— А что с тем священником-то? — требовательно спросил я. Уже просто затем, чтобы прекратить обвинительный поток ее нытья.
— Степан ходил и говорил, что надо срочно эвакуироваться, — сказал дед. — Михельсоны, Шпиро и Иосиф Маркович уехали, а остальные не поверили. И мы вот… Тоже. Сарочка, давайте уже быстрее, видите, молодой человек нас ждет! Юноша, вы же нас проводите в безопасное укрытие?
— Прости, отец, — я медленно покачал головой. — Все, что мог, я сделал. А дальше наши дороги разойдутся.
— Да как же это?… — женщина вскочила и топнула каблуком.
— На вашем месте я выбрал бы обувь поудобнее, — сказал я. — По центральным улицам не ходите. Идите подворотнями, пробирайтесь в лес. Куда-нибудь в глухую деревню, там больше шансов, что фрицы вас не найдут.
Тут что-то меня напрягло. Будто должен быть какой-то звук, а его нет! Бл*ха, Яшка! Просто устал свистеть, или?…
Я подошел к окну, отогнул штору и выглянул наружу. Яшка стоял, подпирая стену. Смотрел куда-то в сторону, на лице — широкая фальшивая лыба.
— Так, все! — сказал я. — Мне пора. И вам пора тоже. Уходите через окно, в дверь не суйтесь. Патруль я отвлеку, но совсем ненадолго.
Я сиганул в выбитое окно с другой стороны дома. Протиснулся через узкий проем между домами, выбрался в узкий палисадник и шумно вывалился на улицу. Одергивая штаны.
— Уф, какое облегчение… — громко сказал я и только потом повернулся в ту сторону, куда смотрел Яшка.
— Хальт, — обершарфюрер как бы невзначай перекинул на грудь винтовку. — Кто вы еще такие?
— Ой, простите великодушно, — униженно залепетал я и полез в карман за документами. Намеренно выронил их, наклонился вниз, по-быстрому оценил обстановку. Да уж, очень вовремя. С шарфюрером еще четверо эсэсовцев, из-за угла вырулила машина, в которой, радостно горланя похабную песню, ехали еще пятеро. И с другой стороны тоже какое-то движение. Я поднялся, отряхнул от пыли документы и протянул эсэсовцу. — Герр шарфюрер, я переводчик графа Отто фон Сольмс-Лаубаха. Мы с приятелем просто прогуливались, а тут меня прихватило… Ну, вы понимаете? Съел что-то не то, видимо. Попросил его покараулить, пока я… Ну… Это…
Я изобразил крайнюю степень смущения и стыда. Зыркнул на Яшку. Мол, давай, подключайся тоже.
Яшка встрепенулся.
— А я тебе говорил, что надо до сортира дойти, а не лезть в кусты какие-то! — заявил он. — Мы же цивилизованные люди, а не быдло какое-то. Кстати, вот мой аусвайс, герр шарфюрер. Слава Великому Рейху!
Яшка суетливо полез в карман, вместе с документами прихватил горсть медяков, и они со звоном рассыпались по брусчатке. — Ой-ой, надо собрать!
Он сунул слегка обалдевшему шарфюреру свой аусвайс, плюхнулся на четвереньки и взялся подбирать монетки.
— Проваливайте по своему месту дислокации, — презрительно процедил шарфюрер. — Вы разве не слышали объявление про комендантский час?
— Да-да, герр шарфюрер, уже идем! — энергично закивал Яшка, что в его положении смотрелось так комично, что фрицы бодро заржали. Я незаметно бросил взгляд в сторону дома. Кажется, спасенные евреи выбрались уже с той стороны. Мелькнуло между кустов бордовое пальто. Я еще раз чертыхнулся про себя. Бл*ха, она бы еще вечернее платье нацепила, чтобы в лесу прятаться… Впрочем, тут я и правда сделал, все, что мог. Надеюсь, сумеют выбраться и остаться в живых. Очень хочется в это верить.
Яшка вскочил, подобрав последнюю монетку прямо из-под ног шарфюрера, зацепил меня под локоть и поволок в сторону Александровского дворца. Шарфюрер задумчиво проводил нас взглядом, потом махнул своим фрицам рукой, и вся четверка направилась куда-то мимо дома.
Ф-ух.
Не хватало еще, чтобы они прямо сейчас обнаружили трупы своих. Наверняка тогда бы вцепились в нас клещами, пришлось бы на ходу сочинять, как я видел, как из окна сиганул здоровенный бородатый партизан с берданкой под мышкой, а следом за ним, размахивая красными флагами, мчали трое коммунистов с красными звездами на ушанках.
На перекрестке мы свернули, чуть ускорились и остановились только рядом с небольшой церквушкой.
— Как… Там? — спросил Яшка.
— Порядок, — кивнул я. — Вроде успели уйти. Хм… Подожди-ка…
Почему-то мне не давала покоя мысль про молодого священника Степана, который душой болел за царскосельских евреев, но его почти никто не слушал. Чуйка на всякую мерзопакостность сделала стойку, как охотничья собака.
Степан. Церквушка… Другой Степан.
— Постой, Яшка, — я придержал его за рукав. — Давай-ка туда заглянем.
Мы прошли немного по прямой, и когда фрицы за нашей спиной растворились, спешно свернули в проулок, который вел к церквушке. Ее купол торчал золотистым самоваром, возвышаясь над одноэтажными домиками, как пастух среди стада.
— На кой ляд нам в церкву? Товарищ командир, — Яшка недоуменно вертел головой.
— Цыц, — одернул я. — Ты меня еще комиссаром назови.
— Так нет ж никого?
— Запомни, Яков, первое правило разведчика: будь всегда начеку, враг всегда рядом, даже если его не видно.
— А какое второе правило разведчика? — уставился на меня парень.
— Второе правило разведчика: ничему не удивляйся будь готов ко всему, потому что согласно первому правилу, враг всегда рядом.
Мы выбрались к церкви. Она на удивление уцелела. Высилась на оголённом открытом участке поодаль от прочих строений.
— Мы как на ладони, — прошипел Яшка, озираясь.
— Угу, — кивнул я. — Как телята на выпасе, блин!
Мы походили, сунув руки в карманы, попинали коровьи кизяки, полевали на репей, изображая усердную прогулку промеж «живописных» луж с кучей каких-то бикарасов и, наконец, улучив момент, когда в нашу сторону ни одна собака не смотрела, юркнули в церквушку.
Бух! — стукнула массивная обитая кованым железом дверь.
— Тихо ты! — шикнул я на напарника.
— Ой, виноват, товарищ командир, не рассчитал. А что в церкви искать-то? Золото?
— Отставить мародёрства, — я оглядел церквушку, но ее уже ощипали захватчики.
Подсвечники, украшения и прочие блестяшки напрочь отсутствовали. Уцелел лишь иконостас из блеклых икон. Может, они и есть самое ценное, старинные и Рафаэлем писанные, но только пехоте они без надобности. Нет у них тяги к прекрасному и вечному.
— Короче, — дал я вводную, — семья, которую мы только, что спасли, обмолвилась, что батюшка местный, по имени Степан, по возрасту молодой был.
— А нам какое дело?
— А такое, что комнату «Янтарку» мы вместе со Степаном собрались вывозить. С батюшкой, то есть.
— Это который от той чертовки Доминики?
— Да… Знать бы еще, на кого эта бестия работает. Но пока мы не вырвали «Янтарку» из лап фрицев, с Доминикой мы союзники. А там видно будет.
— А покойничек Оглобля? Может, она на него работала?
— Нет, тот был из польской армии Крайова. Подпольщик. Тоже притерся к теме янтарной, не знаю, где Доминика его откопала, но это он скорее на нее работал, а не она.
— Да какая разница, на кого она работает, дядь Саш, главное, чтобы помогла нам «товар» вытащить, а там заплатим ей по счету, — Яшка недвусмысленно провел большим пальцем по горлу.
— Я тоже так думаю. Главное, чтобы мы первые «платить» начали, а не она. Короче, слушай мою команду. Ищи следы присутствия здесь этого Степана. Надо понять, что с ним произошло, чую, что Степан от Доминики, вовсе и не Степан. Задача ясна?
— Так точно.
— Вперед.
Мы обшарили всю церковь, но ничего подозрительно не нашли, кроме нескольких смятых бумажек с какими-то странными молитвами, и растоптанных свечей.
— Дядь Саш! Смотри, — Яшка ползал возле алтаря за иконостасом. — Это что? Кровь?
Я подошел и присел на корточки. Засохшая субстанция красно-бурого цвета явно напоминала кровь. Она затекала под конструкцию алтаря.
— Ну-ка, помоги, — я с трудом отодвинул «престол».
Под ним оказался окровавленный нож. Кровь на клинке засохла корочкой.
— Похоже старый «Степан», убил молодого, — выдвинул я версию.
— С чего ты взял? — скептически поморщился Яшка. — Может это фрицы его прирезали?
— Не стали бы они так заморачиваться, пулю бы пустили. Да, и нож бы такой добрый бросать не стали. А преступник его оставил, чтобы не спалиться. Если обыскивать будут, такой тесак легко найти.
— А зачем ему священника убивать? А?
— Ну, например, чтобы рясу и крест забрать. Теперь он «дед Мороз». А их, как известно, немцы не трогают, для пропаганды используют, для наставлений правильных и просветлений дремучих душ, что блуждают в потемках коммунизма.
Я взял нож аккуратно двумя пальцами за клинок и рассмотрел на свет. Рукоять из глянцевой белой кости, перекрестие из бронзы, клинок с выраженным скосом обуха, широченный, как сабля. Оттянутые поля заточки делали нож острым, как бритва.
— Спички есть? — спросил я.
— Конечно, — кивнул Яшка. — И курево имеется. Будешь?
— Не-а, просто спички давай.
Я вандально отщепил от деревянного пола лучину и поджег. Огонек заплясал и пополз вверх, вытягиваясь и пожирая крашенную щепу.
— П-пху-у-у, — задул я лучину и обугленный конец воткнул в пол, раскрошил и растер. Получилась горстка пепла. Вернее, сажи.
— Это ты че? — уставился на меня Яшка круглыми, как у лемура глазами. — Колдовать собрался?
— Ага, духов вызывать. В помощь. Только волосы твои нужны. Клок.
— Не дам! — отстранился Яшка, увидев, как я потянулся к его скальпу с ножичком.
— Да, не ссы, мне много не надо!
— Место святое, сакральное, а ты духов тревожить задумал?
— Разберемся, — изловил я Яшку и откромсал у него клочок шелковистых, как беличья шёрстка волос. Связал их в метелочку, вернее в кисточку и обмакнул в сажу.
Яшка смотрел на мои действия с изумлением, чуть челюстью ноги себе не отдавил.
После сажи я провел «кисточкой» по глянцу рукояти ножа. Та бережно прошла по поверхности оставляя след сажи, который, словно мороз на окне, вычерчивал папиллярные узоры.