Покачав головой, он подошел к вешалке и принялся дергать длинный прорезиненный плащ, пытаясь снять его с крючка. Карнаус сорвался с места, помог ему не только снять с вешалки плащ, но и облачиться в него. После схватив кургузое пальтецо и кепку, вышел из приемной вслед за пожилым очкариком. Секретарша подорвалась со своего стула, просунулась в дверь кабинета своего патрона, оставив в приемной только откляченный непривлекательный зад и что-то пропищала. Выслушав ответ, выпрямилась и торжественно произнесла:
— Пройдите, господин Горчаков. Бургомистр вас примет.
Знаком велев Юхану оставаться на месте, я прошел в кабинет городского головы. Лысоватый шатен, среднего роста, лет пятидесяти с небольшим, в очках сидел за скромным канцелярским столом, заваленным бумагами. Увидев меня, с готовностью поднялся, протянул слабую руку, которую я проигнорировал. Тогда он кисло улыбнулся, дождался покуда я опущусь в кресло для посетителей, и только тогда позволил себе снова сесть. Очки он при этом снял и тут же принялся протирать стекла носовым платком.
— Чем могу служить, ваше сиятельство? — осведомился он.
— Я представляю лесозаготовительную фирму моего дяди, князя Сухомлинского, — заговорил я. — Недавно партизаны пустили под откос состав с кругляком, который принадлежит нам. В связи с чем, у нас к вам просьба, господин Черепенькин, выделить нам для проведения восстановительных и погрузочных работ людей из числа лиц, подвергнутых административному наказанию. Обеспечить их транспортом и продовольствием.
— Понимаю, понимаю, — покивал залысинами предатель. — Это прискорбное происшествие случилось, если не ошибаюсь, в районе Подберезья?
Я не шелохнулся. Потому что старый князь не назвал мне место, где бойцы Слободского подорвали узкоколейку. Однако Черепенькину и не нужно было подтверждение. Он горестно повздыхал, всем видом показывая, что моя просьба совершенно невыполнима. Я продолжал сверлить его взглядом прожженного коммерсанта и циника. Бургомистр под этим взглядом стушевался, но продолжал молчать, а пальцы его, лежащие поверх бумаг, непроизвольно шевелились, словно пересчитывали купюры.
— Василий Максимович, — сказал я. — Если вы ждете от меня взятку, то хочу напомнить вам, что по законам Рейха взяточничество чиновников карается крайне жестоко.
Городской голова вздрогнул и вцепился пальцами в узел галстука, словно это была пеньковая петля, наброшенная ему шею.
— Господин Горчаков, — сдавленным шепотом произнес он, — вы забываетесь…
— Это вы забываетесь, Черепенькин, — ответил я. — Вы думаете, что будете вечно занимать должность бургомистра? Прибудет новый комендант, штандартенфюрер фон Штернхоффер, и прикажет ревизовать ваше хозяйство, обнаружит факты преступной халатности, которые сочтет актами прямого саботажа и добро пожаловать на перекладину, господин голова?
Черепенькин задергался, словно из-под него уже вышибли табуретку. Вот-вот кондратий хватит.
— Я… я вас понял…
— Превосходно, господин бургомистр, — благосклонно проговорил я. — Завтра, по завершению комендантского часа, напротив управы должен стоять грузовик с людьми и запасом продовольствия на трое суток. Вы лично принесете разрешение, подписанное комендантом. А чтобы у вас не возникло соблазна увильнуть, с вами до утра побудет мой человек. Он сейчас находится в приемной. Это гражданин союзной Великому Рейху Финляндии. Человек он крепкий, но лишенный чувства юмора. Так что не советую вилять, господин Черепенькин.
— Я все понял, ваше сиятельство, — уже почти спокойно произнес бывший учитель. — Буду рад услужить. Передайте дядюшке мое глубочайшее почтение.
— Всенепременно.
Поднявшись, я подошел к двери, рванул ее на себя и позвал чухонца. Юхан втиснулся в дверной проем, который был для него узковат.
— Останешься с этим господин до утра, — приказал я. — Будешь сопровождать его повсюду. Даже — в супружескую спальню. Отозвать тебя могу только я. Как понял?
— Понял. Все стелаю.
— А вы, господин бургомистр, — повернулся я к хозяину кабинета, — позаботьтесь о том, чтобы этот славный финн во-первых, находился рядом с вами на совершенно законных основаниях, а во-вторых, чтобы он ни в чем не нуждался.
Черепенькин обреченно кивнул и я с чувством исполненного долга покинул его смрадное гнездилище. Я знал, что после освобождения Пскова в 1944 году, этот человечишка, автор «Псковского гражданского кодекса», действовавшего на всей оккупированной территории северо-запада РСФСР, при нацистах умудрившийся, кроме кресла бургомистра, занимать должности председателя суда, председателя общества взаимопомощи, директора музея, удрать со своими хозяевами не сможет и будет арестован органами НКГБ. Следствие изобличит все его преступные деяния, а суд вынесет справедливый приговор. Так что я не собирался мешать правосудию, пусть поживет еще немного, гнида.
Избавившись до завтрашнего утра от Юхана, я направился на явочную квартиру Галаниных. Нужно было повидать Шаховскую. Обсудить наши планы. От управы до нужного мне дома совсем недалеко и потому я двинулся неторопливым шагом фланирующего бездельника. Если бы не обилие военных в немецкой форме, Псков выглядел бы вполне мирным городом. В школах шли занятия, в церквях звонили колокола. Портила картину виселица перед комендатурой. Да угрюмые лица прохожих, которые вжимали головы в плечи, стараясь прошмыгнуть мимо эстонских и финских патрулей.
По пути я зашел в лавку, которую держал потомственный купчина, бывший нэпман, при оккупантах снова возродивший торговлюшку. Здесь можно было прикупить и ветчины и сыра и солений и разных круп, разумеется — по бессовестным и большинству мирных граждан недоступным ценам. Деньги у меня, благодаря экономии на взятке, были и я набрал разной снеди. Надо было подкормить супругу профессора, ее домработницу и гостью.
Лебезящий перед богатым покупателем владелец самолично все мне завернул и даже хотел было послать со мною сына, чтобы помог донести, но я отказался. Незачем светить адрес.
Галанина хоть и обрадовалась гостинцам, но виду не подала. А вот Матрена не скрывала своего восхищения. Ведь это ей приходилось исхитрятся каждый день, придумывая, что приготовить из того небольшого набора продуктов, которые они с хозяйкою могли себе позволить. Основных источником их дохода была распродажа вещей из этой, некогда зажиточной по советским меркам профессорской квартиры. Домработница уволокла пакеты и свертки на кухню, откуда немедленно послышались ее радостные причитания.
Марья Серафимовна проводила меня в кабинет мужа, где расположилась теперь Шаховская. Анна Дмитриевна приобрела облик светской дамы. Видать, хозяйка дала ей поносить, что-то из своих вещей. Благо и ростом и сложением они были схожи. Теперь княгиня еще меньше стала походить на разведчицу, чем в первую нашу встречу. Волосы пучком собраны на макушке, как их носили дамы в начале ХХ века. Белая блузка с длинными рукавами, темная юбка по щиколотку, домашние туфли с каблуком. Будь я на самом деле дворянином, обязательно бы поцеловал ручку, но здесь этот маскарад был ни к чему. Мы поздоровались по-товарищески, обменявшись рукопожатием.
— Я не могу сидеть здесь без дела, товарищ Горчаков, — сказала Шаховская. — К тому же — быть нахлебницей у Марьи Серафимовны. Им с Матреной и так не сладко приходится. Вы не могли бы подыскать мне какую-нибудь работу?
— Что же вас Центр послал совсем без денег? — удивился я.
Она потупилась, произнесла нехотя:
— Меня ограбили.
— Понятно.
Кто же ее готовил? Такую клушу… Деньги вытащили. Полицаи чуть было не надругались.
— Стоп! — сказал я. — А — документы? Их тоже вытащили⁈
— Нет. Документы я зашила в… В одежду, в общем.
— И они так и зашиты до сих пор?
— Да.
— Как же вы до Пскова добрались, Анна Дмитриевна?
— Ну как… У нас, геологов, есть что-то вроде подземной железной дороги…
— Метро, что ли?
— Нет. В девятнадцатом веке в США так называли тайную сеть по переправке беглых рабов с Южных штатов в Северные.
— Ну так то в Штатах, а у нас рабов нету, только — сознательные трудящиеся.
Княгиня усмехнулась.
— Случается, что и сознательным трудящимся необходимо скрытно перемещаться.
— Ну и из кого эта система состоит?
— В геологических партиях работают десятки людей. Это не только сами геологи, но и коллекторы, рабочие, проводники. По всей стране таких набираются тысячи. Подземная железная дорога — это название скорее шутливое, но если геологу или любому другому человеку, участвовавшему в геологических экспедициях нужно что-то передать, минуя почту и телеграф, или — помочь человеку перебраться в другой конец страны, все эти люди, даже лично с ним незнакомые, всегда помогут. Надо просто сказать, кто ты и от чьего имени просишь о помощи.
— Это я понял. Мне только не понятно, почему Центр вас не проинструктировал, как себя вести на оккупированных территориях? Похоже, что и готовили вас шаляй валяй. Уж простите за грубые слова.
— Это вы меня простите, Василий Порфирьевич, — сказала она после долгой паузы. — За то, что я не сказала вам сразу. На самом деле, меня послал не Центр, и вообще никакая разведывательная служба меня сюда не направляла.
— То есть? — опешил я.
— Я здесь по инициативе Владимира Ивановича и некоторых его научных соратников.
— Владимир Иванович это?..
— Академик Вернадский.
— А, ну да… И как это он решился на такое?
— Академик не хочет, чтобы эти документы, которые включают координаты месторождений урана, примерные схемы реактора, использующего распад радиоактивных элементов для нагрева воды, с последующей выработкой электроэнергии и другие материалы, попали в руки нацистов.
— Почему же он не обратился в органы?
— К сожалению, наверху в использование атомной энергии как в мирных, так и военных целях не верят, считают утопией.
— Ничего — поверят.
— Владимир Иванович тоже так считает, но боится, что может оказаться поздно. Еще перед войной из английских, американских и немецких научных журналов пропали статьи, касающиеся деления урана. Это означает, что за границей, в том числе — в Германии, всерьез изучают вопрос создания сверхбомбы. Вот наши ведущие ученые и решили действовать самостоятельно. По легенде, я поехала навестить родственников в одном из освобо