Дым из котлов колёсника раструбом стлался далеко вперёд – чёрным лучом прожектора в вывернутом наизнанку мире.
У пристани Усть-Вага этим лучом дыма «Проворный» нащупал канонерку, напрочь запорошив ясные очи чекистов на ней.
Как аэропланы со стороны солнца являются неопознаваемыми, так и название лихого буксира открылось ловцами только в самой близи. Едва успели раскалить свечу нефтяного мотора на посыльном катере, чтобы кинуться на перехват.
Катер, размахивая на волнах высоченной трубой, вычерчивал на небе чёрные петли, щерился разбойничьими «кольтами» с длинными стволами, короткими кавалерийскими «Винчестерами» и копьями «Мосиных» с примкнутыми штыками.
На носу катера размахивал наганом Осип Шумилов-Скалин.
– Трави пары!
В рубке парохода-беглеца капитан Кокнаев в белом кителе с серебряными пуговицами перевёл рукоятку на полный ход (у Варлама в машине сработало со звоночком).
Капитан выругался по-фински:
– Паскамарья виттэн курья![135]
Рассыпалось стекло рубки.
Рулевой матрос от неожиданности присел и уполз за трубу.
В пробоину требование захватчика доносилось до капитана отчётливо.
Оскорблённый их наглостью и порчей имущества Алто Валтович надел фуражку и вышел на мостик с браунингом в руке.
Палуба под его ногами держалась ровно. Мушка пистолета ползала по груди налётчика.
– Песеття кень! Ваттинен курья!
Капитану бы унять сердце, не тратить время на ругательства. Просто нажать курок.
Но в гордом финне взыграл артистизм.
Красивая поза была отличной мишенью.
Многоствольно треснуло с катера, и речной рыцарь, вслед за выпавшим из его руки наградным пистолетом, рухнул в воду.
Лопасти обожаемого парохода окончательно упокоили его.
Оставшаяся в рубке за главного Софья Карловна, с пяльцами в руке, припала к раструбу машинного отделения.
– Варлам! Алто погиб!
Варлам в котельной замер на замахе.
Отбросил полено.
Топором взломал бочку со смолой-живицей цвета динамита и принялся кидать в топку кусок за куском.
Жилка-стрелка на манометре сначала упёрлась в край корпуса, потом под действием запредельной силы стала медленно изгибаться…
«Проворный» шёл без рулевого, вслепую.
Тоже, как незрячая, водила хоботом орудия и утюгоподобная канонерка на причале.
Вот лязгнул казённик её двухдюймовки.
Наводчик в бескозырке уступил своё штатное место у орудийного щита чекистской богине.
Она вовсе не по-женски рванула засаленный шнурок и потом долго стояла с расширенными от восхищения глазами.
Снаряд долетел до последней баржи в караване и ввинтился в её плавучую смоляную тушу.
Вся силища, сотнями мужиков по капле выжатая из сосновых лесов, унизительно укрощённая и заточённая ими в бочки, вмиг освободилась порохом гранаты – силой ещё более униженной и извращённой в своей природе.
Натура первобытно возликовала посреди Ваги в виде гигантского гриба из расплавленной смолы.
Взнялось и с небес хлюпнуло.
Катер вместе с чекистами облило жёлтым стеклом, будто законсервировало, как муху в янтаре.
Кипящая смола колыхалась на волнах.
Уходила на дно разваленная баржа.
Матрос рубил концы…
«Проворный» ошвартовался с грузом смолы в порту Архангельска 14 мая 1918 года.
Контора Общества находилась в особняке заводчика Макарова вблизи Сурского подворья.
Оттуда Варлам Лукич, как тогда говорили, телефонировал (№ 3-60) о своём прибытии архангельскому купцу первой гильдии Биричевскому. Ранее было решено между ними, что фирма Биричевского берётся транспортировать смолу Союза кооператоров из Архангельска в Лондон по бартеру – оплатой частью товара.
По телефону сговорились окончательно.
В этот же день Варлам Лукич получил от фирмы Биричевского половину стоимости – 623 тысячи рублей. (Для сравнения, колёсный пароход Сормовского завода в те времена стоил около 300 тысяч рублей.)
Деньги на счёт Союза смолокуров фирмой Биричевского были переведены в норвежский филиал Московского народного банка.
В конце мая Варлам Синцов вместе с Софьей Карловной прибыли в Вардё с намерением купить паровоз для узкоколейной железной дороги. Варлам Лукич давно уже намеревался построить в Шенкурском уезде мощное химическое предприятие. Назрела необходимость узкоколейкой соединить смоляные площади напрямую с Северной железной дорогой в районе станции Няндома.
О сохранности денег в банке поволновался он было в Норвегии в связи с валом национализации в центре России, но с приходом в августе в Архангельск войск союзников успокоился.
Паровоз BR-20 в разобранном виде готовился к отгрузке. Варлам Лукич намеревался этим же летом начать отсыпку насыпи для ветки Няндома – Долматово, но тут неожиданно из Лондона сообщили: фирма Биричевского не выполняет соглашения. Ею была реализована только та часть смолы, которая полагалась как плата за услугу. А товар Пуйского отделения Союза шенкурских кооператоров брошен в лондонском пригороде Ист-энде на произвол судьбы.
Бочки повреждены при неаккуратной выгрузке, товар гибнет.
Пришлось Варламу Лукичу с Софьей Карловной ехать в Лондон.
Видимо, условия хранения товара были в самом деле катастрофическими, коли было принято решение о срочном строительстве пековаренного завода на побережье Северного моря недалеко от города Гуль.
Одновременно Варлам Лукич подал в суд Лондона иск к фирме Биричевского о взыскании ущерба по сорванному соглашению. Только к декабрю 1918 года наконец смог в Гуле довести товар кооператива до кондиции, продать его и получить неустойку от фирмы Биричевского.
Оставалось провести так называемую транзакцию – перевод денег на счета Московского банка.
Неожиданно эта элементарная операция оказалась невыполнимой.
Вмешалась мировая политика.
Варламу Лукичу было разрешено перевести деньги в Россию, но только на счета правительства Северной области Чайковского.
Его вынуждали без согласия с кооператорами (для чего нужно общее собрание) финансировать одну из политических сил. Он отказался. И после окончательного захвата власти в России большевиками в 1919 году и паровоз в Вардё, и деньги от продажи пека в Лондоне вошли в счёт так называемого царского долга.
Тогда же Варлам Лукич с супругой пытался добиться разрешения на въезд в Россию, но, несмотря на хлопоты московских родных и знакомых, им в этом было отказано.
Владение английским языком помогло Варламу Лукичу в устройстве на завод светильного газа под Ливерпулем.
Потом они с Софьей Карловной переехали в Чехию. В предгорьях Карпат организовали кооператив смолокуров.
Предприятие оказалось неудачным.
В Венгрии, недалеко от Шопрона, Варлам Синцов смог построить простейшую смолокуренную печь-кожуховку. Домик при ней.
Там они с Софьей Карловной пережили войну.
Жена вскоре умерла.
А он окончил свой век смотрителем на пляже озера Балатон, где с ним встречались в 1960 году архангельские журналисты Н. Американцева, К. Коробицын, П. Лысков.
Часть XПречистая
Рекруты ехали на долгуше, истомлённые причетами матерей и тряской, молчаливые.
На околице Синцовской девки хороводили по-купальному.
Приободрился даже земский староста на облучке. Объявил:
– Здесь, у Ипата Ильича, ночевать! Котомки оставить в телеге, а самим – на выгул![136]
Посконное воинство выстроилось перед сарафанным в свете красного закатного солнца на самом последнем его сиятельном припёке – на вершине поклонной горки.
Одетые в обноски словно бурлаки, жеребьёвые стремили на приманную красу девок прямые, блестящие взоры.
Стоя вполоборота, глядя будто из-за угла, милахи тоже видели их во всех подробностях и статях.
Кручинно выпела убористая, ладная в перепояске Груня Синцова с глазами, прозрачными как роса на траве:
Суландска больша дорога
Вся слезами улита —
По ней ходят рекрута…
Среди парней тоже нашёлся ровня-ответчик. С прихлопом вышел на круг рыжий лапотник, верховской Семён Малахов:
Прощай, девки, прощай, бабы,
Нам теперя не до вас!
Во солдаты, во рекрутство,
Во неволю гонят нас!..
Смехом, визгами и другие пары стали складываться.
Взыграла дудка у проезжих – девки пристроились голосами.
А из-под горы, в черничной тени которой утопала Синцовская, вызывающе недобро ударила балалайка «своих».
С приближением синцов (свинцов) – огольцов рекрутам стало не до девок. Не голыши ли в руках наступающих? Не за вострыми ли железками в карман полезли? Ну как пырять начнут!
Впрочем, пырнуть – не зарезать.
На Руси замах не басурманский (выхватил нож – убей), а свойский. Обнажил лезвие – помаши перед лицом недруга, чиркни по его алой ланите, оставь пометку молодечества.
Или кольни в бедро, да можно и в брюхо – только не по рукоять – не на бойне, чай.
Много приёмов у русской ножевой потехи, однако смертоноснее всего жердина по темени…
В окошко мезонина светила луна и через открытую дверь молоком разбавляла мрак повети.
Груня по ступенькам спустилась из своей спаленки в невидь. Чутьём – к Семёну, с блюдом снадобий от порезов и синяков.