Hermione DelacourКрасочный день
У Франции перед Британией есть одно огромное преимущество, и в этом со мной согласится даже Гермиона. Лето здесь действительно похоже на лето, и когда оно наступает, нет необходимости каждый день изучать прогнозы, опасаясь очередного дождя, а температура почти никогда не опускается ниже комфортных двадцати пяти градусов. Можно просто наслаждаться тёплыми, даже жаркими днями, и не беспокоиться насчет того, чтобы не продрогнуть в июле. Туманный же Альбион слишком ... туманный.
Отец подарил мне особняк на одном из лучших курортов страны по случаю окончания Шармбатона. Гермиона не сразу согласилась ко мне переехать, и даже после переезда долго не оставляла попытки объяснить, что не всем повезло родиться с золотой ложкой во рту, и для того, чтобы чего-то достичь, многим приходится много и упорно трудиться. Ну и прочие банальности о классовом неравенстве. Со своей точки зрения она, возможно, была права, только я же не виновата, что родилась Делакур!
Мa beauté (1) не раз спрашивала, чем она меня тогда привлекла, но разве такие вещи можно рационально объяснить? Я до сих пор без ума от её внимательных карих глаз, за один ласковый взгляд которых, впервые увидев их, готова была продать свою душу самому кровожадному демону. А вот её волосы заслуживали явно большего. Нечасто встретишь такое пышное великолепие, которое совершенно лишено должного ухода. Конечно, Гермиона искренне оскорбилась, когда я дала ей пару советов, но впоследствии взяла их на вооружение.
Не удивительно, что на том рождественском балу ma chérie (2) появилась вместе с самим Крамом, а я, танцуя с очередным мальчишкой, смотрела только на неё. Для меня существовала лишь Гермиона: её стремительная походка, нежная улыбка, звонкий смех. Наверное, именно тогда я поняла, что уже не полюблю никого другого. Признаюсь, к моим ухаживаниям Гермиона относилась скептически. Хоть её и нельзя назвать религиозной, но консервативное воспитание никуда не денешь. К отъезду из Хогвартса я смогла добиться от неё лишь обещания иногда писать мне. И это было многообещающее начало.
Писала Гермиона редко, но я не отчаивалась. Уже успела понять, что деятельная и практичная натура mon amour (3) чужда романтике, и если бы можно было выйти замуж за школьные учебники, она бы так и поступила. Без долгих раздумий. Через несколько месяцев совы стали пересекать Ла-Манш значительно чаще, а потом Гермиона согласилась выбраться во Францию на зимние каникулы. Да, вместе с родителями и ненадолго, но всё же — ради меня.
Мы катались на лыжах, лепили снеговиков и играли в снежки, будто дети. А я торжествовала маленькую победу, которую закрепила подарком в виде небольшого портрета, изобразив себя вместе с Гермионой у рождественской ели. Ничего такого, простые объятия и искренние улыбки. Неважно, что моё собственное лицо против воли получилось слишком довольным. После тех знаковых каникул Гермиона ещё какое-то время упорно игнорировала мои ухаживания, но я всё же оказалась упрямее.
Следующие два года оказались не настолько счастливыми, как я надеялась, наконец добившись ma beauté. В них хватало романтики, но боли и страха было гораздо больше. В Британии в связи с возрождением Волдеморта происходили ужасные вещи: гибли люди, сменился не справившийся с ситуацией министр магии. Став близким для неё человеком, я разделила с ней все тревоги и заботы, по-другому и быть не могло. Я не раз просила Гермиону бросить всё и перевестись в Шармбатон, но она не допускала и мысли об этом.
Из-за этого мы впервые поссорились, но я всё-таки смирилась, что Гермиону не переубедить, и научилась уважать её привязанность к друзьям. Чтобы быть ближе к ней, я устроилась в Хогвартс помощницей медсестры. Жалование платили смешное, зато можно было ежедневно видеть Гермиону, иметь возможность защитить её в случае опасности. Она посещала медпункт чаще, чем положено, да и не только она, но я творчески использовала известные мне зелья, и к Рождеству даже самые упорные осознали, что моё сердце занято не ими.
За то время, пока мы по подсобкам скрывались от бдительной мадам Помфри, чтобы улучить момент для поцелуя, Гермиона настолько доверилась мне, что посвятила в секреты Поттера. Она справедливо решила, что моя помощь в поисках хоркруксов будет не лишней. Ещё год мы скитались по лесам и рисковали жизнью, пока Волдеморт наконец не был сражён. После получения заслуженного признания, которым не обошли и меня, я каким-то чудом сумела убедить ma fille intelligente (4) сдать экзамены экстерном, потому что перспектива остаться в Британии ещё хоть на день меня не радовала.
В деньгах мы не нуждались, но Гермиона не была бы Гермионой, если бы от кого-то зависела. Сразу же после переезда во Францию она категорически отказалась воспользоваться связями Делакуров, чем заслужила уважение моего отца, который и сам когда-то начинал с самых низов. Теперь же к нему прислушивался сам Министр. Естественно, отцу ничего не стоило устроить её не на последнюю должность, но такое предложение, пусть и высказанное лишь намёком, глубоко оскорбило Гермиону.
Первое время после устройства на работу в нашем особняке Гермиона разве что ночевала. Возвращаясь из Министерства, она иногда даже засыпала в одежде, а наша постель ей была нужна только для того, чтобы выспаться. Меня это категорически не устраивало. В очередной раз отпоив её восстанавливающими зельями, я взяла с ma chérie обещание не задерживаться после окончания рабочего дня. Для начала хотя бы два дня в неделю, ведь её служебное рвение и так не оставалось незамеченным.
Не желая оставаться одна дома, я тоже решила поискать себе работу, но любая политика мне с детства категорически претила. Благодаря отцу, я и так знала о ней гораздо больше, чем хотела. Место ликвидатора проклятий при французском филиале «Гринготтса» оказалось именно тем, что мне требовалось — плавающий график и творческая работа, на которой не умрёшь от скуки. И впечатление не портило даже то, что умереть можно было в буквальном смысле. Но серьёзная школьная программа и длительная стажировка должны были в итоге сделать из меня профессионала.
Свободное время я люблю проводить за холстом, и, без несвойственной мне ложной скромности, могу заявить, что писать портреты у меня получается довольно-таки хорошо. В ряды всемирно известных живописцев мне вряд ли суждено войти, но мадам Лебрен — правнучка знаменитой художницы, когда-то учившая меня живописи, — была бы мной довольна, хотя никогда и не считала самой талантливой из своих учениц. Гермионе нравилось мне позировать, поэтому в нашем доме можно найти немало её оживлённых портретов. Обнажённых, в основном.
Когда-то бледная кожа ma beauté после регулярных солнечных ванн приобрела нежный золотистый загар, хотя и не настолько идеальный, как мой. Она долго привыкала к тому, что не только в мастерской, но и любой другой части нашего просторного дома, включая лужайку вокруг него, удобнее всего использовать минимум одежды, а лучше и совсем обходиться без неё. Со временем Гермиона всё же смирилась с этим, в конце концов, все люди рождаются обнажёнными, так к чему соблюдать условности общества наедине с любимым человеком?
Ma chérie почему-то не считала, что мой язычок, ласкающий её между ног, — это идеальный способ пробуждения. Только, собираясь устроить своей возлюбленной особенный день, я опять «забыла» спросить её мнение по этому поводу. Сегодняшним утром, вопреки обыкновению проснувшись рано, я не собиралась упускать редкий момент удачи. Осторожно отодвинув одеяло, я начала покрывать поцелуями плоский живот Гермионы, её гладкий лобок, бёдра и восхитительные складочки, спускаясь всё ниже. Не торопилась, чтобы не разбудить раньше времени.
Взявшись за дело, я обязательно довожу его до конца — не люблю ничего делать наполовину. Mon soleil (5) открыла глаза — даже спросонья она поразительно красива, — и к моему удовольствию не стала возражать против столь вопиющего нарушения приватности. Я, стараясь не упустить ни единой капельки источаемой её телом влаги, жадно целовала и посасывала набухший клитор... Стоны Гермионы становились всё громче, а когда она наконец кончила, её тело выгнулось дугой, ещё долго потом подрагивая в сладостных судорогах утреннего оргазма.
В нашем возрасте вообще расточительно тратить время на сон. Пристроив голову на животе Гермионы, я любовалась её грудью и играла сосками, то зажимая их между пальцев, то обводя подушечкой пальца ареолы. Солнечный свет попадал ей на лицо, и она мило щурилась. Я ещё раз прокрутила свой план в голове. Конечно, я сомневалась, но всё же озвучила предназначенную для нежных ушек ma beauté его часть. Разумеется, сначала услышала только возмущение, но после недолго спора мы приняли душ, и всё же отравились в подвал, где я храню свои краски. Только в этот раз я планировала наносить их не на холст, что и послужило причиной для недовольства Гермионы.
Она считала, что её тело не подходит для рисования на нём. И тем более, не могло быть и речи, чтобы выйти со двора в одном лишь нарисованном бикини. Для своих двадцати трёх лет Гермиона была всё-таки слишком серьёзна. Выбрав необходимое, я утащила её в мастерскую, где она позировала мне, а теперь ей самой предстояло стать «холстом». Мы сошлись на том, что я наложу на нарисованные купальники иллюзию, придающую им видимость настоящих. Именно я, потому что волшебные краски имели свою специфику, Гермионе плохо знакомую. Эта условность давала мне совершенно шикарную возможность осуществить ещё одну хулиганская затею, про которую я пока промолчала. Узнай она о ней сразу, ma princesse точно бы никогда не вышла бы из дома, и вместо купания в м