— Марта, я просто растерялся сначала, — сказал я. — Мне сейчас так трудно представить себе мирную жизнь. У меня ведь все не очень хорошо складывалось в Советском Союзе… Так что я с радостью поеду с тобой. Тем более, что со своими дальними родственниками в Германии я давно потерял связь.
Черт, надо срочно придумать предлог, чтобы сбежать. А то я прямо всей кожей чувствую, как фальшиво я сейчас говорю. Как будто на бумажке написал и читаю, спотыкаясь.
— Мне надо сбегать в архив, — сказал я и встал. Слегка деревянно согнулся и поцеловал Марту в шею. Завтра тоже надо будет придумать повод, чтобы к ней не ходить. Иначе придется объяснять, почему у меня весь бок цветет кровоподтеками…
Я шагал по коридору комендатуры, нагруженный стопкой картонных папок. Пришлось на ходу сочинить себе занятие, чтобы подольше не возвращаться в кабинет, благо архивный червь в звании шарфюрера СС с удовольствием сгрузил на меня пару своих обязанностей. Отнеси это на третий этаж, забери то из соседнего крыла… Так что я мог спокойно слоняться по коридорам и обдумывать свои дела. Больше всего меня сейчас занимал чертов пшек, который банду Шныря курировал. Надо его найти максимально быстро, но вот с какой стороны подступиться к этому? В Псков каждый день прибывают и прибывают разные иностранцы группами и по одиночке. Эстонские каратели, какие-то испанцы-итальянцы, румыны… Да на улице уже русскую речь слышишь реже, чем иностранную. Как искать в таких условиях высокого поляка с козлиной бородой?
— Смотри, куда прешь, остолоп! — сильный толчок в плечо резко выдернул меня из раздумий. Папки рассыпались по полу, ушибленные ребра отдались болью.
— Извините, герр штурмбаннфюрер… — пробормотал я, поправляя очки. Передо мной, широко расставив ноги и заложив руки за ремень стоял Юрген. За приоткрытой дверью одного из кабинетов хихикнули.
— Собирай свои бумажки, что встал столбом? — Юрген презрительно скривил губы. Я торопливо присел и принялся складывать папки друг на друга.
— Да пошевеливайся ты! — прикрикнул Юрген. Опа… А вот этого среди моих бумаг не было… Не подав виду, я положил конверт между папками и поднялся.
— Прошу прощения, герр штурмбаннфюрер, задумался, — отчеканил я. — Больше не повторится.
— Развели тут бардак, порядок навести некому, — проворчал Юрген и пошагал по коридору дальше, сверкая гладкой лысиной. Ну да, убедился, что письмо я получил. Я бросил взгляд на приоткрытую дверь. На табличке значилось, что там сидит комитет по благоустройству городских улиц. То-то им заняться нечем, только подслушивать, что в коридоре происходит…
Не меняя шага, я свернул в сторону туалета. Заперся в кабинке и торопливо надорвал конверт. Изнутри пахнуло цветочным запахом духов. Короткое письмо было написано изящными буковками с множеством завитушек.
'Мы с вами незнакомы, но я уже много дней наблюдаю за вами издалека. Вы снитесь мне уже много ночей, с тех пор, как я впервые вас увидела. Я уже много раз хотела подойти, но не решалась, поэтому и пишу эту записку. Я чувствую, я знаю, что между нами есть связь. И я не в силах больше держать это знание в себе.
Завтра вечером я собираюсь на прогулку по берегу. И если вы не останетесь равнодушным к томлениями девичьего сердечка, то сможете устроить так, словно наша встреча произошла случайно'.
Подписи не было. Я чуть не заржал. Да уж, хорошенький способ назначить встречу. Даже если кто-то найдет у меня эту бумажку, то вряд ли она вызовет подозрения. Хотя до этого лучше не доводить. Я порвал надушенную бумажку на клочки и спустил в унитаз.
Вечером мы с Рубином покинули город. В условленном месте в лесу нас должен был ждать Михалыч на своей лоханке. Мы вышли к нужной березовой рощице и огляделись. Лесника не видно. Только заунывно по могильному ухает сова, да черные тени ползут из чащи.
— Где же он? — Рубин заерзал на месте. — Старый пень забыл, что у нас важное дельце в Черняковицах?
— Старый пень ничего не забыл! — раздался из кустов знакомый хриплый голос. — Старый пень чуть не пристрелил вас. Вы чего так вырядились?
Кусты раздвинулись и на полянку выбрался лесник с верной двустволкой наперевес.
— Я вас за немчуру принял! Ни дать ни взять — ну вылитые фрицы, — хохотнул дед, тыкая стволом на нашу форму, которую мы нашли в схроне Шныря.
— Это маскировка, — хмыкнул Рубин. — Мы же в психушку проникать будем.
— Так вы бы хоть предупредили, что во вражеской мишуре будете, — проворчал Кузьма. — Ей богу чуть не пальнул. Думал, вас повязали и за мной уже пришли.
— Не ворчи отец, — я пожал старику руку. — Мы сами не рассчитывали маскарадом заниматься, но форма так удачно вчера подвернулась. И шмайссеры теперь у нас есть. Держи, для тебя тоже прихватили.
Я протянул леснику немецкий автомат, но тот лишь поморщился:
— Я из этой бисовой машинки стрелять не обучен и не желаю учиться. Да и брезгливо как-то ихним оружием пользоваться. У меня свое родное ружьишко есть. Сколько я из него зверья лесного перебил. Сколько еще перебью… Только городского уже.
— Ну, как знаешь, — пожал я плечами. — Припрячь его тогда в избушке, на всякий пожарный, до лучших времен, так сказать.
Мы погрузились в лоханку, которая была спрятана неподалеку в кустах и завалена ветками так, что в двух шагах ее разглядеть невозможно было. Все-таки старик был непревзойденным мастером маскировки в нашей команде. Выдвинулись в Черняковицы по известной только леснику дороге. Хотя дорогой ее можно было назвать с большим натягом. Скорее широкая тропа. Но неприхотливый тарантас упрямо протискивался вперед, скрежеща железными боками о ветки, что пытались нас не пропустить.
На подходе к деревне заглушили двигатель и снова забросали машину ветками, укрыв под кроной разлапистой елки. Выдвинулись дальше пешком.
Вот уже видны вышки. Их прожекторы резали дальнобойными лучами темноту. Иногда перекрещивались между собой, прощупывая периметр за забором с колючкой и перед ним.
— Да тут мышь не проскочит, — прошептал цыган, лежа в высокой траве и поглядывая на «психушку-крепость».
— Мда… — я поскреб затылок. — Не думал, что так плотно они все просвечивают. Будто ждут диверсии. Подождём может, устанут фонарями вертеть.
Но часовые не устали. Даже когда лучи прожекторов не полосили по земле, а утыкались неподвижно в траву, один хрен, они освещали прилегающую местность так, что незаметно проскочить не получится.
— Может с другой стороны попробуем зайти? — почесал косматую броду Михалыч.
— Нет, — замотал я головой. — Доктор и Яшка нас возле западной стены должны ждать, в аккурат за бараками спрячутся. С другой стороны — им даже укрыться негде. Да и ждут они нас уже здесь. Как мы им сообщим, что с другого подхода придем?
— А может я, дядь Саш, попробую? Один? — предложил цыган. — Я юркий, как ужик. Проползу по-тихому, авось не заметят?
— А если заметят? — покачал я головой. — Отставить необоснованный риск. Нужен другой план.
Я задумался, но в голову ничего дельного не приходило, кроме как пальнуть по глазу прожектора. Идиотская затея. Тогда поднимется тревога, и нам точно не пробраться внутрь. Вдруг один из фонарей, будто по мановению волшебной палочки, погас. Будто провидение решило нам помочь. Что за черт? Не верю я в такую удачу.
— Что застыл, дядь Саш? — Рубин в нетерпении задергался. — Пошли скорее, пока свет не починили.
— Постой, — я с тревогой всматривался в силуэт вышки с погасшим фонарем. — Может это ловушка? Сунемся, а они лампу врубят?
— Да сгорела у них эта лампа, — поморщился Рубин. — Пошли скорее, пока новую не поставили.
Эх! Была не была. Я спешно пополз по-пластунски, пригибая голову к земле, за спиной бился шмайссер. Бряцал об амуницию, казалось, слишком громко. Вот, падлюка! Будто своим меня засветить хочет. Не получится, теперь ты будешь бить фашистов, если выживем сегодня, конечно. «Только бы свет не врубили, только бы не починили чертов прожектор!» — шептал я про себя.
Но прожектор смотрел в темноту ослепшим глазом и не подавал признаков жизни. Солдат на вышке, где он был установлен, что-то прокричал, но пост свой не покинул. Не видел я, чтобы его силуэт спускался по лестнице.
Вот и дощатый забор. Прошлая территория была обнесена бетонным, но его местами разобрали, расширив участок и дополнили деревянным из толстенных неструганных досок, от которых еще пахло смолой. Вкопали их на пол метра, так что подкоп под ними сделать практически невозможно. Долго рыть придется, да и шумно это. Выдернуть доску тоже не получится. Прибили их намертво, бесшумно не сможем. Остается лезть через верх. Высота около двух метров, а по верху идут тяжи колючей проволоки. Натянуты, как струны у гитары, и тоже семь жил, как у русского варианта инструмента.
Я подсадил Рубина, вручив ему приготовленные кусачки, которые прикупил сегодня на рынке. Пришлось изрядно попотеть, пока нашел в продаже запрещенный инструмент.
Цыган бесшумно взобрался и очутился на самом верху, как раз в мертвой зоне освещения. Накинул кусок войлока на «струны», оперся о них и стал отщелкивать проволоку кусачками. Щелк! И «струна» распалась на две части, освобождая пространство. Щелк! Вторая приказала долго жить. И так все семь.
— Готово, — прошептал Рубин и перевалился через забор.
Я подтянулся и последовал за ним, перемахнув через преграду. В ладонь впилась мерзкая заноза, а пальцы склеила липкая смола.
Мы присели на корточки под забором с другой стороны и осмотрелись. Тишина. Черные силуэта бараков нависли безмолвными махинами. Свет, естественно, в их окнах не горит. Это нам на руку. Есть где укрыться.
— Пошли, — шепнул я и первым быстрой перебежкой достиг тени ближайшего барака.
Рубин шмыгнул за мной. Где-то здесь наши подопечные. Но почему они не выходят… А понятно. Тоже разглядели в нас немцев.
— Япона-кочерыжка, — прошептал я в темноту. — Ну, где вы там?
Тень возле дальнего угла зашевелилась и материализовалась в две человеческие фигуры. Они бесшумно подбежали к нам.