— Нет, нет, — забормотал он. — Вы неправильно меня поняли! Она… Она меня спровоцировала!
— Это называется: «The honey trap», не правда ли, мистер как вас там? — сказал я.
«Дядюшка» не успел изобразить на физиономии возмущенное недоумение или хотя бы элементарное непонимание. Поэтому я решил дожать его немедленно:
— Имя? Звание? Цель заброски?
Глава 14
Нет, он не сразу раскололся. Еще немного повыкаблучивался. Начал упирать на то, что он гражданин Великой Германии и не позволит порочить свое честное имя. Пришлось объяснить лжепрофессору, что запирательства в гестапо ему не помогут. И тогда липовый русист из Гейдельберга тут же заткнулся, поправил одежду, вышел в комнату, где был накрыт стол, опустился на стул, налил себе водки, хлобыстнул и поник головой. Я кивнул Марте, дескать, спектакль окончен и присоединился к ее «дяде».
— Мое имя Гарри Локвуд, я агент секретной службы его величества, — проговорил он. — Надеюсь, вы не передадите меня в руки нашего общего врага?
— А почему вы уверены, что я не сотрудник СД? — спросил я.
— Трудно сказать… — пожал англичанин плечами. — Наверное, потому, что вы слишком деликатно со мною поступили.
Разговор шел по-русски, так что фройляйн Зунд только головой крутила, пытаясь вникнуть в смысл нашего разговора.
— Ладно. Не будем ходить вокруг да около, — сказал я. — Я не служу в немецкой контрразведке. Остальное вам знать не обязательно.
— Этого достаточно! — отмахнулся Локвуд. — Чего вы от меня хотите?
— Вы ведь сотрудничаете с Аненербе, не так ли?
— Совершенно верно.
— Мне необходим доступ к документам проекта «Sternenfeuer».
Британский разведчик усмехнулся.
— Мне тоже… — и пояснил: — Видите ли, мистер Горчаков, я занимаюсь древнерусскими летописями и государственными актами, а к вышеназванному проекту касательства, увы, не имею.
— Значит, будем искать вместе.
— Согласен!
Я налил нам обоим, и мы выпили за победу. Марта хлопала глазами. Локвуд поднялся, уже не слишком твердо стоя на ногах, в самых изысканных выражениях, какие только нашлись в языке Гёте и Шиллера, принес ей свои извинения. Фройляйн Зунд их приняла, и мы отправились восвояси. Пока мы с ней вышагивали по темным и тихим улочкам оккупированного Пскова, меня мучило какое-то несоответствие во всем случившемся. Не слишком ли легко раскололся британец? Все-таки разведчик!
И снова зашевелился червячок сомнения, касательно любовницы. А вдруг не мы с нею, а она с ним разыграли спектакль? Для меня. Ведь у них было время сговориться, покуда я полковника Киппа посещал. А может быть и раньше. Еще до их встречи в музее. Что я знаю о жизни фройляйн Зунд с осени сорок первого до момента нашей, опять же, совершенно случайной встречи на вечеринке у князя? То, что после гибели графа Сольмс-Лаубаха, ее якобы допрашивали в гестапо? И то лишь с ее слов.
А что я знаю о ней вообще? Да — ничего! Выходит, если Марта мне лжет, то я у нее на крючке. Как бы ее проверить? Ведь не зная истинного лица своей любовницы, я не могу знать и того, на что она готова, лишь бы это свое истинное лицо скрыть? Допустим, она агент немецкой контрразведки с самыми широкими полномочиями, и ее задание выявлять русских шпионов, засылаемых в Плескау, почему же она до сих пор не сдала меня? Ведь для этого у нее была масса возможностей? Хочет выйти через меня на всю шпионскую сеть?
Какая у меня сеть? Кузьма, Злата, Рубин и Митька. Ну еще — Лаврик. А также — выход на отряд Слободского. И косвенно — на моего дедушку, Анхеля Вольфзауэра и его эмигрантскую, но не антисоветскую организацию. В общем-то — немало. В случае чего, я могу потянуть за собой столько прекрасных, честных людей. Нет, не могу. Гестапо из меня ни слова не выбьет. Главное, чтобы случайно не зацепить… Вот что, надо фройляйн Зунд на золотом деле проверить, дабы «золото Рейна» не уплыло к американским богатеям.
— Спасибо тебе, Марта! — сказал я, когда мы уже отдыхали в постели.
— За что это? — игриво осведомилась она, покусывая меня за ухо.
— За «дядю» своего.
— А я-то думала… — разочарованно вздохнула любовница. — Кстати, он сказал, кто он такой на самом деле?
— Сказал, но это военная тайна.
— Не доверяешь?
— Наоборот… Хочу тебе дать одно поручение.
— Я тебя внимательно слушаю.
— Сначала несколько вопросов. «Тодт» использует железную дорогу для своих перевозок?
— Разумеется. Вчера, как раз, начали собирать эшелон.
— А если я покажу тебе схему железнодорожного узла Плескау, ты сможешь мне показать, где этот сборный эшелон сейчас стоит?
— Думаю, что смогу.
Я выбрался из-под одеяла, зажег свет, достал из внутреннего кармана пальто и расстелил прямо на постели схему псковского железнодорожного узла, которую мне дал Кипп. Марта всмотрелась. Потом ткнула пальчиком.
— Вот здесь!
Пришлось затаить дыхание, чтобы не выдать охватившего меня волнения. Ведь это был тот самый состав, к которому, по словам полковника, и должен быть прицеплен вагон с золотом.
— Состав поставлен в тупик. Для чего?
— Да это, собственно, порожняк. Вагоны собраны, как у вас говорят, с леса по березке, то есть — с разных станций, и завтра его отправят в Клайпеду, где поставят в порту под погрузку.
— Весь состав?
— Да! Кроме трех последних вагонов. Их приказано пока оставить в тупике.
— А ты можешь сделать так, чтобы эти вагоны тоже увезли, а на их место поставили такие же?
— Попробую. Правда, этим эшелоном, со стороны «Тодта», занимается Магда, но она как раз жаловалась, что всех женских парикмахеров либо повесили, либо отправили в концлагеря, потому что они были евреями, и в этом захолустье не у кого стало сделать прическу. Во всем городе остался один женский мастер, и к нему очередь. Вот я ее завтра к нему и отпущу, а сама займусь твоим заданием.
— Какая охрана будет у этого эшелона?
— Поставят пару полицейских из местных — одного в головной вагон, а второго — в хвостовой.
— Надо того, кто в хвостовом — убрать.
— Полиция «Тодту» не подчиняется.
— А зачем нам — «Тодт»? — хмыкнул я и показал пальцем на схему. — Вот здесь, кажется, водонапорная башня. Замани туда полицая, а уж дальше мое дело.
— Ты же знаешь, что ради тебя я готова на все и бессовестно этим пользуешься, — надула губки фройляйн Зунд. — Хорошо. Я все сделаю.
— Я тебя люблю, Марта! — почти не покривив душой, прошептал я.
— Да? — переспросила он. — А вот это мы сейчас проверим!
И секретная схема железнодорожного узла города Плескау, с шуршанием, полетела на пол.
Площадь перед Soldatenheim — казармами, где были расквартированы немецкие части, транзитом следующие через Псков, превратилась в своего рода в извозчичью биржу. Местные «лихачи» поджидали здесь седоков из господ офицеров. Здесь же парковался и Ганс со своей «лоханкой». Я подошел к нему, как бы невзначай. Увидев меня, немец сделал стойку. Хорошо хоть не вытянулся по швам. Почуял заработок, продажная арийская шкура. Ну что ж, на этот раз ему и впрямь удастся заработать.
— Мне нужен твой кюбель, Ганс, — сказал я.
— Куда ехать?
— Нет, ты не понял. Мне нужна твоя машина. Причем — на двое суток. А сам ты можешь отдыхать в солдатском борделе.
— Сколько?
— Сто марок вперед и слиток золота потом.
Он отшвырнул ветошь, которой вытирал руки, и подошел ко мне вплотную.
— Если так — бери «лоханку». Я поставлю ее у автомастерских.
— Оставь в ней свою робу и кепи, — распорядился я. — Через двое суток все получишь обратно. В робу будет завернут слиток.
— Сверток сунь под сиденье.
— Спасибо, Ганс!
Пожав ему руку, я оставил в ней стольник. Он вскочил за руль и вскоре кюбель затарахтел в направлении автомастерских. А я забрался на потертое сиденье пролетки и велел «лихачу» везти меня в Рабочий городок кожевенного завода. Там я нашел дом №3. На крылечке топталась какая-то баба. Стелила половик.
— Здравствуйте! — сказал я. — Как бы мне найти Мисюркину?
— Ну я Мисюркина, — отозвалась баба, распрямляя натруженную спину.
Квартирной хозяйке Кузьмы на вид оказалось не больше сорока лет. Да и по фигуре было видно, что вдова бабенка ладная, а то, что одета по-старушечьи и горбится, ну так в городе, где хозяйничают банды оккупантов, женщине лучше выглядеть постарше и поуродливее.
— Простите, не знаю вашего имени-отчества, мне бы увидеть Кузьму Михайловича.
— А дома он. Столярничает. Проходите. Только ноги вытирайте.
Тщательно соскоблив с подошв весеннюю грязь, я прошел в дом. И с порога услышал шарканье рубанка по дереву. Кузьма действительно столярничал. Прямо в прихожей снимал стружку с ребра доски. Увидев меня, отложил инструмент, вытер ладони о штаны, протянул руку. Крикнул:
— Анюта, сооруди нам чайку, а мы пока побалакаем с товарищем!
Он открыл дверь одной из комнат, пропустил меня в нее.
— Твоей хозяйке можно доверять?
— Можно. Думаю, коль жив останусь, после войны женюсь на ней.
— Молодец, Михалыч, но до женитьбы нам нужно кое-что еще сделать.
— Я понимаю…
— Как съездил?
— Все в порядке, Саша. Как ты и приказывал. Добрался до Подберезья. Охрана станции отвел меня к майору Шрахту. Тот дал мне мотовоз и двух солдатиков. Снабдил бумагой для эсесовцев, чтобы к лагерю пропустили. Прицепил я к мотовозу платформы с кругляком и отогнал в лагерь. Мужики наши, из военнопленных, состав разгрузили и я погнал его обратно, на станцию. Ну и срисовал, конечно, что там да как, насчет охраны. Потому уже, в городе, набросал на бумажке и передал Митьке, чтобы тот в отряд ее отнес.
— Молодец, Михалыч! Все правильно сделал, но теперь у меня к тебе новое задание.
— Ты же знаешь, я как пионер…
Вынув из кармана вчетверо сложенную схему, я разложил ее на столе. Тут в дверь постучали. Кузьма поднялся, приоткрыл дверь, взял у своей сожительницы поднос с чайником и двумя стаканами. Пришлось убрать схему, чтобы было куда поставить угощение, и расстелить ее на большом, обитом кожей диване. Помню такой с детства, только у нас на полочке, прибитой к деревянной части спинки, стояла вереница, вырезанных из кости, слоников. Михалыч разлил по стаканам чаю. Прихлебывая, я начал излагать бывшему обходчику свой план.