Снова напряженное молчание. Но первым его нарушил граф.
— Это совсем не то, чем кажется, герр штурмбаннфюрер, — сказал он. — Какое-то нелепое совпадение…
— К вам вчера приходил русский посетитель, — произнес СД-шник. — Я бы хотел с ним побеседовать.
— В моем донесении было его имя и адрес, насколько я помню, — бросил граф. Напряженно звучит голос. Кажется, он не хочет говорить из-за меня за дверью. Или ему не хочется признаваться в своих подозрениях, или теперь это больше не подозрение, а уверенность, и графу не хочется делиться своим открытием с Шпенглером.
— Герр граф, в ваших интересах рассказать мне правду, — в голосе Шпенглера зазвучали металлические нотки. — Иначе я буду вынужден…
— Могу я закурить? — быстро спросил граф.
— Курите, конечно, — снисходительно позволил Шпенглер.
Чиркнула спичка. Из кабинета графа потянуло табачным дымом. Хрен знает, что там происходило, но разговор они не продолжали. Гробовая тишина. Как я ни напрягал слух, ничего не мог услышать. Может быть, граф прямо сейчас написал на листке бумаги, что вся эта затея с Мосензонами была постановкой чисто для того, чтобы подловить меня, и что, вон там, за дверью сидит самый настоящий резидент.
Когда в этой повисшей гробовой тишине вдруг затрезвонил телефон, я едва не подпрыгнул вместе со стулом. Твою мать… Похоже, что граф собирается меня сдать.
Вроде бы Шпенглер пришел один, тяжелых шагов его бравых ребят не было слышно. Значит, если махнуть в окно, то шансы уйти живым ненулевые. Но тогда это точно будет билет в один конец, обратной дороги не будет.
— Слушаю, герр граф, — спокойным голосом сказал я в телефон.
— Герр Алекс, зайдите ко мне, — сказала трубка в ответ.
Я шагнул к двери. Внешне совершенно спокойный, внутри — как туго скрученная пружина.
Быстрый взгляд на графа — тот нахмурился и смотрит в пол. В тонких пальцах дымится наполовину выкуренная сигарета.
Я сделал еще шаг вперед, опустил голову и незаметно посмотрел на Шпенглера.
Тот не проявил ко мне ровным счетом никакого интереса. Оглядел равнодушным взглядом и снова начал сверлить глазами графа.
— Герр Алекс, сегодня я уже не появлюсь, так что можешь идти домой, — сказал граф и безмятежно улыбнулся. — Нам с герром штурмбаннфюрером нужно кое-что обсудить.
Граф поднялся со стула. Шпенглер тоже. Граф шагнул ко мне, похлопал меня по плечу и зачем-то сунул в пальцы недокуренную сигарету.
— Герр граф? — подал голос я. — А что насчет завтра? И заданий, что вы оставили?
— Потом поговорим, герр Алекс, — ответил граф, и они направились к выходу. Я пошел за ними до самого крыльца, сохраняя растерянное выражение на лице. Проследил, как граф и Шпенглер сели в черный «мерседес» и укатили. Напоследок граф помахал мне рукой.
Дежа вю, бл*ха! Опять я стою на крыльце и держу в руке чужую дымящуюся сигарету. Только в этот раз крыльцо комендатуры, а не бордельхауса. Я проводил взглядом графа и вежливого до тошноты СД-шника. Граф был подчеркнуто расслаблен, улыбался. Значит, нервничает. Впрочем, на его месте я бы тоже нервничал. Правосудие в Рейхе весьма скорое и жестокое.
Н-да, ирония. Хотел подловить предателя, и так увлекся расставлением ловушек, что сам попал под подозрение.
Выкрутится.
Наверное…
Я бросил дымящийся бычок в урну и огляделся. Граф приказал мне топать домой. Время — еще даже полудня нет.
Домой я, конечно же, не пойду. Но и к складу этому загадочному пойти тоже не могу. При свете дня очень легко засветиться в неподходящем месте. Я решительно взялся за ручку двери и вернулся в кабинет. Задрот я, в конце концов, или нет? У меня там на столе лежит стопка документов, которые меня ждут. Еще какие-то музейные каталоги, бумаги, написанные от руки, которые нужно напечатать на машинке, пачка каких-то пожелтевших писем, которые мне граф еще вчера отдал на перевод. Ключ к какому-то кладу ищет, не иначе.
Я вернулся в кабинет и сел за свой стол. Разложил все, взялся за ручку и принялся переводить. Благо, мозги мне для этого напрягать не требуется, так что мог спокойно подумать. Янтарная комната может приехать в этот склад со дня на день. Неплохо бы этот момент отсечь. И что потом? Вот прибудут эти ящики здоровенные в Псков, и? Янтарная комната — это тебе не футлярчик с цацками, его вот так просто под рубашку не спрячешь. Там грузовики нужны, чтобы вывезти. Ну, допустим, Яшка отлично грузовик водит. Но…
Маркировку надо менять, вот что. И влезать в логистические документы, чтобы эти ящики под видом чего-то другого, погрузили, скажем, в вагон. А вагон потом отправить куда-нибудь, скажем…
— Тук-тук! — раздался над самым ухом воркующий голос Доминики. — Ты так заработался, что даже не слышал, как я в дверь стучала?
— Извини, дел просто невпроворот, — проворчал я, водя ручкой по бумаге. Тут все было честно. Я не завис, размышляя, я действительно продолжал заполнять таблицу экспонатов. «Ваза античная, терракота… Половник позолоченный… Фарфоровая фигурка птицы…»
— Я видела, что граф уходит с герром Шпенглером, — голос Доминики стал серьезным. — Значит тебе необязательно тут сидеть, ведь так? Вряд ли граф вернется в ближайшие несколько часов…
— Верно, необязательно, — кивнул я. — Но лучше сидеть здесь, чем дома.
Доминика быстро наклонилась и положила передо мной лист бумаги. Потом наклонилась ко мне и быстро прошептала на ухо:
— Жду тебя там через полчаса, — потом быстро выпрямилась. — Передашь герру графу, что я заходила. Мне нужна его экспертная помощь.
И она процокала каблучками к выходу. Оставив в комнате лишь шлейф ее тонких духов.
Глава 20
На листочке, что оставила Доминика нарисованы сапоги и… Хрен поймешь, что это. Палка с щетиной? Зубная щетка без ручки? Хм-м… Я повертел листок и так, и сяк, да это определено щетка! Типа, обувная… Ну, конечно, раз рядом сапожищи начертаны, точно обувная.
Выходит, что место встречи с Доминикой городская площадь. Ее символом давно уже стал смуглый чистильщик обуви, что полировал сапоги клиентов без выходных.
Рубин звезда… Знала бы Доминика, что он мой человек, когда назначала встречу рядом с ним.
До площади из комендатуры добрался минут за десять. Доминика, как раз восседала на колченогом табурете Рубина, а он колдовал над ее туфельками, недоумевая, что там можно чистить на идеально ухоженной коже лодочек. Но за работу взялся, ведь дама явно платежеспособная и улыбчивая. Подзатыльника не отвесит и копеечку даст.
Увидев меня, цыган чуть напрягся, думал, что я по его душу пришел. Я снял кепку и стал ей обмахиваться. Жары нет, но вроде как мух отгоняю. Это наш условный знак, означающий, что все пучком и сиди на жопе ровно. Расслабься.
Цыган выдохнул. Уловил мой взгляд, который я задержал на Доминике и все понял за кем я пришел. Ускорился и закончил с ее туфельками через минуту, не стал даму задерживать.
Та встала с табурета, одарила цыгана горстью монет (судя по лыбе Рубина, горсть оказалась приличная) и зашагала в сторону тенистой аллеи на краю площади. Я увязался за девушкой, попинавыя по дороге камешки и беззаботно сунув руки в карманы брюк. Тунеядец на прогулке, да и только.
Доминика остановилась и присела на скамейку под старой березой. Вытащила тонкую сигарету и закурила. Я сел рядом, но не вплотную, будто не с ней вовсе.
— К чему такие шпионские игры, — процедил я шепотом, почти не шевеля губами.
— У меня для тебя поручение, Алекс, — проговорила Доминика.
Готов поклясться, что губы у нее вообще не шевелились. Покруче чем у меня вышло. Ого… Вот это подготовка.
— Слушаю.
— Под этой скамейкой лежит дощечка… Ее нужно прицепить на тот вагон, который перевозит наш груз. Состав на станции остановился.
— Ты решила поменять маркировку вагона?
— Да… Это важно. Я отвлеку охрану, а ты все сделаешь. Я в тебя верю, Алекс…
— Ловко же ты мной распоряжаешься, согласия не спросила, а уже веришь в меня, — я сделал вид, что немного возмутился. Надо же было чуть повыделываться.
На самом деле Янтарка шла грузовиками, а что было в тех ящиках, что вместо Янтарной комнаты граф официально отправил из Царского села, я и сам не знал. Железки какие-нибудь, наверное. Или вообще булыжники и кирпичи.
— Нужно довести начатое до конца, — Доминика улыбнулась одним уголком рта.
— Ладно… — хотелось кивнуть, но вовремя сдержался. — Когда выдвигаться?
— Я пойду на станцию прямо сейчас, ты выдвигайся следом минут через пять. С охраной я разберусь, удачи тебе, Алекс.
— И тебе…
Доминика встала и ушла, а я сидел, болтал ногой и изображал праздного прохожего, который присел на лавку, чтобы поглазеть на дерущихся воробьев и проходящих фрау.
Удача явно мне понадобится. Присутствие посторонних на станции, где сгрудились проходные составы с оружием, амуницией и прочей тушенкой — каралось расстрелом. Сильно уж бдели фрицы за этим местом. Тут никакой пропуск, выписанный левой пяткой, не спасет. Если в городе я мог отбрехаться от любого патруля как переводчик самого графа, мол, простите, нажрался, заплутал, то на железнодорожной станции такое не прокатит. Туда так просто не попадешь, а если и попал, значит, ты либо диверсант, либо партизан.
Пора. Я уронил на землю монету и полез за ней под скамью. Выудил монету и заодно нужную дощечку. На ней значилась маркировка из цифр и непонятных аббревиатур, нанесенных черной краской через трафарет. Сунул табличку за пазуху и пошлепал в строну станции.
Попасть туда оказалось проще, чем я думал. Белый день на дворе, кругом немчура шныряет, вот и расслабилась охрана, да и собаки их сытые на солнышке задремали, шкурой подрагивая.
Я проскользнул на станцию, незаметно перемахнув через колючку, даже не зацепившись. Научился за время пребывания здесь быть почти невидимкой.
Спрыгнул с платформы и затерялся среди змеевидных составов. Пахло креозотом, ржавым железом и очередной интригой.
Так… Где этот товарняк? Логично предположить, что не в тупике, а на путях поближе к магистральным. Груз-то ценный на нем официально загружен.