м ел очень мало, и наслаждался спокойной жизнью, пока не получил от майора Садраха приказ выйти из джунглей и истребить всех диких свиней на склонах гор Ma Иянг и Ma Гедика.
– Согласятся ли солдаты охотиться на свиней, не знаю, – сказал Шоданхо его помощник Тино Сидик. – Они уже десять лет за баранкой, а больше ничего не делают.
– Не беда, я уже набрал новичков, в бой так и рвутся, – успокоил его Шоданхо. Он лихо свистнул, и сбежались все его аджаки – проворные, готовые к бою. Почти сотня зверей сгрудилась возле его ног.
– Да, с такими никакой свинячий десант не страшен, – одобрил Тино Сидик, потрепав одного из волков по загривку.
– На будущей неделе выдвигаемся.
Начал войну со свиньями крестьянин Сахуди с пятеркой товарищей еще года четыре-пять назад. Вот уже месяц дикие кабаны разоряли их огороды и заливные рисовые поля у подножия горы Ma Иянг, и накануне сбора урожая семилетний сынишка Сахуди увидел на заднем дворе свинью. Не выдержал Сахуди – живо собрал друзей и устроил засаду.
Для охоты выбрали ночь полнолуния. Молча залегли вшестером в зарослях гуавы, масляного дерева и полинезийской сливы, каждый с духовым ружьем в руках следил за участком поля. И затаились, готовясь палить по первой же свинье. Наконец перед рассветом раздались сопенье и хрюканье, через минуту-другую при свете полной луны показались свиньи, сразу две, и принялись за спелые бобы и кукурузу.
Сахуди поднял ружье, прицелился в одну из свиней, хорошо видную под луной, и вместе с его выстрелом грохнули сразу три, и рухнула свинья с пробитым тремя пулями черепом. Остальные двое палили по другой свинье, но та убежала – при звуке выстрелов и при виде упавшей товарки дала стрекача, все круша на своем пути.
Выбрались шестеро друзей из засады, и, увидев, что подстреленная свинья еще жива, всадил Сахуди ей в сердце кол, тут из нее и дух вон. Но что-то с ней творилось. Шестеро приятелей глазам не верили: мохнатая черная туша, облепленная грязью, превратилась в человеческий труп – на виске темнели три дыры от пуль, а из груди торчал кол.
– Дьявольщина! – крикнул Сахуди. – Свинья обернулась человеком!
Слух облетел все окрестные деревни, докатился и до Халимунды. Труп, неопознанный и невостребованный, гнил в городском морге, пока не зарыли его на местном кладбище. С той поры свиней убивать боялись, не желая для себя той же участи, что постигла Сахуди и его друзей, – все шестеро помешались. За четыре года не подстрелили ни одной свиньи, а свиньи меж тем стали бичом полей. Все надежды возлагали крестьяне теперь на армию. Майор Садрах уже посылал в лес солдат, те возвращались домой с дичью и кроликами на ужин, но ни одной свиньи так и не добыли. Наконец отправил майор Садрах гонца с просьбой о помощи к Шоданхо, единственному, на кого мог положиться.
Появления Шоданхо ждал весь город. Как и десять лет назад, выстроились люди вдоль дороги с платками и флажками, встречая запропавшего героя. Ребятишки рвались в первые ряды, надеясь увидеть того самого Шоданхо, о котором наслышаны были от родителей и бабушек-дедушек. Были здесь и ветераны гражданской войны, в парадной форме, как на День независимости. Кадровые военные в знак приветствия палили с берега из пушек, а школьники били в барабаны.
Наконец показался Шоданхо, на этот раз пешком, а не верхом на муле. Одежда висела на нем как на вешалке, волосы были острижены ежиком; по-прежнему худощавый, походил он скорее на буддийского монаха, чем на военного. Сопровождали его тридцать два солдата, сохранившие ему верность даже после того, как он их целую неделю мучил физкультурой, чтобы хоть немного сбросили вес. Рядом бежали девяносто шесть новых бойцов – серые, белые, бурые аджаки трусили следом за Шоданхо, радуясь теплому приему. Майор Садрах вышел навстречу другу.
Обняв Садраха, отрастившего солидное брюшко, Шоданхо отпустил злую шутку:
– Кажется, одну свинью я уже поймал! Тут-то мне аджаки и пригодятся!
Все разместились в бывшем штабе Шоданхо, который с тех пор, как выгнали японцев, из уважения к нему никто больше не занимал. На другой день, как Шоданхо и обещал, начали они легендарную охоту, не дав себе времени на отдых. На каждого солдата приходилось три собаки, а Шоданхо шествовал впереди с винтовкой и ножом. Они не сидели в засаде, как Сахуди с друзьями, а стали ломиться сквозь чащу к лежке свиней. Огромные звери вскочили и бросились врассыпную.
В тот день поймали тридцать шесть свиней, на другой день – двадцать одну, на третий – семнадцать, всерьез подорвав свиное поголовье. Часть перебили из винтовок, а остальных поместили в огромный, наспех сколоченный загон посреди футбольного поля неподалеку от штаба. Как ни странно, из убитых свиней ни одна не превратилась в человека. Свиньи как свиньи, с клыками и пятачками, с черной щетиной в катышках грязи. На четвертый день крестьяне, осмелев, присоединились к охоте, и с тех пор вошло у них в обычай каждый год, от посевной до сбора урожая, охотиться на свиней.
Убитых свиней подручные Шоданхо относили в китайские рестораны, а живых готовили к свинячьим боям в честь блистательной победы. Свиней должны были стравливать на арене с аджаками, и горожане, изголодавшись по зрелищам, нетерпеливо ждали этого события. Шоданхо велел солдатам сколотить на футбольном поле арену из трехметровых досок. Снаружи, на высоте двух метров, соорудили помост для зрителей, укрепленный бамбуковыми шестами крест-накрест, на помост вела лестница. По бокам от лестницы два солдата проверяли билеты, а продавала билеты хорошенькая девушка, сидевшая тут же за столиком.
Свинячьи бои начались в воскресенье, спустя две недели после возвращения Шоданхо, и длились шесть дней, пока всех свиней до единой не перебили и не отправили на кухни ресторанов. Съезжались люди с самых дальних городских окраин и из окрестных деревень, выстраивались в очередь к хорошенькой билетерше. Те, у кого не было денег на билет, залезали на кокосовые пальмы, обрамлявшие футбольное поле, и прятались в ветвях – будто диковинные цветные кокосы выросли на пальмах.
Зрелище было занимательное. Аджаки, так до конца и не прирученные, набрасывались на диких свиней с бешеной яростью. Пять-шесть аджаков против одной свиньи – разумеется, нечестно, но все хотели знать наверняка, что свинья умрет, все жаждали не равного боя, а крови. Если свинья пыталась сразиться с каким-нибудь волком один на один, на нее накидывалась вся свора и загрызала. Если свинья выдыхалась, солдат окатывал ее ледяной водой из ведра, чтобы взбодрилась перед следующим боем. Исход каждого поединка был предрешен: свинья будет убита, а один-два аджака легко ранены. Затем выведут на арену новую свинью и шесть свежих аджаков, готовых разорвать ее в клочья. Зрителям нравилась жестокая забава, одного лишь Шоданхо внезапно увлекло другое зрелище.
В толпе он заметил прекрасную девушку, которую, похоже, ничуть не смущало, что зрители здесь – почти сплошь мужчины. Точь-в-точь сошедший на землю ангел, лет шестнадцати на вид. В волосах темно-зеленая лента, и даже издали видны чудные внимательные глаза, правильный нос и улыбка, немного хищная. Белоснежная кожа будто лучится изнутри, а полуденный морской ветерок развевает платье цвета слоновой кости. Из кармана платья девушка достала сигарету и невозмутимо закурила, не отрывая взгляда от дерущихся животных. Шоданхо следил за ней с той минуты, как она поднялась на помост, и, судя по всему, была она без спутника. Сгорая от любопытства, спросил он у стоявшего рядом майора Садраха:
– Кто эта девушка?
Майор Садрах, проследив его взгляд, ответил:
– Ее зовут Аламанда. Дочь проститутки Деви Аю.
Когда всех свиней перебили, Шоданхо поделил девяносто шесть своих аджаков между жителями Халимунды, большинство – крестьянам для охраны полей и рисовых плантаций, остальных он раздал в случайные руки. Тем, кому не хватило, велел подождать – щенки уже на подходе. Скоро расплодятся в Халимунде собаки, потомки тех самых аджаков.
Пришла пора Шоданхо вернуться в джунгли, как он и собирался. С самого начала предупредил он майора Садраха, что покинет город, как только покончит со свиньями. Но, увидев на арене Аламанду, лишился Шоданхо сна. “Должно быть, я влюблен”, – решил он. И от любви его бросало в дрожь, и искал он предлог задержаться в городе подольше – быть может, навсегда.
Его осенило, когда майор Садрах сказал:
– Не спеши уезжать, мы еще отпразднуем нашу победу. Пригласим сюда местный ансамбль.
– Задержусь из любви к городу, – охотно согласился Шоданхо.
Снова увидел он девушку вечером на представлении. Концерт устроили там же, на футбольном поле, только на этот раз вход был свободный и зрителей больше. Из столицы пригласили музыкантов, привезли певцов – никому неизвестных, но не все ли равно, лишь бы потанцевать, – и молодежь Халимунды отплясывала, разогретая то ли ритмами, то ли выпивкой.
Песни были как на подбор грустные – о разбитых сердцах, о неверных мужьях, о безответной любви, подобной хлопку одной ладони, – но как бы ни была печальна песня, певицы и не думали пускать слезу, а улыбались накрашенными губами, вихляли задами. Дождавшись аплодисментов, поворачивались, слегка приседая в своих мини-юбках, все напоказ, – и публика аплодировала громче. Этот коктейль из музыки, сладкой грусти и чувственности радовал людей в тот вечер.
Вновь увидел Шоданхо Аламанду, и опять без спутника. На этот раз была она в джинсах и кожаной куртке, с сигаретой меж прелестных губ. Как видно, не зря он вышел из джунглей, раз ему встретился этот ангел во плоти. Девушка не пошла к сцене танцевать, а пристроилась у одного из прилавков с едой, расставленных по всему полю, и смотрела. Властно притягиваемый ее красотой, устремился к ней Шоданхо. Нелегко было всеобщему любимцу пробиться сквозь толпу, каждый норовил пожать ему руку, но наконец очутились они лицом к лицу, и он смог любоваться ее несравненной красотой вблизи. Шоданхо было улыбнулся, но Аламанда лишь смерила его равнодушным взглядом.