Чета Гоймира остановилась лагерем недалеко от истоков Горного Потока в пещере — точнее, углублении с широким выходом, посреди которого разожгли костёр. Конечно, всё равно было холодно, но не настолько, чтобы жаловаться. День пути по горам принёс «урожай» каменных курочек и каких-то клубней, похожих на картошку, к которой горцы относились с таким недоверием — а эти клубни лопали и ничего. НЗ по-прежнему сохранялся, пополненный в разбитом лагере врага почти земного вида консервами.
— Как с погодой будет? — поинтересовался Гойшир, обгладывая ножку курочки.
— Облака не натянуло, марева, об Око нет — должно, хорошая, — предположил Резан. — Верховка вот пойдёт верно — да станем по ровным уклонам держаться, оно и ничего… А всё одно — скоро надо отсюда уходить.
— И я то думаю, — проворчал Гоймир.
— Что там, куда мы идём? — потихоньку спросил Олег у Йерикки, который готовился лечь, расстилая плащ.
— Прохладно, — ответил рыжий горец, — долина на плоскогорье, постепенно к Ан-Марья понижается. Сосновые леса и луга…
— Живёт кто-нибудь, я вот про что?
— Да-а… правда — немного. Но там есть дороги, хорошие дороги. Когда-то там жили Медведи. Данваны истребили их.
Гостимир сидел за небольшой рацией, которую ради интереса прихватил в лагере. Неожиданно он рассмеялся и, сдёрнув наушники, включил внешнюю трансляцию:
— Й-ой, слушайте!
Мальчишки все обернулись на звук. Где-то — очевидно, далеко — девичий голос, слабенький и какой-то мяукающий — распевал бессмыслицу:
— Самцы опереньем ярким привлекают самок
Самки в ответ испускают манящий запах
Самцы охмуряя самок визжат и воют
Самки то откроют глазки то снова закроют…[7]
— Выключи! — крикнул Йерикка, кривясь. — Слышишь, выключи немедленно!
— Ты что? — удивился Гостимир, выключая рацию. — То с юга. Это… как то сказали…
— Группа «Гормональный препарат», — по-прежнему морщась, ответил Йерикка. Олег чесал нос — слова показались ему знакомыми, но он не мог вспомнить, откуда? Может быть, он слышал их на Земле? М-да, от такого успел отвыкнуть… А Йерикка, потирая щёки ладонями, словно у него зудела кожа, сказал:
— Слушать это так же опасно, как колоть дурь, — и добавил: — Вир врикан анс мар хлаутс — стриука альс славе, сайан слим, алан фалр, деад хайлс…
Лица горцев стали ожесточёнными — настолько ожесточёнными, что Олег не сразу, решился спросить:
— А что это, Эрик?
— Один из постулатов обращения со славянами, — нехотя ответил тот и сплюнул, будто рот очищал от сказанного: — Коротко — славянам ничего, кроме грязи.
— Про какое дело хоть песнь-то? — поинтересовался Морок. Простейший вопрос вызвал сильное затруднение у присутствующих. Со слухом у всех был порядок, с — мозгами — тоже, но уловить хотя бы оттенок смысла в «песне» никому не удалось.
— Ты бы спел Гостимир, — попросил Олег. Остальные закивали — после этой радиочуши хотелось послушать что-нибудь своё. Даже где-то почвенное и посконное, как отметил про себя Олег, глядя на Гостимира, достающего гусли. Несколько парней полезли за кувиклами, но Гостимир отмахнулся:
— Ой не надо. Послышит кто ненароком — решит одно Змея в горах казнят… Вот то слушайте, — и он положил пальцы на струны…
…Если честно — Олег плохо помнил, о чём пел Гостимир в тот холодный вечер у костра. Он очень устал — больше остальных, потому что ещё не оправился от короткого плена, поэтому лежал на плаще, перебирал пальцами за пазухой дарёную Бранкой повязку, которую разыскал в разгромленном лагере Йерикка и отдал Олегу — и не слышал слов. Но было ему грустно и в то же время хотелось поскорее в бой, и отзывалась песня тоской по дому и ожиданием чего-то великого и радостного, как Чаша Грааля, которую обязательно обретёт достойнейший… а те, кто не дойдёт, обретут смерть, какой заслуживают воины…
…Говорят, когда пел великий Боян, князь-певец — даже Солнце замирало в небе, останавливался Дажьбог послушать земного певца. И даже самые злые и подлые люди не смели творить злых и подлых дел. А всё лучшее, что есть в человеке, выходило наружу, и трус совершал подвиги, скупец давал серебро, не глядя и не требуя возврата, чёрствый сердцем влюблялся и шёл на смерть за любовь… А Кощей-Чернобог в своём дворце зажимал уши, падал без сил и выл от страха.
Так было, когда пел Боян.
Тогда слово могло расколоть скалу и повернуть вспять реку…
…Те времена ушли. Измельчали слова. А люди стали сильнее. Словом не остановить данвана и не сбить его вельбот. Для этого нужно оружие — автоматы и ракеты.
И ещё кое-что.
Смелая душа. Без неё всё остальное — хлам. Даже самая могучая техника — ничто.
А смелую душу по-прежнему будят в человеке простые слова.
Как в те времена, когда пел Боян.
… — Чего нам бояться на вольном пути?!
Смотри, ещё сколько у нас впереди!
Подумаешь, дождик, подумаешь — снег…
Гроза — на минуту! А Солнце — навек!
Гостимир пел — и время не замечалось, оно таяло на фоне голоса и звона гуслей…
… — Чудеса ещё не разгаданы,
И не все слова ещё сказаны,
И среди зимы оставляем мы
Полчаса для весны!..
И когда уже люди стали засыпать, Гостимир всё пел — для самого себя. Но Олег слушал — слушал, лёжа у костра под плащом и подперев голову рукой…
…— Но ведь в жизни солдаты мы!
И уже на пределах ума
Распадаются атомы,
Серым пеплом сметая дома!
Как безумные мельницы,
Машут войны крылами во мгле…
Скоро с сердцем простреленным
Припаду я, убитый, к земле…
Крикнув бешеным вороном,
Весь дрожа, замолчит пулемёт…
И тогда в моём сердце разорванном
Голос твой запоёт…
…Олег уснул под песню. И ему приснилось, что он дома — на Земле, с мамой, отцом, Бранкой и Йериккой сидит на крыльце дедова дома и слушает поющего под гитару Гостимира.
Утром с горных вершин в обе стороны скатилась волна фёна, который тут называют верховкой — тёплого, упругого ветра, срывавшего вниз лавины и камнепады. На перевалах ветер дул и ревел, как в аэродинамических трубах на заводских испытательных стендах.
Чета зашевелилась только к девяти утра — лязгая зубами и дрожа, выползали мальчишки из-под плащей, раскочегаривали костёр, кипятили чай и, ещё не проснувшись, жевали остатки ужина. Потеплело, и над горами скопились тучи.
— Этим днём горы перевалить надо да и спускаться, — Гоймир засыпал костёр пылью пополам со снегом. — Ближний перевал далеко ли?
— Девять вёрст, — сообщил Одрин. — По вечеру уж треть от спуска одолеем. Так — разом снег не падёт.
Все подняли лица вверх. Тучки выглядели подозрительно — ой, подозрительно!
— Добро, гляди не гляди, а снег не заворожишь, — вздохнул Гоймир. — Пошли…
…Перевал уже затянуло туманом. Гоймир, осторожничая вполне объяснимо, выслал вперёд дозор — и скоро выяснилось, что не зря. Дозорные вернулись бегом.
— Катят! — выдохнул Холод. — Й-ой, много, много!
— Кто-то снега опасался? — спросил в пространство Йерикка.
Гоймир не растерялся ни на миг. Несколькими короткими командами он прояснил ситуацию, и дорога через перевал очистилась — горцы рассыпались по склонам с обеих сторон дороги.
Ждать пришлось недолго. Сначала через перевал проползли несколько раньше Олегом никогда не виденных наземных боевых машин — плоских, широких, ворочавших блоками тонких стволов в угловатых башнях. Олег слышал, как Йерикка рядом ругается по поводу того, что нет взрывчатки, чтобы закрыть перевал.
Следом во всю ширину дороги, по два в ряд, чуть ли не сталкиваясь бортами, пошли крытые грузовики с небольшими кабинами, а вперемешку с ними двигались цистерны — тоже практически такие же, как на Земле.
— Горючка, горючка, то вам не шуточка, — пропел кто-то неподалёку. Горцы подтягивали к себе приготовленные к стрельбе «мухи» — этого лёгкого и простого, как лапоть оружия в чете было немало. По цепи передали излишний приказ Гоймира — сосредоточить огонь на наливниках.
— Излишнее замечание, — не удержался Олег, раскладывая трубу РПГ и пристраивая её на плечо. Колонна втянулась в ущелье полностью.
— Рысь! Рысь! Рысь!..
…Честно говоря, Олег не ожидал, что всё произойдёт так. Он попал в наливник, и тот превратился в огненный клубок.
— Рысь! Рысь!
— Бей, жги!
— Кружи!
Били по наливникам, и те вспыхивали, как пропитанная бензином пакля. Колонна шла неудачно — грузовики с пехотой вперемешку с бензовозами — и теперь волна пламени захлёстывала машины, пожирая выпрыгивавших наружу людей. Пламя со свистом и треском растекалось по дороге, ползло в обочины; грузовики, ревя, выползали на склоны, а навстречу били очереди и летели осколочные гранаты двух «многоразовиков». Колонна попала в ловушку своей спешки, они поверили в безопасность этих мест и беззащитность горцев. Теперь предстояло платить, и платить не тем, к сожалению, кто отдал приказ на движение…
Последние машины «раком» начали убираться прочь. Боевые машины, шедшие авангардом, развернулись, но пробиться сквозь горящее железо и жидкий огонь, смешавшиеся на пути, просто не смогли. Они открыли бешеный огонь по горам — достаточно бессмысленно.
Резан, Данок и Воибор, посланные к выходу из ущелья, хладнокровно дождались, когда две последние машины, спеша, вошли в узость борт о борт — и подожгли обе, закупорив выход. Пытаясь спастись, стрелки лезли на склоны, другие залегли и пытались отстреливаться. Но большинство растерялись совершенно, и горцы выбивали их одного за другим.