— Спасибо, дружище! Дальше я сам.
— Ну а я — в засаду!
— Давай!
«Лоханка» затарахтела, задом съезжая в придорожные кусты, и там затихла. Я критически осмотрел место, куда напарник загнал тачку, вроде с дороги ее незаметно. Ладно. Подхватил пару ящиков и потащил их к точки встречи с Фрицем. Отнес. Вернулся за остальными. Сложил их друг на друга, уселся и стал ждать. В наглую. В открытую. Через полчаса послышался вой мотора. Судя по звуку — грузовик. Я уже научился их различать. Трехтонка «Бюссинг-НАГ». Многовато для четырех ящиков с золотишком.
Фары были выключены, значит, это точно — шофер полковника Киппа. Другой бы не стал так рисковать, потому что дорога здесь не ахти, вся в воронках. «Бюссик» затормозил. Водила выбрался из-за руля. Подошел ко мне вплотную. Да, это был Фриц. Я указал ему на ящики. Он кивнул и залез в кузов, чтобы я ему подавал. Я стал подавать, стараясь, как бы ненароком, заглянуть внутрь. Хрена с два! Ни зги не видно. Когда с погрузкой было покончено, шофер спрыгнул на асфальт, оттер меня в сторонку и принялся тщательно зашнуровывать тент. Не дал заглянуть внутрь, гнида! Кивнув мне, Фриц вернулся за руль. Грузовик тронулся с места, а я, не разевая варежку, рыбкой нырнул в канаву. И вовремя! Потому что сквозь тент, из кузова «Бюссинга» в темноту ударила «пила Гитлера».
Глава 16
Я втиснулся в грязь, не жалея ни одежды, ни физиономии. Правда, на мне был гансовский комбинезон, в который я обещал впоследствии завернуть слиток золота. Так что не жалко. Пули срезали ветки кустов у меня над головой, но этим и обошлось. Через минуту раздался взрыв, затем — второй. Пулеметная очередь захлебнулась. Я полежал еще с минуту, дабы не сунуться сдуру под пулю. Потом услыхал голос Кузьмы, окликавшего меня. Значит — все в порядке.
Поднявшись, я увидел грузовик, торчащий носом в придорожной канаве. Над ним поднимался дым. Я метнулся к кузову, отдернул продырявленный тент, включил фонарик, посветил. Среди раскиданных ящиков с грубо намалеванными номерами и набитых разным металлическим хламом, лежал оглушенный полковник Кипп. Рядом валялся пулемет и отстрелянные гильзы. Я вскарабкался в кузов. Передвигаться по нему теперь можно было только вдоль борта, придерживаясь за стойки, на который был натянут тент.
Абверовец застонал, открыл глаза, рука его потянулась к кобуре. Я не стал ему мешать. Просто подцепил заточкой крышку одного из ящиков, поднял его и высыпал на накренившейся пол кузова груду ржавых гаек и болтов. Они подкатились к ногам немца, глухо стуча по подошвам его сапог. Рука полковника, все еще пытавшегося расстегнуть кобуру, замерла. Он подобрал несколько ближайших гаек, поднес к глазам. Губы его затряслись. Швырнул этими гайками в меня, но промахнулся.
— Русская свинья…
— Грубо, герр полковник, — откликнулся я. — Проигрывать нужно уметь. Я знал, что вы собираетесь убрать меня и моих людей, после завершения операции, и потому золотишко умыкнул еще вчера. Слыхали, небось, о крушении воинского эшелона?..
Кипп совсем по-волчьи завыл.
— Ну так вот, — миролюбиво продолжал я. — Этот состав столкнулся с тем самым вагоном, из которого я предварительно извлек пять ящиков с золотом. Так что теперь и кража золота, принадлежавшего национал-социалистической рабочей партии, и крушение эшелона с танками ляжет целиком и полностью на вас, герр Кипп. И ни в какую Америку со своей польской любовницей не удерете.
— Это она, польская курва, меня продала, — прорычал тот и снова полез к кобуре.
Продолжение меня уже не интересовало. Я пробрался к заднему борту и перемахнул через него. Едва я отошел в сторонку, как в кузове раздался одиночный выстрел. Полковник Абвера Вальтер Кипп свел счеты с незадавшейся жизнью. В темноте вспыхнул огонек и засипела цигарка Михалыча. Я подошел к нему. Он смотрел на тело Фрица, наполовину свесившееся из кабины с распахнутой дверцей. От головы, посеченной осколками гранаты, осталось лишь кровавое месиво.
— Ну что, командир, — пробормотал бывший путевой обходчик, — дело сделано?
— Да, боец, — сказал я. — Поехали отсюда, покуда жандармерия с полицаями не нагрянула.
Он кивнул и побрел к кюбелю, спрятанному в канаве. Через несколько минут, тот, тарахтя движком, задом наперед выбрался на дорогу. Я сел, и мы поехали к городу. На окраине Кузьма передал мне руль и скрылся среди заборов частных домишек. Поспешил к своей ненаглядной. А я направился к дому полковника, труп которого валялся в подорванном грузовике. Еще один сюрприз к приезду нового коменданта. Полагаю, что у гестапо возникнет много интересных вопросов.
Почему полковник Абвера застрелился в кузове грузовика, перед этим расстреляв половину пулеметной ленты? Кто подорвал грузовик? И вообще, что Кипп делал ночью в этой глухомани? Может статься, что спишут на происки партизан, дабы не выносить сор из избы? А может и наоборот. Новая метла, в звании штандартенфюрера, расследуя это загадочное дело, не упустит шанса перетрясти всю верхушку местной оккупационной власти. Надо суметь воспользоваться этим шухером.
Оставив «лоханку» у ворот, я открыл калитку собственным набором отмычек и проник во двор. Окна в доме были ярко освещены, словно пани Радзивилл устраивала светский прием, пренебрегая при этом обязательной светомаскировкой. Я подергал за ручку старинного звонка и дверь распахнулась, словно меня ждали. Горничная полковника присела в книксене, пропуская меня внутрь. Комбинезон, изгвазданный в канаве, я снял, физию вытер носовым платком, но все равно вряд ли вид у меня был пригоден для вечеринки.
— Госпожа дома? — поинтересовался я.
— Да, герр Горчакофф! Пройдите в гостиную.
Я проследовал в указанном направлении и увидел, что щедро освещенные комнаты отнюдь не подготовлены к приему высокопоставленных гостей. Все вещи были сдвинуты с места, на столах и диванах лежали открытые чемоданы из которых выглядывало разное, наспех сваленное тряпье. Нет, никаких гостей Доминика не ждала. Наоборот, она собиралась драпать. И не одна. Видимо, ждала, что полкан привезет рыжье, и они благополучно сдриснут за океан. Что ж, придется разочаровать мадам.
— Ты? — легка на помине, ворвалась она в гостиную. — А где Вальтер?
— Готовится произнести последнее слово подсудимого, — ответил я.
— Какое еще — последнее слово? — опешила пани Радзивилл, видать, мысли ее были уже на подходе к острову Эллис, где американские миграционные власти встречали прибывающих в Нью-Йорк.
— Надеюсь, что на Страшном суде предоставляют такую возможность. Как писал русский классик: «но есть и высший суд, он недоступен звону злата…».
— Кстати, а где золото? — деловито осведомилась она, не став уточнять, что именно произошло с полковником.
— Вот! — сказал я, выкладывая на роскошно инкрустированный ломберный столик слиток. Один единственный.
— И это все⁈ — изумилась Доминика. — А остальные где⁈
— В Караганде, — отрезал я и пока она хлопала глазами, не врубаясь в соль хохмы, пояснил: — Пани Радзивилл, это золото принадлежит советскому народу. Отдавая вам этот слиток, я иду на преступление… Короче, пани, бери, что дают и дуй отсюда, пока не перекрыли все дороги. Паспорт надежный у тебя есть?
— Да, на имя Сельмы Свенсон, жены шведского дипломата, — проговорила она растерянно.
— Так вот, фру Свенсон, садись в автомобиль своего суженого и катись к советско-финской границе. Сумеешь добраться до Стокгольма, твое счастье. А больше мне тебе предложить нечего.
Она поняла. Кивнула, забрала слиток и вышла из комнаты. Больше в доме полковника мне нечего было делать. Я вышел в прихожую. Услышал, как Доминика зовет горничную, а когда открыл дверь и переступил порог, раздался выстрел. Кто в кого стрелял, уточнять не стал. Спустился с крылечка во двор, отворил калитку и оказался на улице. Завел кюбель и покатил к автомастерским, где должен был оставить машинку с золотым слитком для Ганса под сиденьем. Не успел я проехать и километра, как мимо меня с ревом пронесся знакомый «Опель Капитан». Ну что ж, как и следовало ожидать, «жена шведского дипломата», застрелив единственную свидетельницу, кинулась в бега.
— И где же ты шляешься? — пробурчала Марта, когда я нырнул к ней в теплую постельку.
— Тебя, между прочим, тоже дома не было, — напомнил я.
— У меня — служба.
— И у меня… Кстати, что там у вас слышно?
— Переполох. После смерти Фрица Тодта, в феврале, нас передали в ведомство Альберта Шпеера, а у него с Гиммлером не слишком теплые отношения. Вот фон Штернхоффер, едва приехав, и затеял у нас проверку.
— Будь осторожна, милая! — проговорил я с искренней тревогой. — Ведь если сопоставят крушение эшелона с тем, что ты отправляла порожняк на Клайпеду…
— Я здесь ни причем! — отмахнулась она. — За то, что последний вагон оторвался от состава отвечают железнодорожные власти.
Спорить я не стал. Понимал, что железнодорожникам уже прилетело. Собственно, это я ими пожертвовал из-за пятидесяти кило золота, но в огне брода нет, бороться с нацистами так, чтобы не доставалось своим, практически невозможно. Наши, когда освобождают советские населенные пункты, бомбят их и обстреливают из осадной артиллерии, понимая, что могут пострадать и мирные жители. Увы, в ХХ веке войны уже не ведутся только в открытом поле, с открытым забралом, в киверах и ментиках.
Утром я проводил фройляйн Зунд на службу, а сам, пошатавшись по окрестностям и проверив, нет ли за мной хвоста, направился на квартиру профессора Галанина. Меня пустили, как и положено, после парольного стука. Матрена проводила гостя в кабинет, где обосновалась Шаховская. Самой хозяйки дома не было. Анна Дмитриевна встретила меня радостной улыбкой. Судя по которой, можно было понять, что у нее что-то получилось. Усадив меня на диван, княгиня принялась расхаживать из угла в угол, как профессор, читающий лекцию.
— Дело в том, что в записках Вернадского уран и торий зашифрованы, как альбит и анортит, — начала она. — Если Мирону Саввичу пришла в голову та же идея, он вполне может попытаться ввести немцев в заблуждение относительно истинной природы этих минералов.