Одному мне с этой задачей в любом случае не справиться. Нужна помощь. Вопрос только в том, кому можно довериться в этом деле? Безусловно — моей команде и партизанам товарища Слободского. Следовательно, это дело я должен обсудить с командиром лично, невзирая на особиста, который на меня зуб точит еще с моего первого появления в отряде. Так что придется туда в ближайшее время наведаться. Вот только Марту освобожу, а если еще кто-то из подпольщиков окажется в грузовике, так это даже лучше! Ведь их тоже надо будет вывести из Пскова.
— Как у вас тут дела? — спросил я у бывшего воспитанника ваффеншулле «Предприятия 'Цеппелин», отозвав его в сторонку.
— Сидим тихо, — проворчал он. — Полицаи что-то часто стали в округе шарить. Нам надо уходить, товарищ, а то сцапают или убьют.
— Я тоже об этом сейчас думаю, — признался я. — В городе вам оставаться нельзя. Идти в сторону Ленинграда — тоже. Там голод, несмотря на «Дорогу жизни».
— А разве она еще есть, дорога жизни? — спросил пацан.
— А куда она денется? Ладожское озеро фрицам не осушить!
— Говорят, что они уже взяли Ленинград, — пробурчал Жэка.
— Это геббельсовкая брехня! — отмахнулся я. — Не взяли эти сволочи наш Питер и не возьмут.
— Я туда хочу!
— Куда? В Ленинград?
— Все равно. На фронт. Бить гадов.
— Верно! Фронт он не только под городом на Неве. Немчура уже к Сталинграду рвется.
— Вот туда бы… Я ведь могу в разведке служить!
— А лет-то тебе сколько?
— Шестнадцать скоро.
— Значит, будешь служить. В крайнем случае — в партизанском отряде. Здесь ведь тоже фронт.
— Вы мне поможете туда попасть? К партизанам!
— Помогу. Только вместе с остальными.
— Когда?
— Постараюсь — на днях, — ответил я и поднялся. — Мне пора идти! Сидите здесь пока, как мыши. Я вернусь.
Я пожал парню руку и двинулся было к выходу из подвала, как девчоничьий голос меня окликнул:
— Ты уже уходишь, папа⁈
Мне словно в спину выстрелили. Я даже пошатнулся. Оглянулся. Вся ватага, как один, уставилась на меня. Они и жевать перестали. Васятка потянулся было, чтобы отвесить сестренке подзатыльник, напомнив, что я чужой дядя, а вовсе не их отец, но рука его повисла в воздухе. Я не знал, у всех ли из них живы отцы и матери, вполне возможно, что — нет. А если еще живы, то не факт, что останутся таковыми до конца войны. Во всяком случае, эти мальчишки и девчонки сейчас сироты. Я подошел к Нюрке, опустился на корточки и сказал:
— Ухожу, доченька, но скоро вернусь.
Она обвила ручонками мою шею и клюнула мокрыми губами в небритую щеку.
— Плиходи сколей, папочка, — прошептала малышка. — Я буду ждать.
Поцеловав ее в макушку, я выпрямился. Обуревавшие меня в тот момент эмоции не передать никакими словами. Покинув подвал, я едва ли не бегом бросился по следующему адресу, который намеревался сегодня посетить. На улице уже сгущались сумерки. Скоро должен был наступить комендантский час. Меня это не волновало. Попадись мне сейчас эстонско-финский патруль, порву голыми руками. Ходят мрази по нашей земле, грабят, насилуют, убивают и думают, что все им сойдет с рук. А детишки прячутся в сыром подвале.
Впрочем, возле дома, где обитал начальник контрразведки Радиховского, я притормозил. Здесь напролом переть нельзя. Придется снова быть изворотливым и хитрым. Подойдя к двери, я подергал за рукоятку дверного колокольчика — любили эти белоэмигранты такую старину. Дверь отворилась почти сразу. И на пороге я узрел вытянутую морду Юхана. Давненько не виделись. Надобности в нем пока не возникало, вот после возвращения из Подберезья я его и не дергал. Узнав меня, он натянул на белесую физиономию некое подобие улыбки.
— Здравствуй, Юхан! — сказал я. — Хозяин дома?
— Зтравствуй! — откликнулся он. — Хозяин и хозяйка тома.
О, Злата здесь уже на правах хозяйки! Что ж, это хорошо…
— Доложи им о моем приходе.
— Прохоти. Они тепя жтут.
И он отступил в сторонку, пропуская меня в прихожую. Надо же — ждут! С чего бы это? Ну, Злата — понятно, а Дормидонт Палыч? Вряд ли сожительница с ним поделилась сведениями о предстоящей операции. Видать, у Серебрякова есть ко мне разговор. Впрочем, что тут удивительного? Я его Юхана юзал, теперь господин поручик, видать, потребуют компенсации. Не зря я прихватил слиток «золота партии». Чухонец помог мне снять пальтишко и проводил в гостиную.
У Серебрякова я был впервые, поэтому с любопытством огляделся. Ничего. Скромненько. Никакого антиквариата. Диван с гнутой спинкой. Круглый стол, накрытый малиновой скатертью с золотыми кистями, буфет с резными столбиками, поддерживающий верхнюю, остекленную часть. Портьеры в цвет скатерти. Несколько выцветшие обои. На стене фотография самого Дормидонта Палыча в мундире офицера то ли еще царской, то ли уже белой армии. Под портретом — шашка в ножнах. Лихой рубака, типа.
— Добрый вечер! — послышался женский голос.
Обернувшись, я увидел Злату в длинном, скромном домашнем платье.
— Здравствуйте! — откликнулся я.
— Дормидонт Павлович сейчас выйдут! Не угодно ли чаю?
— Буду весьма благодарен.
Я как-то не задумывался, знает ли Серебряков о том, что мы со Златой знакомы? В общем, это не так уж важно. Главное, чтобы у нее была возможность участвовать в наших операциях, когда это нужно. Не спрашивая у сожителя разрешения. Хотя мне было, конечно, интересно, как это она сегодня улизнет из дому на ночь глядя? Я ведь собственно зашел только за мундиром штандартенфюрера, который моя соратница обещала привести в порядок. Угадав мои мысли, хозяйка дома кивнула, дескать, беспокоится не о чем. И все-таки, откуда поручик знает, что я должен был прийти?
Присев в книксене, словно росла в дворянской семье или, по крайней мере, была у господ в услужении, Злата вышла. Я уселся на диван, дабы скоротать время в ожидании хозяина, а заодно — отдохнуть. Мотаюсь, мотаюсь. Устал, как собака. А ведь мне уже за полтинник. Нет, мужик я, конечно, крепкий, но и Сивку-бурку могут укатать крутые горки. А сегодня еще акция. И надо ее провести на должном уровне. Никаких потерь среди своих, даже — ни единой царапины. Все шишки — врагу.
Послышались бодрые шаги. Сверкая благородными сединами, в гостиную вошел мосье Серебряков. Следуя этикету, принятому среди русского офицерства, я нехотя поднялся. Даже каблуками щелкнул. Дормидонт Палыч благосклонно кивнул и жестом предложил садиться. Я вновь опустился на диван, а хозяин — в кресло напротив. Несколько минут он меня изучал своими слегка навыкате глазами, словно видел впервые. Черт знает — почему, но это разглядывание вызвало у меня легкое беспокойство.
— Вам не нужны часы фирмы Буре? — вдруг осведомился он.
Теперь зенки выкатил я. Что это? Совпадение или… предательство? Если второе, то с чьей стороны?.. Злата⁈ Да причем здесь она! Ей-то откуда знать пароль, который сообщил мне мой дедуля, он же Анхель Вольфзауэр. Серебряков заметил мое замешательство, но промолчал. И тогда я хрипло вытолкнул из пересохшей гортани отзыв:
— У меня есть такие, но без большой стрелки.
— Приношу свои извинения за предыдущие наши встречи, — произнес поручик, когда его возлюбленная принесла нам чаю и деликатно удалилась, оставив мужчин общаться наедине. — Нам необходимо было убедиться, что вы действуете именно в том русле, какое совпадает с нашими намерениями.
— А какое русло совпадает с вашими намерениями? — счел необходимым уточнить я.
Поворот событий оказался слишком резким, чтобы так легко было в него вписаться.
— Я знаю, что наш общий друг, Анхель, за неимением времени, не посвятил вас в подробности наших политических воззрений, — продолжал Дормидонт Палыч. — Постараюсь восполнить этот пробел, прежде, чем мы обсудим наши дальнейшие совместные действия… Да, все мы принадлежим к дворянскому сословию, и большинству из нас идеи социального равенства не близки. Однако с большевиками нас объединяет ненависть к общему врагу. Те из нас, кто воевал с тевтонами еще в Мировую войну, долго не могли смирится с тем, что Россия вышла из нее, заключив позорный мир с Германией, но теперешняя война показала, что это было временное, вынужденное перемирие. И нынешние правители России не просто отбивают новый натиск тевтонов, но намерены на этот раз довести дело до победного конца. А следовательно, мы обязаны помогать им в этом, всеми имеющимися у нас средствами. К сожалению, сформировать хотя бы пару боеспособных дивизий мы не в состоянии. Следовательно, наш удел диверсионно-разведовательная деятельность. Для ее осуществления приходится маскироваться под ровсовцев, националистов и прочую нечисть из наших бывших соотечественников. Почему я называю их бывшими? Потому, что вступив в сговор с врагом, они утратили право называться русскими. Все вышесказанное не исключает того, что после победы наши пути с большевиками опять не разойдутся. Все же мы верим, что на немецкой идее коммунизма Царства Божия не построишь. Господь не для этого избрал Россию. Однако не будем сейчас тратить время на дискуссии. Перейдем к более злободневным вопросам.
Дискутировать с ним я и не собирался, поэтому ограничился многозначительным кивком.
— Надеюсь, вы не станете сердиться, когда узнаете, что Злата Яновна мне полностью открылась? — вновь ошарашил меня собеседник. — Мы собираемся обвенчаться, а это будет невозможно, если между нами не будет полного доверия. В свою очередь я тоже рассказал ей о себе всё. Так что теперь мы не просто супруги, а боевые товарищи. Следовательно, я знаю об операции, которая предстоит вам нынешней ночью. И намерен подстраховать вашу группу.
— Каким образом? — спросил я.
Меня коробило от этой супружеской откровенности, но я понимал, что Злата, которая еще оказывается и Яновна, не стала бы жить с человеком только из-за хорошего его отношения к ней самой и сынишке. А уж если бы и жила, то прекратила бы участвовать в наших рискованных играх. Сам виноват. Мог бы и догадаться. Да и в конце концов, ни Злата, ни Кузьма, ни Рубин с Митькой на службе у меня не состоят. Так что жизнью они рискуют совершенно добровольно. И не мне решать, с кем им жить и чем делиться.