— Лорду Холдхэрсту?!
— Можно же представить себе государственного деятеля в таком положении, когда он не пожалеет, если некий документ будет случайно уничтожен.
— Но только не лорд Холдхэрст. У этого государственного деятеля безупречная репутация.
— А все-таки мы не можем позволить себе пренебречь и такой версией. Сегодня мы навестим благородного лорда и послушаем, что он нам скажет. Между прочим, расследование уже идет полным ходом.
— Уже?
— Да, я послал до станции Уокинг телеграммы в вечерние лондонские газеты. Это объявление появится сразу во всех газетах.
Он дал мне листок, вырванный из записной книжки. Там было написано карандашом:
«10 фунтов стерлингов вознаграждения всякому, кто сообщит номер кеба, с которого седок сошел на Чарльз-стрит возле подъезда министерства иностранных дел без четверти десять вечера 23 мая. Обращаться по адресу: Бейкер-стрит, 221-б».
— Вы уверены, что похититель приехал в кебе?
— Если и не в кебе, то вреда никакого не будет. Но если верить мистеру Фелпсу, что ни в комнате, ни в коридоре спрятаться нельзя, значит, человек должен был прийти с улицы. Если он пришел с улицы в такой дождливый вечер и не оставил мокрых следов на линолеуме, который тут же тщательно осмотрели, более чем вероятно, что он приехал в кебе. Да, я думаю, можно смело предположить, что он приехал в кебе.
— Это выглядит правдоподобно.
— Такова одна из версий, о которых я говорил. Возможно, она приведет к чему-нибудь. Потом, разумеется, надо выяснить, почему зазвенел звонок, — это самая приметная деталь. Что это: бравада похитителя? Или кто-то хотел помешать преступнику? Или просто случайность?
Холмс замолчал и снова стал напряженно думать, и мне, знакомому со всеми его настроениями, показалось, что мысли его вдруг устремились по новому руслу.
Мы были на городском вокзале в двадцать минут четвертого и, наскоро закусив в буфете, сразу отправились в Скотленд-Ярд. Холмс уже телеграфировал Форбсу, и он нас ждал. Это был коротышка с решительным, но отнюдь не дружелюбным выражением лисьей физиономии. Он принял нас очень холодно, особенно когда узнал, по какому делу мы пришли.
— Я уже слышал о ваших методах, мистер Холмс, — сказал он с кислым видом. — Вы пользуетесь всей информацией, какую может предоставить в ваше распоряжение полиция, легко находите преступника и лишаете наших сыщиков заслуженных лавров.
— Напротив, — возразил Холмс, — из последних пятидесяти трех преступлений, мною раскрытых, только о четырех стало известно, что это сделал я, а остальные же сорок девять на счету полиции. Я не виню вас за то, что вы не знаете этого: вы еще молоды и неопытны, но если вы хотите преуспеть в своей новой должности, вы станете работать со мной, а не против меня.
— Я был бы рад, если бы вы мне дали несколько советов по этому делу, — сказал сыщик, сменив гнев на милость. — Мне пока еще нечем похвастаться.
— Что вы предприняли?
— Мы следили за Танджи, швейцаром. Он ушел в отставку из гвардии с хорошей характеристикой, никаких компрометирующих данных у нас о нем нет, но у жены его дурная слава. Думается мне, она знает больше, чем это кажется.
— За ней вы следили?
— Мы подставили к ней одну из наших сотрудниц. Миссис Танджи пьет, наша сотрудница провела с ней два вечера, но ничего не могла вытянуть из нее.
— Кажется, к ним наведывались судебные исполнители?
— Да, но им заплатили.
— А откуда взялись деньги?
— Здесь все в порядке. Швейцар как раз получил пенсию. Нет никаких признаков, что у них стали водиться деньги.
— Как она объяснила, что в тот вечер на звонок мистера Фелпса поднялась она?
— Она сказала, что муж очень устал и она хотела помочь ему.
— Что ж, это согласуется с тем, что немного позже его нашли спящим на стуле. Значит, против них нет никаких улик, разве что у женщины плохая репутация. Вы спросили, почему она так спешила в тот вечер? Ее поспешность привлекла внимание постового полицейского.
— Она задержалась против обычного и хотела поскорее добраться домой.
— Вы указали ей на то, что вы с мистером Фелпсом, выйдя из министерства по крайней мере минут на двадцать позже нее, добрались до ее дома раньше?
— Она объясняет это разницей в скорости омнибуса и кеба.
— А сказала она, почему, придя домой, она бегом бросилась в кухню?
— У нее там были приготовлены деньги для судебных исполнителей.
— У нее, я вижу, есть ответ на любой вопрос. А спросили вы ее, не встретила ли она кого-нибудь на Чарльз-стрит, когда выходила из министерства?
— Она не видела никого, кроме постового.
— Допросили вы ее тщательно. А что еще вы сделали?
— Следили все эти десять недель за клерком Горо, но безрезультатно. Против него нет никаких улик…
— Что еще?
— Вот и все… и ни следов, ни улик.
— Вы думали над тем, почему звонил звонок?
— Должен признаться, что я в полном недоумении. Кто бы он ни был, но у этого человека железные нервы… взять и самому поднять тревогу!
— Да, очень странный поступок. Большое спасибо за сведения. Если я найду преступника, я дам вам знать. Пойдем, Уотсон!
— Куда теперь? — спросил я, когда мы вышли из кабинета.
— Теперь мы пойдем и побеседуем с лордом Холдхэрстом, членом кабинета министров и будущим премьером Англии.
К счастью, лорд Холдхэрст был еще в своем служебном кабинете. Холмс послал свою визитную карточку, и нас тотчас привели к нему. Государственный деятель принял нас со старомодной учтивостью, которой он отличался, и усадил в роскошные удобные кресла, стоящие по обе стороны камина. Он стоял перед нами на ковре, высокий, худощавый, с резкими чертами одухотворенного лица, с вьющимися, рано тронутыми сединой волосами. Живое воплощение так редко встречающегося истинного благородства.
— Ваше имя мне очень хорошо знакомо, мистер Холмс, — улыбаясь, сказал он. — И, разумеется, я не буду притворяться, что не знаю о цели вашего визита. Только одно происшествие, случившееся в этом учреждении, могло привлечь ваше внимание. Могу ли я спросить, чьи интересы вы представляете?
— Мистера Перси Фелпса, — ответил Холмс.
— О, моего несчастного племянника! Вы понимаете, что из-за нашего родства мне гораздо труднее защищать его. Боюсь, что это происшествие скажется губительно на его карьере.
— А если документ будет найден?
— Тогда, разумеется, все будет иначе.
— Позвольте задать вам несколько вопросов, лорд Холдхэрст.
— Я буду рад дать вам любые сведения, которыми я располагаю.
— В этом кабинете вы дали указание переписать документ?
— Да.
— Следовательно, вас вряд ли могли подслушать?
— Это исключается.
— Говорили вы кому-нибудь, что хотите отдать договор для переписки?
— Не говорил.
— Вы уверены в этом?
— Совершенно уверен.
— Но если ни вы, ни мистер Фелпс никому ничего не говорили, то, значит, похититель оказался в комнате клерков совершенно случайно. Он увидел документ и решил воспользоваться счастливым случаем.
Государственный деятель улыбнулся.
— Это уже вне моей компетенции, — сказал он.
Холмс минуту помолчал.
— Есть еще одно важное обстоятельство, которое я хотел бы обсудить с вами, — сказал Холмс. — Насколько я понимаю, вы опасаетесь очень серьезных последствий, если станет известно содержание договора.
По выразительному лицу министра пробежала тень.
— Да, очень серьезных.
— Сейчас уже заметно что-нибудь?
— Пока нет.
— Если бы договор попал в руки, скажем, французского или русского министерства иностранных дел, вы бы узнали об этом?
— Мне следовало бы знать, — поморщившись, сказал лорд Холдхэрст.
— Но прошло уже десять недель, а ничего еще не произошло. Значит, есть основания полагать, что по какой-то причине договор еще не попал к тому, кто в нем заинтересован.
Лорд Холдхэрст пожал плечами.
— Вряд ли можно полагать, мистер Холмс, что похититель унес договор, чтобы вставить его в рамку и повесить на стену.
— Может быть, он ждет, чтобы ему предложили побольше.
— Еще немного — и он вообще ничего не получит. Через несколько месяцев договор уже ни для кого не будет секретом.
— Это очень важно, — сказал Холмс. — Разумеется, можно еще предположить, что похититель внезапно заболел…
— Нервной горячкой, например? — спросил министр, бросив на Холмса быстрый взгляд.
— Я этого не говорил, — невозмутимо сказал Холмс. — А теперь, лорд Холдхэрст, позвольте откланяться, мы и так отняли у вас столько драгоценного времени.
— Желаю успеха в вашем расследовании, кто бы ни оказался преступником, — сказал учтиво министр, и мы, откланявшись, вышли.
— Прекрасный человек, — сказал Холмс, когда мы оказались на Уайтхолл. — Но и ему знакома жизненная борьба. Он далеко не богат, а у него много расходов. Вы, разумеется, заметили, что его ботинки побывали в починке? Но я больше не стану, Уотсон, отвлекать вас от ваших прямых обязанностей. Сегодня мне больше нечего делать, разве что пойти и узнать, кто откликнулся на мое объявление о кебе. Но я был бы вам весьма признателен, если бы вы завтра поехали со мной в Уокинг тем же поездом, что и сегодня.
Мы встретились на следующее утро, как договорились, и поехали в Уокинг. Холмс сказал, что на объявление никто не откликнулся и ничего нового по делу нет. При этом лицо у него стало совершенно бесстрастным, как у краснокожего, и я никак не мог определить по его виду, доволен ли он ходом расследования или нет. Помнится, он завел разговор о бертильоновской[16] системе измерений и бурно восхищался этим французским ученым.
Наш клиент все еще находился под надзором своей заботливой сиделки, но вид у него был уже лучше. Когда мы вошли, он без труда встал с кушетки и приветствовал нас.
— Какие новости? — нетерпеливо спросил он.
— Как я и думал, пока никаких, — сказал Холмс — Я встретился с Форбсом, потом с вашим дядей и начал расследование сразу по нескольким каналам, которые, возможно, и приведут к чему-нибудь.