Весь день прошел под знаком многозначительных переглядываний и случайных касаний. Окрыленная Марта норовила то задеть меня бедром, то фривольно распустить руки под столом в столовой, то обжечь страстным взглядом прямо посреди серьезного совещания. Впрочем, я тоже как мог ей подыгрывал. Мне нужно было разжечь ее настолько, чтобы к вечеру у нее крышу снесло. Чтобы моя реабилитация прошла со стопроцентным успехом.
В конце рабочего дня Марта схватила свое пальтишко и буквально вытащила меня за руку из кабинета. Спешно заперла дверь на ключ, чтобы я, не дай бог, не посмел задержаться на работе ни на секунду.
Уже через несколько минут мы были у нее на квартире. Изголодавшаяся девчонка сдернула с меня рубашку, в пылу накатившей страсти оторвав пару пуговиц.
— Ничего, я пришью! — выдохнула она, покрывая меня поцелуями.
Я даже не успевал ответить на них. Только ее губы коснулись моего уха, шеи и вот уже они целуют плечи.
— Я так скучала, Алекс, — шептала она. — Что ты со мной делаешь? Плохой, плохой мальчик! Марта тебя накажет.
Вот уж хреночки. Возраст, когда меня наказывали давно прошел, а в делах любовных, да и не только в них, я подчиняться совсем не привык. Раз я плохой, будем соответствовать. Я схватил ее за волосы, чуть намотав на руку ее роскошные пряди. Второй рукой подхватил ее под бедра и швырнул на кровать.
— Не понимаю, — я отхлебывал из горячей кружки и делал вид, что впервые вижу такой диковинный напиток. — Для чего варить вино? Но получилось неплохо… Мне определенно нравится.
— Алекс, милый, Алекс! — хохотнула Марта, закинув на меня обнаженные ноги и устроившись рядом на диванчике. Из одежды на ней были только сережки. — Если бы ты жил в Германии, то давно бы полюбил глинтвейн. Это божественный и благородный напиток. Мой отец обожает его, особенно он хорош после катания на лыжах в Адельбоден.
— Не знал, что в Германии есть такой город, — пожал я плечами.
— Какой ты дремучий, Алекс, тебе непременно надо переехать в Европу. — Адельбоден — это горнолыжный курорт в Швейцарии. Меня с детства туда возили. Обожаю кататься на горных лыжах. А ты?
— А я обожаю слушать твои рассказы о Европе и…
— И?..
— И обожаю тебя!
Я оставил кружку с «вареным» вином и притянул к себе Марту.
Отрабатывать, так по полной, чтобы ей и в голову никогда не приходило на меня дуться. Такой ценный информатор под боком — клад для диверсанта. Так я себя убеждал и оправдывал свои сегодняшние любовные похождения. Как говорится, все ради работы. Но почему-то именно сегодня мне так нравится работать. А пофиг… Главное не сгореть на работе.
Вот мы уже прикончили кастрюльку глинтвейна. Сидели на диванчике и слушали музыку.
— Переключи пластинку, Алекс, — капризно протянула Марта, вытянув губки. — Тембр этой певички мне напоминает блеяние Каролины Диль.
— Ты не слишком жалуешь супругу доктора Рашера, — издалека начал прощупывать я почву.
— Пф-ф… Мне абсолютно на нее наплевать! Просто меня несказанно бесит ее манера выставлять свое положение на люди. Как-будто мир должен вертеться вокруг нее и ее беременности. Скажи, Алекс, а сколько бы ты хотел иметь детей?
Вот так поворот… А девчонка серьезно на меня запала. Такие разговоры жизненные пошли. У меня у самого, признаться, в голове приятная эйфория, горячее винцо нормально так в голову дало. А Марта так вообще расслабилась.
— Сначала мы должны выиграть войну, а потом я об этом подумаю… — уклончиво ответил я.
— Ну, н-е-е… Это долго. Ты сейчас скажи. А ты кого хочешь первым? Девочку или мальчика?
— Хоть кого, лишь бы настоящего, а не бутафорию, как у фрау Диль.
— В каком смысле бутафорию? — Марта вскинула на меня изящную бровь и пристально посмотрела, стараясь не косить взглядом, но под действием горячительного, это ей не особо удавалось и выглядела она немного комично и мило одновременно.
— А я разве тебе не рассказывал? — понизив голос, заговорщически проговорил я. — Вместо хваленого живота, Каролина носит подушку.
— Подушку?
— Ну, или мяч, я точно не знаю.
— Это правда? — выдохнула с облегчением Марта, будто видела в беременной личную обиду. — Тебе откуда это известно?
— Да весь город гудит, слухами полнится.
— Неужели это правда? — Марта задумчиво закусила нижнюю губу. — Я наведу справки, спрошу кое у кого.
Отлично… Я мысленно похвалил себя и Марту. Чем больше слухов, тем ближе я к своей цели. Прежде чем сразить Рашера, нужно маленечко расшатать его положение. Выкорчевывать потом будет проще…
— Только я тебе ничего не говорил, ладно? — подмигнул я девушке. — Не хочу участвовать в сплетнях.
— Конечно, мой милый Алекс, — Марта взяла меня за щеки и потрепала как ребенка, вытянув губы трубочкой. — Но если это подтвердится, ты представляешь, что сделают с Рашером и его мадам?
— Мне все равно, иди лучше ко мне…
— Щекотно, Алекс, щекотно! — смеялась Марта, извиваясь у меня на коленях.
«Комендантский час — это как замок, который помогает только от честного человека», — подумал я, провожая взглядом патруль эстонских карателей. За дело патрулирования улиц и наведения порядка они взялись с недюжинным энтузиазмом. Таким, что хотелось каждому второму из них башку разбивать об остатки псковской брусчатки. Впрочем, каждому первому тоже. Ссучье племя… Я даже особенно не прятался, просто услышал их загодя и шагнул в густую тень за угол дома. Если бы курил, то еще и закурил бы, пока они мимо проходили. Все равно бы не заметили. До трясучки хотелось этих тварей перебить. Шандарахнуть полтонны взрывчатки прямо в казарму, чтобы разнесло в клочья… Новые полицаи вели себя на улицах хуже фрицев. Стреляли за малейшее неповиновение, волокли в застенки якобы за преступления. Пытали. Истязали. И просто задирали местных на улицах, чтобы повод был применить меры, так сказать, воздействия.
Я зло сплюнул. Ладно, как-нибудь разберусь еще с вами, пожалеете, отродье чухонское, что приехали…
Я бесшумной тенью скользнул к своему дому. Поднялся по лестнице и снова заметил мыкающегося возле окна Фиму. Только на этот раз дверь в комнату Златы была плотно закрыта. И оттуда доносились весьма недвусмысленные звуки.
Понятно, работает моя красота. Я тихонько свистнул, привлекая внимание пацана.
— Эй, Фима! — прошептал я. — Пойдем ко мне, посидишь, порисуешь чего-нибудь, конфетами тебя угощу.
На меня он, как обычно, не посмотрел, но двинул в мою сторону. И то хорошо. Эх, жаль пацана все-таки… Как его жизнь потом сложится? Получится ли у него такого до конца войны дожить?
Я усадил Фиму на свое «ложе», вручил ему карандаш и лист бумаги, а сам приготовился задремать. Но не успел.
Потому что снизу раздался отчаянный крик Златы. Я вскочил и бросился вниз. Рванул дверь, готовый выломать ее в случае чего. Замер на пороге.
Рядом с кроватью стояла, зажав рот руками, Злата. Глаза широко распахнуты, но смотрит она не на меня. А на скрючившегося в углу голого парня. Он сжался в комок, вращал дикими глазами и размахивал перед собой правой рукой с растопыренными пальцами. Я даже не сразу признал его в таком виде.
Глава 24
— Он уже пришел какой-то дерганный, — под топот ног снаружи дома шепотом рассказывала Злата, кивая в сторону растерявшего всю свою спесь «отличника» — Клауса фон Мансфельда. — Оглядывался на тени в углах, бормотал что-то иногда. Я предложила сначала попить чаю.
Слово «чай» она выделила голосом. И губы ее сложились в ехидную улыбочку.
— Но в чай я добавила той штуки… Ну, которую ты мне оставил, — она снова хихикнула. — После твоего рассказа о его выступлении, очень хотелось посмотреть, как это работает. Он начал срывать с себя одежду, пуговицы по комнате разлетелись, а потом давай орать что-то про волков, чтобы я немедленно бежала за подмогой, потому что они наступают… А я услышала патрульных рядом с домом и закричала.
По лестнице уже грохотали тяжелые шаги и слышалась эстонская речь. Злата замолчала, распахнула халатик поживописнее, чтобы все ее прелести было получше видно и сделала испуганное лицо.
— Что это тут? — с сильным акцентом спросил главный из трех карателей. — Почему в непристойном виде?
— Господин полицай, он кажется сошел с ума… — пролепетала Злата испуганным тоном.
— Какое мне дело до твоих шашней, русская шлюха? — рыкнул полицай нависая над девушкой. Двое других топтались в дверях, скорчив презрительные рожи, но пялились при этом на сиськи Златы, естественно. Я и сам бы, честно говоря, на них с удовольствием бы пялился.
— Эй ты, убогий! — рявкнул эстонец в сторону «отличника». — А ну встать! Что ты тут устроил, урод?
Он грубо схватил «отличника» за правую руку, которой тот все еще отрешенно размахивал, и дернул.
— Осторожнее! — предостерегающе вскрикнула Злата. Кажется, она намеренно замешкалась, чтобы дать эстонским карателям чуток накосячить. «Отличник» не удержал равновесие, рухнул вперед, стукнувшись лбом об угол кровати.
— Ты еще будешь мне указывать, шлюха? — ощерися на нее полицай. В этот момент пришедший в себя фон Мансфельд одним прыжком поднялся на ноги и гордо выпрямил спину. Явив всем присутствующим на обозрение свое «хозяйство» в полной боевой готовности.
— Молчать! — рявкнул он, брызнув слюной в сторону полицая. Взгляд его как будто прояснился, он зафиксировал его на знаках отличия, потом перевел глаза на испуганную Злату, потом снова вернулся к полицаю. Меня он взглядом не удостоил. Из его рассеченной брови сочилась кровь. Набухшая капля уже почти залила правый глаз.
— Молчать! — снова повоторил он. — Что ты себе позволяешь, быдло?!
Тут, кажется, до эстонца начало доходить, что ворох серых тряпок на полу рядом с кроватью — это форма. На которую он сначала не обратил внимания. А зря!
— Герр офицер, — тон его сменился на подобострастный. Но на немецком он говорил еще хуже, чем на русском. — Прошу прощения… Эта шлюха орала и сбить нас с толку. Хотеть мы проводить вас до дома?