— Надо, Митяй, наших собрать, — сказал я пареньку. — Срочно! Есть дело.
— Рубин здесь, а за Кузьмой и Златой я сейчас сбегаю, — откликнулся он.
— Давай! Только, сам понимаешь, осторожно! Новый комендант полицаям хвосты накрутил, они теперь и к столбу цепляются.
— Все будет хорошо, командир!
И он шмыгнул со двора. А я полез в подземелье. Едва отодвинул фальшивую стенку, как сразу же наткнулся на ствол «Шмайсера».
— Это ты, командир! — выдохнул лжегрек, пропуская меня внутрь. — А я подумал, что кто-то чужой.
— Как же чужой сюда проберется? Там же Митяй на стреме!
— У нас с ним трехчасовая смена, и он только что заступил.
— Понятно. Я поскребся в неурочный час. Впрочем, Митьку я все равно отправил за Кузьмой и Златой.
— Неужто — дело⁈ — обрадовался Рубин.
— Да. Надо отбить у СД заключенных.
— Наконец-то!
— Ладно! Ты встречай наших, а я пока в штабе посижу, подумаю.
А подумать было над чем. Просто бросить в кузов гранату и изрешетить из автоматов охрану — нельзя. Можно задеть Марту и других арестованных, если ее будут перевозить не одну. Нет, тут нужно хитрее подойти. Охраны не должно остаться в кузове. Ее требуется как-то выманить. Да вот только как ее выманишь, если у сопровождающего заключенных офицера наверняка четкий приказ — не останавливаться ни при каких обстоятельствах. Нет, здесь нужен какой-то нестандартный ход.
Послышались шаги на ступеньках. Я обернулся. Злата! Даже в тусклом свете коптилки было видно, как же она красива. И невооруженному глазу заметно, что более менее спокойная жизнь с поручиком Серебряковым ей явно на пользу. Выходит, этот типус и впрямь ее любит. А она — его? Не все ли равно. Ей с Фимкой выбирать не приходится. Злата подошла ко мне, поцеловала в щеку. Этот вполне сестринский поцелуй был мне дороже сейчас страстных лобзаний любовницы.
— Как ты? — спросил я.
— У меня все хорошо, — ответила она. — Впервые — с июля сорок первого.
— Ты прости, что я тебя опять оторвал от сына.
— Брось! — отмахнулась она. — Думаешь, я свила теплое гнездышко и забыла, как меня валяли эти ублюдки⁈ Я с ними еще не сочлась.
— В таком случае, сегодня у тебя будет возможность этот счет пополнить.
— Хорошо! А то я все жду, жду…
— Вот только не знаю, как к этому делу подступиться?
— Расскажи!.. Или ты хочешь остальных подождать?
— Для остальных я и повторить могу.
— Тогда я тебя слушаю.
Я изложил ситуацию.
— Выманить, говоришь? — задумчиво проговорила Злата. — Может, мне тряхнуть стариной?
— Как ты это себе представляешь? — пробурчал я. — Выйдешь нагишом наперерез машине, набитой солдафонами и помашешь ручкой?
— А почему бы и нет?
— Может не сработать!
— Тогда как?
— Вот я и ломаю голову…
Загомонили знакомые голоса. В подземный штаб спускались остальные бойцы из моей команды. Михалыч пожал мне руку, приобнял Злату. У всех было приподнятое настроение. Соскучилась ватага по-настоящему делу. Жаль, но придется немного поумерить их пыл. Тут обыкновенным пиф-паф, Гитлер капут, не обойдешься. И повысив голос, я посвятил разгорячившихся хлопцев в подробности предстоящей операции. Когда до них дошло, что именно предстоит сделать, бойцы заметно приуныли. Начали предлагать планы, один химеричнее другого.
— Вот если бы эсэсовскую форму раздобыть, — проговорил я.
— Шмотки штандартенфюрера годятся? — осведомился лжегрек Евдоксий, он же — цыган Рубин.
— Нашел время дурака валять, — проворчал Кузьма.
— Нет, я серьезно! — откликнулся чистильщик обуви.
— Неужто можешь достать? — все еще не веря удаче, спросил я.
— А чего его доставать? — самодовольно ухмыльнулся тот. — Здесь вот в сундучке валяется… Грязноват правда…
— Покажи!
Рубин вскочил и кинулся к тяжелому окованному железом сундуку, который стоял в этом подземелье, наверное, со времен купца Поганкина. Повозился с замком, отворил крышку. Вытащил что-то серое. Встряхнул и поднес к столу, где было светлее. Вся ватага в остолбенении уставилась на то, что было у него в руках. Это и впрямь оказался мундир штандартенфюрера СС. Серый. С двумя витыми погончиками, дубовыми листьями в петлицах. Черный ромб с буковками СД. Даже — с железным крестом на правом кармане.
— Где взял? — спросил я.
— Чистил я как-то сапоги хозяину этих одежек, — принялся с большой охотой рассказывать цыган. — Вдруг — авианалет. Наши бомбочки посыпались. Фриц обос*ался, кинулся к развалинам. Я подхватился и за ним. Взрыв. Штандартену костыль перебило. А я его нежно придушил, чтоб не мучился. Думал так оставить, но потом шмоток стало жалко. Раздел до исподнего, а самого — в погреб. Кирпичами и разным хламом присыпал. Уж не знаю, нашли ли… В тот день изрядно этого фашистского дерьма намолотило…
— Глянь, Сашок, а ведь спинжак энтот аккурат на тебя шит, — проговорил Михалыч.
— Там у меня еще галифе и сапоги, — похвастал лжегрек. — Ну и фуражка!
— А я могу вычистить, зашить и погладить, — сказала Злата.
— Ну что ж, — подытожил я. — Тогда предлагаю следующий план.
Письмо, якобы написанное академиком Вернадским и обработанное матерым уркой Кондратом Ильичом, тоже академиком в своем деле, выглядело теперь как старенькое. Я выставил на стол в хибаре знакомого доцента Новикова еще один пузырь, но от чести раздавить его с хозяином отказался. У меня было еще много дел. С письмом я сразу направился к Поганкиным палатам. Посетителей в музей уже не пускали и я потопал к обиталищу герра Бюлова, он же — мистер Локвуд.
Охранник меня пропустил, проверив документы. Я переступил порог комнаты, где недавно разоблачил британского разведчика. Услышав скрип открываемой двери, тот поднял голову и сунул руку в выдвижной ящик стола. Ага, нервничает наглосакс! Боится, что я его выдам гестапо, и за ним придут. Ну ничего, тем сговорчивее будет. Я улыбнулся и широко развел руки, показывая, что безоружен. Лжепрофессор немного расслабился и жестом пригласил меня садиться.
— С чем пожаловали, господин Горчаков? — осведомился он.
— Принес кое-какой документ, — сказал я. — Думаю, он вас заинтересует. Я даже разрешу вам снять с него копию, при условии, если вы передадите его сотрудникам Аненербе, занимающимся проектом «Звездный огонь».
— Позвольте полюбопытствовать?
Я протянул ему искусную подделку. Бюлов-Локвуд принялся читать. Брови его полезли наверх.
— Это подлинник? — спросил он.
— Разумеется!
— И вы собираетесь передать немцам эту важнейшую информацию⁈
— Да. Тем более, что они вряд ли сумеют ею воспользоваться. На поиск и разработку месторождения этих, прежде не известных мировой науке минералов, уйдут годы, которых у гитлеровской Германии может не оказаться.
— Я тоже верю в скорую победу, но все равно — не понимаю.
— Вы можете передать письмо немцам?
— Под каким соусом? Скажу, что нашел среди рукописей шестнадцатого века?
— А вы подумайте, профессор! Неужели вас в Гейдельберге не научили думать?
— Хорошо. Я подумаю, — кивнул он. — Нет ли у вас каких-нибудь новых сведений?
— Нет. А у вас?
— Партизаны разгромили лагерь и освободили военнопленных, которые воздвигали объекты исследовательского центра.
— Спасибо! Мне об этом известно.
— Ну, чем богаты!
— Хорошо. Буду ждать от вас известий.
— А как мне их вам передавать? По какому адресу?
— Я сам буду приходить к вам. Легенда такая — я, как потомок канцлера Российской империи, интересуюсь древнерусскими рукописями. А вы, как филолог-русист, помогаете мне в этом.
— Вас понял, господин Горчаков, — кивнул британец. — Приходите, дня через три, я подберу вам кое-какие интересные материалы.
— Благодарю вас, герр профессор! — громко, по-немецки, сказал я. — Ауфидерзеен!
Я вышел от лжедядюшки Марты и направился к лавке господина Расторгуева. Ферапонт Силыч, узрев меня, наклонил расчесанную на прямой пробор голову.
— Чего изволите-с?
— Колбасы, сыра, белого хлеба. Если есть американские консервы, тоже возьму. Немецкие не предлагать.
— Как раз сегодня доставили, — доверительно сообщил он. — Контрабандой из Канады.
— Заверни. И давай — сельтерской бутылочек десять.
Обрадованный тем, что в магазин заглянул денежный клиент, купчик заметался по своей лавчонке, как колобок. Вскоре на прилавке выросла изрядная горка свертков с деликатесами и десяток бутылок с газировкой.
— С вас триста рейхсмарок, уважаемый покупатель! — пощелкав деревянными костяшками счетов, сообщил Расторгуев.
Вынув из бумажника сотню, я положил ее перед ним. У купчика запрыгали губы. Он попытался улыбнуться, но глазенки его стали наливаться кровью.
— Возможно вы ошиблись, господин…
— Бери что дают, скотина, — проговорил я. — И не вздумай крик подымать. Иначе, в СД прознают про твою пархатую бабенку. И тогда не только ей, но и твоей вонючей лавчонке вместе с тобой придет пи*дец! Понял меня?
— П-понял…
— И, кстати, торговля товарами, произведенными в американскими жидами, в Великом Рейхе строжайше запрещена! А за колбасу и сыр, я тебе заплатил. Бывай!
Пусть трясется, гнида. В Ленинграде дети и старики с голоду умирают, а эта сволочь на продаже харчей наживается.
Глава 19
Теперь я не был для этих мальчишек и девчонок страшным Человеком-с-мешком. Меня явно ждали. Особенно — Нюрка, которая сразу же прилипла ко мне, как к родному. Даже Жэка с гордой кликухой Питерский и то, увидев меня, заулыбался. Однако принесенные мною продукты тут же взял под свой контроль, строго следя за тем, чтобы всем доставалось хавчика поровну. Пока ребятня чавкала, прихлебывая из бутылок с сельтерской, я ломал голову, что с ними делать дальше?
В Пскове им находится опасно. Пронюхают полицаи, переловят как котят и отправят в концлагерь. А если тот же Жэка окажет сопротивление, тут же пристрелят. И в лучшем случае — его одного. Чухонцы с эстонцами могут вообще не захотеть возюкаться с ребятней. Бросят в подвал пару гранат и все дела. Эвакуировать всю ватагу в отряд? Что партизаны станут делать со всем этим детским садом? В идеале детишек следовало бы переправить на советскую территорию, но как их протащить через линию фронта?