Ах, да! У графа же где-то в Царском Селе есть весьма осведомленный в музейных делах информатор. Вряд ли у него было время завести здесь других знакомцев.
Меня задерживать никто не стал, так что я беспрепятственно покинул превращенный в руины дворец и поискал глазами графа.
Бл*ха!
Иногда он очень быстро ходит… Где теперь его искать?
Ладно, доверимся интуиции. Я направился в сторону самых уцелевших жилых районов Царского Села. Оглядывался, в надежде увидеть светло-серый костюм графа.
Под ногами хрустела бетонная крошка. В поисках я забрел в безлюдную часть города, где камня на камне не осталось от жилых построек.
Мысленно корил себя, что упустил шефа из вида. Мне непременно надо было знать, с кем он встречается. Редкие местные жители, что попадались на пути, смотрели на меня искоса затравленными глазами. Все-таки моя униформа, хоть и не военного кроя, но относительно чистая и ухоженная, сразу выдавала во мне фашистского прихвостня.
Женщины шарахались от меня, а мужики, опусти глаза, молча сжимали кулаки, но ничего не говорили. Зато про себя, наверное, проклинали.
— Свой я свой… — тихо бормотал я.
Только громко нельзя говорить, да и не поверит никто. Эх… Сам не понял, как очутился в окружении развалин. Дальше тупик. Черт! Развернулся, в поисках дороги.
— Эй, товарищ, потерял чего? — за моей спиной вырос мужик в потертой кожанке. Галифе заправлены в сапоги. Морда чуть угловатая и загорелая, как у тракториста, но глаза умные и цепкие. На военного не похож, но по повадкам сразу видно, что не простой мужичок. Может комсорг какой-нибудь.
Судя по бегающим глазкам, он все время был начеку. Боялся, что фрицы его сцапают. А ведь сцапают. Не сейчас так после. Городок маленький, подполье здесь трудно организовать. Да и кожанку на ватник поменять надо, чтобы не так в глаза фрицам бросаться. Видно, не успел еще.
— Ничего, — буркнул и я попытался пройти мимо.
Не тут-то было. Комсорг зарядил кулаком прямо мне в глаз. Вернее, он думал, что зарядил, но я был готов к такому повороту. Не вчера родился.
Уклонился в последний момент, и оттолкнул его от себя. Не бить же морду нашим.
Но «наши» оказались злыми. Неизвестно откуда вылезло еще двое, одежда у них была попроще, да и морды не слишком обременены интеллектом, но решительные и в доску советские. Вот влип, блин…
Рука машинально потянулась к заточке за голенищем. Нет… Не дело наших кромсать. Придется в чистую рукопашную работать. Хвала всем богам, у нападавших не оказалось огнестрельного оружия. Это еще раз подтвердило мои догадки, что мужики не из военных, а партийцы, до которых фрицы еще не добрались. Очевидно, ныкались в развалинах и теперь считали своим святым долгом, линчевать предателя, то есть меня.
Доказывать, что я свой — бесполезно. Любой полицай, если прижать, такую песню петь будет. Да и не привык я пощады просить…
Обступили с трех сторон. Умно.
— А ты верткий, дядя, — ухмылялся комсорг. — Но тем интереснее…
Напали разом, как стая волков. Я отступил, держась спиной к проходу, чтобы в угол не зажали. Подловил одного на выпаде, свалил его кулаком в челюсть.
— Ах, ты контра! — прошипел комсорг, наступая.
Упавший шевелился, но к продолжению боя явно не был готов. Осталось двое.
Комсорг взял в руку обломок кирпича. Понял, что кулаками со мной не сладить.
Эх, нечестно же так. Я схватился за обломок доски. Кирпич просвистел возле уха.
Хлоп! — припечатал доской по плечу коренастого напарника комсорга.
Бил не ребром, а плашмя, чтобы руку отсушить, но не сломать. Коренастый завыл и отступил на пару шагов, держась за отшибленное плечо. Комсорг снова подобрал кирпич. Вот ведь настырный какой.
Бам! — кинутый в меня кирпич впечатлялся в доску, которой я прикрылся, как щитом.
Мой черед. Махнул доской по длинной дуге. Пытаясь достать противника. Но комсорг присел, и швырнул мне в глаза горсть земли. Вот сука!
Я махал доской, пытаясь проморгаться. Краем глаза видел, что тот с «отсушенной» рукой уже тоже перешел в наступление. И по примеру командира с кирпичом. Хотелось без крови, но видно не получится. Нащупал заточку и почти вытащил ее уже из сапога, как почувствовал, что кто-то схватил меня за ноги со спины.
Бля! Это тот, что на земле валялся — очухался. Вцепился в мои сапоги, как клещ. Я замешкался на долю секунды, размышляя в какое место ему воткнуть заточку, чтобы не убить, но неожиданно получил чувствительный удар по голове. Даже не понял, чем. Поплыл, в глазах круги.
Доска выпала из рук, но я все еще стоял на ногах. «Клещ» уже переместился выше. Обхватив меня за колени, качнул. Я пошатнулся и потерял равновесие. Не устоял и завалился на спину. Вовремя — там, где только что была моя голова снова просвистел увесистый кирпич. Вот блин, чуть не зашибли, сволочи.
В голове крутилась гаденькая мысль: «Какая глупая смерть погибнуть от рук своих же…»
Но я не погиб. Воспользовавшись тем, что после прихода по голове, я немного пребывал в коматозе, на меня навалились все разом и скрутили. Связали за спиной руки моим же брючным ремнем. Умело так стянули, хрен высвободишься.
— Зря вы, мужики, — проговорил я.
— Заткни хайло, падла! — прошипел коренастый.
Он повернулся к комсоргу:
— Филат! На хрена он нам сдался! Камушком по темечку и прикопаем. А?
— Допросить его надо сначала обстоятельно, — хмурился лидер. — Явно давно на немцев работает. Не вчера переметнулся. Кое-что знает. А потом уже прикопаем. Вставай! Ну… П-шел!
Меня куда-то грубо потолкали, завязав глаза. Несколько раз наткнулся на что-то твердое. Бетонная крошка больше не хрустела под ногами, в лицо дыхнуло подвальной сыростью и могильным холодком. Ага… В убежище свое меня потащили. Теперь надо думать, как переговоры грамотно вести. Слава богу, тяму у них не хватило досконально меня обыскать. Заточка еще при мне, грела душу. Надо было сразу ей воспользоваться. Хотел, как лучше, а получилось по башке.
Повязку с моих глаз стянули. Керосинка на перевернутом ящике отбрасывала робкие отблески на бетонные стены, чуть прижав полумрак по углам подвала с низким потолком. Вверху трубы, под ногами земля. Мы, очевидно, под развалинами какого-нибудь жилого дома. Убежище подпольщиков и кто они там, хрен разберешь. После того, как коренастый предложил меня прикопать, я уже сомневался в их «партийном происхождении».
— Ну что, гнида, — комсорг ткнул меня кулаком в живот. — Рассказывай, кто ты и откуда.
Я закряхтел. Удар чувствительный, но не смертельный. Чтобы я сейчас ни сказал, все равно не поверят. Значит, надо предложить им сделку. Обменять мою жизнь, например, на…
На что обменять, придумать я не успел. В комнатку вошел батюшка. Самый настоящий. Ряса до пола, крест на груди. Густая, тронутая сединой борода аккуратно расчёсана.
— Кого это вы притащили? — он подошел поближе, а голос мне его показался до боли знакомым.
Я впился в него глазами. Отблеск керосинки осветил его лицо. Мать честная, да это же…
Глава 8
Вот так встреча! Передо мной стоял балалаечник Степан. Я аж глаза протер. Ну, точно он. Тот же прищур, борода, только ухоженная и чистая. Но он теперь не сутулится, языком не шамкает, да и зубы на месте. Что за наваждение?
— А, старый знакомый? — улыбнулся батюшка, распознав во мне связного от Доминики. — Какими судьбами?
— Да, так… Гулял, понимаешь, воздухом дышал, а тут эти, — я кивнул на комсорга с подручными.
— Ты его знаешь, Степан? — вмешался комсорг.
— Не троньте его. Свой он…
— Да какой он, к черту, свой? Ты посмотри! Форма потаскана, сапоги немецкие стерты. Сразу видно, что с начала войны фрицам прислуживает. Щас я из него выбью правду! — парень скинул кожанку и засучил рукава.
— Цыц, Мишаня! А ну развяжи молодца.
— Ты чего, Степан? Допросить его надо. Сам увидишь, как зябликом запоет, все нам поведает. Как евреев сдавал, как…
— Цыц! — гаркнул батюшка совсем не по стариковски. — Режь путы, сказал. Не трожь его. Со мной он.
— Не надо путы резать, — вмешался я. — Это ремень мой брючный, вообще-то, штаны без него спадывают. Просто развяжите и все.
Мишаня фыркнул, раскатал рукава и направился ко мне. С недовольным видом снял петлю с моих запястий.
Где-то за стеной послышались быстро приближающиеся шаги. В помещение вбежал взъерошенный парень.
— Шухер! — выдохнул он. — Немцы Рабиновичей взяли!
— Как взяли? — Миша накинул кожанку обратно, будто собирался на помощь или наоборот — дать деру.
— Я не знаю, — парень таращился на меня, увидев незнакомое лицо. — Сдал их кто-то, похоже. Они даже налысо постриглись и бороды сбрили, один черт распознали. Тетю Розу в квартире прямо пристрелили, а остальных забрали.
— Если кто-то из наших сдал, — задумчиво пробормотал Миша. — Значит, скоро и за нами придут. Степан! — повернулся он к попу. — Что делать-то?
— А я чего? — поп поглаживал бороду. — Если шухер, то каждый сам по себе. Хавайтесь, кто где сможет. Затихаритесь. Только меня не приплетайте.
— Как так? — насупился комсорг. — Ты же с нами. Ты же сам говорил, что фрицев тайно бить будем.
— Оказия вышла, бывает, — развел руками дед. — Слухайте сюда, хлопчики. Выходим по одному. Если кого возьмут — о других молчок. Усекли?
— Стоп! — вмешался я. — Никто никуда не уходит и не выходит.
Присутствующие вытаращились на меня с удивлением, будто увидели призрака, не иначе.
— Чего? — сглотнув, пробормотал Миша. — Ты что раскомандовался? Может это ты сдал Рабиновичей? А?
— Тот, кто это сделал о вашей группе не знает, — спокойно проговорил я.
— С чего ты взял? — недоверчиво спросил комсорг, но уши навострил и с любопытством и надеждой на меня уставился. — Что ты несешь? Тебе-то откуда знать?
— Заткнись, Мишаня, и послушай, — я добавил в голос железа. — Как думаете? — я обвел всех вопрошающим взглядом. — Что важнее немцам? Взять еврейскую семью или повязать недобитков комсомольцев, которые потом диверсии м