Олег сел. Неподалёку из-под плаща выглянул зелёный с просинью, часто сглатывающий Богдан.
— Мда, — Олег задумчиво посмотрел туда, где горела и дымилась земля. — Не задержись мы посмотреть на сигналы…
— Й-ой, хватит! — Богдан передёрнулся.
— Да то так, выверт хвостом с отчаянья, — презрительно сказал Резан. — Мы-то наново ушли!
— Ни фига себе — жест, — Олег всё ещё не мог отвести глаз от вспаханного склона наверху. — Мне бы такие жесты уметь делать… Махнул рукой — полскалы отхватил!
— Пошли, пошли! — уже кричал Гоймир. Олег, поднимаясь на ноги, вздохнул:
— Дождусь ли я, когда он скажет что-нибудь другое? Например…
— …пошли? — засмеялся Резан.
Убитый мальчишка лежал, вцепившись обеими руками в мшистые камни и подогнув голову. Наконец-то настигший его ливень металлических стрелок снёс начисто правую ногу с бедром и боком, из лохматой окровавленной дыры вывалились внутренности.
Неспешно подойдя, данван потрогал тело носком бронированного сапога и, подняв левую руку, махнул залёгшим в камнях хобайнам, которые поднялись и уже без опаски двинулись к тем прибрежным камням, из-за которых последние полчаса, гремели, не давая им подняться, выстрелы карабина.
— Анс алее, — пробормотал данван, пошевеливая мёртвое тело ногой, и монотонный голос встроенного переводчика тут же перевёл: — Только один.
Данван склонил голову, возвышаясь над убитым, словно металлическая башня. Он был недоволен собой и хобайнами. Можно сколько угодно оправдываться, что погибший не был простым врагом, которого можно застать врасплох — разноса не миновать всё равно. Было приказано взять живым — приказ не выполнен. Это в сто раз хуже улизнувшего из этих мест славянского отряда-четы. Редкая добыча — и ушла.
— Переверните, — приказал данван подошедшим хобайнам. Двое взялись за безвольные плечи, перекатили тело, от которого отрывались кровавые куски, на спину.
Лицо Тура было безмятежным и спокойным, как у человека, до конца выполнившего свой долг — последний на этой земле. Данван успел заметить, что в больших светлых глазах мальчишки висят, ярко лучась, отражения звёзд — невесть откуда взявшиеся, небо-то в облаках!
Короткий мощный взрыв разметал по сторонам, исковеркал и вмазал в камни и данвана, и ещё троих хобайнов, стоявших ближе остальных, швырнул наземь других, что замерли дальше и не успели лечь, увидев выкатившуюся из-под изуродованного трупа ребристую «лимонку»…
Знаю я: нас однажды не станет.
Мы уйдём. Мы уже не вернёмся.
Этой горькой землёй захлебнёмся.
Этой утренней, этой печальной,
Неизвестной ещё непочатой.
А она лишь на миг всколыхнётся.
И, как море, над нами сомкнётся.
Нас однажды не будет. Не станет.
Снова выпадет снег. И растает.
Дождь прольётся. И речка набухнет.
Мы уйдём насовсем. Нас не будет.
Превратимся в туман. В горстку праха…
Но останется жить наша Правда![28]
…Впервые солнце исчезло полностью, и Олег на какое-то время окаменел, изумлённый и потрясённый — нет, это слабо сказано! — увиденным над собой. Сияние звёзд сделалось ярким и резким, они висели над головой — без конца и края, бездонным куполом! — сливаясь в полузнакомые и вовсе незнакомые узоры, словно составленные из нанизанных на невидимые нити разноцветных холодных пушинок. Местами не было отдельных звёзд — просто многоцветные сияющие пятна. Проявился, как на фотографии — и завис над горизонтом искривлённый и расширившийся Млечный Путь. А на противоположной стороне небосвода, неожиданно возник и заиграл всеми красками Большой Сполох — огни переливались с сухим хрустом, похожим на скрип снега под ногами в морозную ночь.
Олег попятился и упал бы, не поддержи его Йерикка.
— Осторожнее, — без насмешки сказал рыжий горец, отпуская плечи Олега и расстилая на камнях свой плащ. — Впечатляет?
— Что?.. — Олег с трудом опустил глаза, моргнул и досадливо ответил: — Ну и слово ты выцепил… Какое, оказывается, бедное небо у нас, на Земле!
— Садись, — Йерикка указал рядом с собой. Они уселись, накрывшись плащом Олега, и тот снова уставился в небо, не проявляя ни малейшего стремления к разговору. Йерикка тоже молчал — долго, а потом, когда вновь начало всходить солнце, и звёзды поблекли, стали дневными, тихо заговорил:
— Всё это они у нас тоже отняли… — Олег повернулся к нему, и Йерикка кивнул: — Да, да… И это тоже. Там, на юге, море огней. Все города каждую ночь сияют, реки пламени, надписи в небе, движущиеся рисунки над головой, по сторонам бегут строчки. Даже глубокой ночью там не бывает темно. Вот только звёзд там нет, — в лице Йерикки что-то неуловимо дрогнуло, и он повторил: — Звёзд там нет. Их просто не видно. Даже самых ярких. Многие уже и не помнят, что они есть — зачем?
— У нас в городах тоже не видно звёзд, — вспомнил Олег. — Не везде, но во многих местах… Тебе тоже нравится туда смотреть?
— Конечно, — улыбнулся Йерикка. — Мечта о звёздах — она в каждом из наших людей. Звёзды зовут человека с того часа, когда он появился на Мире. А данванов это пугает…
— Эрик, — Олег поправил плащ, — а ты точно знаешь, что данваны — это тоже потомки ариев? Ты был на том, соседнем, континенте?
— Не был, — покачал головой Йерикка, — и точно этого я не знаю… Но мне так кажется.
— Когда кажется — креститься нужно, — разочарованно ответил Олег. И тут же вновь спросил: — Ведь твой отец у них был в доверии, неужели они ни разу не проболтались никто?
— Они всячески поддерживают версию, что Невзвляд — это их родина, — сказал Йерикка и, помедлив, словно оценивая, стоит ли продолжать разговор, добавил — Но это фигня… Ты заметил, что у нас даже в реках бывают приливы?
— Нет, — удивлённо откликнулся Олег. — А…
— Бывают. И вообще, у нас они очень мощные и хаотичные. Потому что Око Ночи низко, да и звёзды влияют… Один человек рассчитал, что Невзгляд НЕ ВЛИЯЕТ на приливы. Если это и планета — то маленькая, а маленькая планете не может быть родиной цивилизации. Зато вполне может быть базой. И ещё этот человек составил таблицы уходов волн переселенцев с Мира. Целые народы ариев пропадали бесследно четырнадцать раз. Те, кто стал славянами, ушли около четырёх тысяч лет назад. Самая ранняя волна была восемь тысяч лет назад, самая поздняя — полторы тысячи… Назад вернулись славяне. Если и был кто-то ещё, то мы о них не знаем… Но данваны укладываются в схему. Скорее всего, они потомки самой ранней волны переселенцев. Их язык довольно сильно похож на язык анласов, а те с Мира не уходили…
— Эрик, — медленно начал Олег, — человек, который всё это высчитал… это был твой отец?
— Откуда ты… — вырвалось у Йерикки. Он изумлённо смотрел на Олега, потом почесал нос и протянул: — Да-а… — непонятно и ничего не объяснив больше. А Олег и сам не смог бы ответить, почему вдруг прыгнули ему на язык эти слова, оказавшиеся верными. Йерикка же снова посмотрел в небо и вздохнул: — Если бы ты знал, как я мечтаю побывать у других звёзд… А могу только смотреть на них отсюда… но я хотя бы смотреть могу! Для нашей планеты это уже счастье… — и он грустно улыбнулся одной стороной рта. Потом негромко заговорил:
— А й как шёл Сварожище боже
А и шёл он лесом тёмным,
А и шёл Сварожище лесом снежным,
А и шёл без пути, без дороженьки.
И была окоём ночь глухая,
И была во весь мир ночь студёная,
И мороз трещал, и весь лес стонал —
От мороза того дубы перчились.
А и видит Сварог — на поляне, посредь,
Стоит девка рослая белая.
И лицом бела, и косом бела,
И бела одёжа баз вышивки.
Говорит Сварог девке-снежнице,
Говорит Сварог гостье нежданой:
«Ты откуда такая повыискалась?
Ты откуда пришла, и каким путём,
И кто тропку торил тебе по лесу?»
Отведёт ему девка белая,
Отвечает вежливо, с улыбкою:
«Я пришла из снегов, следа нет за мной,
Я его на снегу не оставила.
И никто мне, Сварог, не торил тропы,
Не нужна тропа мне, Моране-Зимнице…»
— Йерикка добавил: — А потом говорится, как Сварог полюбил Морану и, чтоб не плутала любая лада по тёмным лесам, достал горшок со своей Огнивой, начал окунать туда посох и зажигать на небе его остриём звезды — больше и больше… Но они получались красивыми и холодными, как сама Морана…
— Морана же вроде богиня Смерти, — вспомнил Олег. Йерикка пожал плечами:
— Ну и что? Смерть — это часть Верьи, в ней нет ничего неестественного. Морана — не злая богиня. Зло — это Кощей. Смерть противоестественная, пожар, разорение, разбой, болезни — это всё от него… Говорят, Кощея принесли с Земли на закорках его рабы, когда Сварожичи разрешили славянам вернуться в Мир и взять с собой только то, что каждый сможет унести за плечами — так молодые боги думали не пустить сюда Кощея. А он всех обманул, пролез…
— У нас нет этих легенд, — вспомнил Олег. Йерикка печально усмехнулся:
— Есть, просто вы их не помните… Нас тоже заставляют забыть. Взамен впихивают в головы чужие слова, чужие места — Йегова, Иерусалим, Моисей, Библия… И до чего живуча эта рабская вера, как быстро корни в людях пускает — чем хуже вокруг, тем быстрее!
— А… — начал Олег, но его прервало задорное повизгиванье двух кувиклов в руках Данока и Одрина. Они наигрывали, покачиваясь из стороны в сторону, а Морок и Богдан как раз сходились для танца. Замерли друг против друга на миг… и вдруг словно взорвались каскадом прыжков, перепляса — то вприсядку, то друг через друга, то вертясь волчками по камням с раскинутыми руками. Богдан, подпрыгивая и прихлопывая себя по голенищам кутов, звонким мальчишеским дискантом начал дурашливо выкрикивать: