Яромир стрелял. Оборачиваясь, Олег видел, что один вельбот гонится следом, а второй вновь забирает выше. Мальчишка нашарил в кассете бронебойный тромблон — предпоследний — и зарядил им подствольник. Ударил кулаком по красной клавише возле двери — она пискнула, плита откинулась, и воздух потёк вокруг Олега, как холодная упругая вода.
Он не промазал. Но вельбот лишь на миг сбился с курса — рассчитанный и на более серьёзные передряги, чем разрыв пятидесятиграммового заряда. Последовал тяжёлый удар в дверь — и Олег, ничего не успев понять, вдруг оказался в воздухе, летящим спиной вниз через снежную круговерть — к земле.
Он инстинктивно раскинул руки, стремясь затормозить падение. Вельботы мелькнули в вышине, как тени.
«Офигеть, какой идиотский конец», — успел подумать мальчишка.
Сам не свой сегодня я с начала дня —
Песня Новогодняя в гостях у меня:
Импульсы нервные — то в тик, то в такт,
Часики верные — то «тик», то «так».
Ржавого месяца мышиный писк,
Куда скрипишь, лестница, — то вверх, то вниз.
Первая полночь, звени скорее,
Пусть звезда не оставит нас,
Покуда белые тигры Гипербореи
Не уходят из наших глаз.
Где ж ты, моя пятница? Прошляпил в ночи…
Но я умею пятиться — тупик научил —
Туда, назад, к началу, где в полный ход
Отходит от причала мой старый год.
Погружу в трюмы я стальные слова
Да дудочку угрюмую — 7.62,
Скорлупой крабьей хрустнет мир под ногой,
Уходи, корабль, приходи другой.
По морю аки посуху в заветный порт,
Словно стилет из посоха достать аккорд,
Издали, постепенно, а с седьмой строки,
Звонким штыком рефрена да в позвонки.
Тает снег кашицей по плечу,
Мне почему-то кажется, что я лечу,
С облака слой сажи смахнув плащом —
Куда летишь? Дальше, ну куда ж ещё.
Первая полночь, звени скорее,
Пусть звезда не оставит нас,
Покуда белые тигры Гипербореи
Не уходят из наших глаз.[22]
Мышковавший песец, фыркнув, отскочил в сторону. Тявкнул негромко и с интересом потянулся к торчащей из-под снега пуке со скрюченными пальцами. Тявкнул снова, прыгнул и побежал прочь, хвостом подметая снег.
Белая пелена зашевелилась. Рука дёрнулась, и Олег резко сел. Вид мальчишки был страшен, всю левую сторону лица покрывали наплывы засохшей чёрной крови, глаз не открывался, волосы склеились в единую массу. Олег прикоснулся к голове и закричал.
Горы отразили его крик — словно бы сразу отовсюду крикнули полтора десятка человек. Олег, покачиваясь, оглянулся.
Он почти сразу понял, как ему повезло. Падая, он угодил в сугроб на склоне и, поехав вниз, врезался в ещё один сугроб. Ещё больше повезло, что он не раскроил себе череп, хотя под сугробом прятался валун, в который он и въехал башкой. Повезло, что не замёрз и что, вдобавок ко всему, не налетел ни на что из своего собственного снаряжения, но и ничего не потерял.
Уже осторожнее Олег ощупал череп. Кость была цела. Но под волосами пряталась рваная рана, любое прикосновение к которой отзывалось болью, похожей на удар тока.
Шёл снег. Ветер улёгся, температура была немного ниже нуля, и Олег, всё ещё сидя, закутался в плащ. Небо медленно затягивали редкие тучи. Вокруг — ни души, лишь цепочка песцовых следов, которую заносил снег.
Сидеть не имело смысла и становилось очень холодно. Олег поднялся на ноги… и голова закружилась так, что он сел вновь и быстро закрыл глаза. К головокружению присоединилась тошнота.
«Плохо дело, — подумал Олег, — сотрясение мозга, стопудово… Надо идти. Надо.»
Он всё-таки поднялся, закинув за плечи поудобнее винтовку и автомат. Меч лежал под плащом, как влитой, словно часть Олега.
— Ничего. Дойдём, — сказал Олег, обращаясь к клинку. Его тут же вырвало желчью и водой. — М-м-м… — выдавил Олег, делая первый шаг. Он помнил карту и помнил, что Моховые — просто узкая цепочка гор, которую можно пересечь довольно быстро…
…если тебя держат ноги.
…Единственное, что помнил Олег — это что он точно держал направление. Несколько раз — падал, дважды — терял сознание и подолгу лежал в снегу, пока холод не приводил его в чувство. Ещё дважды — не смог подняться сразу и полз; полз подолгу, вспахивая снег, словно плуг снегоочистителя. Один раз съехал в каменное ущелье и не меньше часа пытался из него выбраться, плача от бессилия и злости. А потом просто побрёл ущельем и, перейдя холодный ручей вброд, вышел наружу…
Над горами клубились, громоздясь друг на друга, чёрные тучи. Олег помнил, что это означает приближение бурана. Но сил не было даже на то, что бы спрятаться — стоя на снегу, мальчишка смотрел не эти тучи равнодушным, усталым взглядом. Потом побрёл вниз очередным крутым склоном.
Оказалось, что он идёт прямо навстречу бурану. Когда он поднялся и на следующий склон, то увидел, насколько приблизились тучи. Они выглядели так страшно, так грозно, что Олег шагнул назад и всё-таки огляделся в поисках убежища — чёрная точка на фоне изломов белых гор.
И увидел в полуверсте на юг, в распадке между гор, вельбот. И палатку — кислотно-оранжевую палатку рядом с ним на снегу. Никого не было видно.
Олег узнал по исковерканному борту тот вельбот, который попал под выстрелы Яромира. Похоже, данваны так и не догнали ребят, и повреждённая машина была вынуждена сесть тут. Олег не испугался. Палатка — вот о чём он по думал. Палатка — это была жизнь. И не важно, что за неё придётся драться. Олег уже забыл, когда ему НЕ ПРИХОДИЛОСЬ драться за жизнь.
Казалось, вскрылся некий тайный резерв, спрятанный глубоко в организме. Олег побежал по склону. Скрыться было негде — и, если кто-то выглянет из палатки, его просто пристрелят. К счастью, экипаж или спал или просто не желал высовываться, ожидая бурана.
Олег добрался до вельбота одновременно с ним — и полярный день тут же превратился в круговерть снега, белую и тёмную, воющую на разные голоса. Прислонившись к борту машины, мальчишка думал. Бросить внутрь гранату? Оставалась одна старая РГ42. Кроме того, взрывом сорвёт палатку. Перебросив в руки автомат, Олег осторожно подошёл ко входу, закрытому изнутри.
Сиплый вздох вырвался у мальчишки. Он чувствовал, как тепло и уютно там, за стенкой. Голова болела и кружилась. Ветер пронизывал до костей и плащ и рубашку.
Толчком всунув ствол автомата между створками полога, Олег веером выпустил внутрь весь магазин. Потом, спеша, полоснул неподатливый стык камасом и пролез внутрь.
Тут в самом деле было тепло — топилась переносная печка на сухом горючем, на ней, в удобном углублении, разогревались какие-то банки. Горела небольшая, но очень яркая лампа, в её свете Олег понял, что не промахнулся. Трое данванов были убиты наповал и лежали на забрызганных кровью спальниках. Четвёртый ещё дышал, но как раз в тот миг, когда Олег шагнул к нему — дёрнулся и окаменел.
Что-то тихо шипело, и Олег не сразу сообразил — это исчезали дырки от его пуль в стенках палатки, ткань словно бы вскипала и затягивала отверстия.
Уже через силу мальчишка стащил невероятно тяжёлые трупы в один угол. Потом — обнаружил, что и надрезанный им стык тоже затянуло. Олег поднёс ладонь — стык послушно разошёлся. Олег сбросил оружие, снаряжение, подсел к печке и протянул ладони к огню. Снаружи вовсю гудел буран, двойные стенки колебались, но не пропускали ветра, а его свист внушал спокойствие — пока там ревёт и воет, никто не появится за экипажем. Обжигаясь, но не чувствуя боли, Олег снял с печки банки — в одной оказался суп-пюре, пахнущий грибами, в другой — мясо с овощами. В открытом термосе нашёлся кофе, тут же лежали галеты. Вздыхая от наслаждения, Олег принялся за еду. Сперва он боялся, что будет тошнить, но всё сошло нормально, даже голова меньше кружилась и болела.
Зато начала мучить совесть. Он тут, в тепле, сытый, а ребята, — где-то в горах, им нечего жрать… Что с Йериккой и Яромиром — вообще большой вопрос… «Я же не виноват!» — успокаивал себя Олег. — Так получилось… Отдохну и пойду через горы, а потом — к озеру…» Захотелось спать. Вовсю зевая, Олег рылся в вещах пилотов в поисках аптечки. Наконец, попалось что-то похожее. Олег долго не мог найти бинт, потом вскрыл чёрный пакет и, едва начал разматывать и в самом деле оказавшийся там сероватый свёрток, как тот вспенился желтоватой массой с больничным запахом. Принюхиваясь и самому себе представляясь дикарём, Олег кое-как забинтовал голову прямо поверх волос — и поразился тому, что мгновенно улеглась боль, голова перестала кружиться, а мысли — путаться. Никаких таблеток — хоть они и были — мальчишка принимать не стал, конечно. Вместо этого он разделся, развесил одежду вокруг печки и, насильно заставив себя почистить оружие, уснул, едва забравшись в наименее испачканный спальник.
Он не помнил, что видел во сне. Но точно — сон оказался невероятно чистым и светлым, потому что Олег проснулся с улыбкой, как давно уже не просыпался. Сейчас он был уверен в том, что всё разрешится наилучшим образом. Он выберется из гор и найдёт своих.
Олег потянулся, с острым наслаждением чувствуя, что сыт, выспался, согрелся, голова в порядке — и слыша, что буран кончился. Сидя на спальнике со скрещёнными ногами, он размотал бинт, удивившись тому, что рана зарубцевалась, а вместе с бинтом снялась и высохшая кровь. Потом — закусил и наконец-то умылся. Это — уже спеша…
…Через шесть часов Олег спускался вдоль горного ручья, прыгая по камням, в долину. Впереди — на много вёрст! — лежала мокрая тундра. И светило солнце! Дождя не было. Ручей растворялся в бескрайних сырых просторах.