеров, в Казани 5,5 тысяч, в Нижнем Новгороде 5 тысяч, в Пензе 20 тыс. и т. д.[499]
Эффективность подобных мер предотвращения антисоветских выступлении в значительной степени зависела от формы и масштабов проводившейся акции. Частичная регистрация офицеров и других подозрительных лиц не давала необходимых гарантий сохранения власти, как это имело место в Ижевске. Местная ЧК в конце июля 1918 г. произвела арест нескольких десятков лиц из бывших офицеров и местной буржуазии, двадцать человек из которых были отправлены в Сарапульскую тюрьму. Этим ограничилась борьба с контрреволюцией в регионе. Предпринятые меры оказались недостаточными, и вскоре, 8 августа 1918 г., Ижевск оказался вне контроля Советской власти[500].
Еще большую опасность представляло злоупотребление этой мерой без учета конкретной обстановки. Наиболее характерным примером подобных действий при регистрации и мобилизации офицеров может служить так называемый «Ливенский бунт» в августе 1918 г., возникший в результате мобилизации унтер-офицеров. Восстание началось 14–17 августа 1918 г. в близлежащих от города Ливны деревнях и селах. Воспользовавшись массовым скоплением народа на традиционной Десятинной ярмарке (десятая неделя Пасхи), руководители восстания захватили город Ливны, уничтожив всю местную администрацию, в том числе уездную ЧК[501]. Около 10 тыс. восставших несколько дней контролировали уезд до подхода воинских частей Красной Армии. Восстание было жестоко подавлено подошедшими войсками: несколько сотен восставших погибло в ходе упорных боев и более 300 человек расстреляно после захвата города [502].
Беспощадное подавление выступления в Ливнах послужило примером для подобных акций в будущем. Г. Е. Зиновьев, выступая 18 сентября 1918 г. на Седьмой конференции парторганизации Петрограда, ссылался на этот факт, как необходимый и обязательный. «Мы говорили, что на белый террор надо ответить красным. Что это означает? Мы теперь спокойно читаем, что где-то там расстреляно 200–300 человек. На днях я читал заметку, что, кажется, в Дюнах Орловской губернии было расстреляно несколько тысяч белогвардейцев. Если мы будем идти такими темпами, мы сократим буржуазное население России»[503]. Хотя цифры, прозвучавшие в выступлении Г. Е. Зиновьева, не подтверждены материалами периодическое печати и другими источниками (в том числе архивными материалами), это не меняет смысла высказывания, призывающего к еще большим репрессиям на примере подавления августовского восстания в Ливнах. Приветствовал «энергичное подавление кулаков и белогвардейцев» в Ливенском уезде и В. И. Ленин, предлагая 20 августа 1918 г. в телеграмме Ливенскому исполкому повесить зачинщиков из кулаков и арестовать заложников хлебных реквизиций[504].
Помимо регистрации офицеров, летом 1918 г. советские органы власти использовали и другие меры пресечения контрреволюционных выступлении среди офицерства. Прежняя практика амнистирования политических противников, причастных к заговорщицкой деятельности, уступает место применению высшей меры наказания к участникам раскрытых заговоров. В июле 1918 г. ВЧК были расстреляны в Москве члены «Союза спасения родины и свободы» [505]. Уральская областная ЧК после переезда из Екатеринбурга в Вятку расстреляла 35 человек, «пойманных с поличным в заговорах»[506]. В августе 1918 г. количество расстрелянных заговорщиков-офицеров значительно увеличивается. Общее число расстрелянных офицеров-заговорщиков превышает численность расстрелянных офицеров-участников контрреволюционных выступлений. Данный вывод можно сделать, исходя из сообщений периодической печати за 1918 г. о применении высшей меры наказания к участникам контрреволюционных заговоров и восстаний. По неполным опубликованным данным в августе 1918 г. ЧК было расстреляно 110 офицеров-заговорщиков (из них 42 жандарма), 22 офицера участников восстания (количество явно занижено из-за анонимности сообщений о социальном происхождении расстрелянных) и 9 офицеров при различных других обстоятельствах[507].
Чрезвычайные комиссии летом 1918 г., кроме смертных приговоров за контрреволюционную деятельность, выносят аналогичные приговоры по отношению к лицам, виновным в преступлениях против революционного движения до 1917 г. В первую очередь это относится к провокаторам и бывшим жандармским чинам, а также членам монархических организаций. Такого рода приговоры летом 1918 г. постепенно становятся системой. Несмотря на то, что расстрелы ЧК провокаторов имели место еще весной и в начале лета 1918 г., основное их количество приходится на август-октябрь 1918 г [508]. Начало этому процессу положил смертный приговор Верховного ревтрибунала 30 июня 1918 г. над семью провокаторами. В июле и августе 1918 г. различными ЧК было расстреляно более 60 представителей жандармерии и провокаторов. Одновременно с арестами и расстрелами заговорщиков-офицеров эта мера должна была обеспечить надежность тыла в условиях продолжающихся побед контрреволюции. Немаловажную роль играли и мотивы классовой мести.