Никогда не думала Деви Аю, что станет матерью трех красивых, но своенравных дочерей, а те будут охотиться за мужчинами лишь затем, чтобы оттолкнуть их прочь. У Аламанды дурные задатки проявились сразу, едва та стала заглядываться на мальчиков, а теперь и Адинда, похоже, шла по стопам старшей. С детства тихоня и домоседка, после скоропалительной свадьбы сестры она вдруг повадилась исчезать из дома. Вот бесстыдница, вечно пропадает с коммунистами на их шумных сборищах! Да еще и бегает за бывшим возлюбленным Аламанды, Товарищем Кливоном. На что он ей, непонятно – возможно, задумала отомстить сестре. Беда с ней, да и только.
Мужчины охотятся за моим причинным местом, говорила себе Деви Аю, а дочери мои охотятся за причинными местами мужчин.
Но еще сильнее болела у нее душа за младшую, двенадцатилетнюю Майю Деви, – вдруг последует примеру старших, непутевых? Девочка растет послушной, умницей-разумницей. Трудится как пчелка, всюду в доме наводит красоту и уют. Каждое утро срезает свежие розы и орхидеи, ставит в вазу в гостиной. По воскресеньям сметает с потолков паутину. Учителя на нее не нахвалятся, и каждый вечер садится она за учебники, чтобы не оставлять уроки на утро. Но все может перемениться, как у Адинды, – этого и боялась Деви Аю.
Ей хотелось поскорей сбыть Майю Деви с рук, до того как та подрастет и ударится во все тяжкие. Всю жизнь быстрый ум выручал ее в любых переделках – решения она принимала молниеносно. Нельзя допустить, чтобы Майю Деви постигла та же горькая участь, что выпала Аламанде и, возможно, ожидает Адинду. Но кому доверить двенадцатилетнюю дочь? Не выдавать же за первого встречного!
Решила Деви Аю спросить совета у любовника, Мамана Генденга. Однажды в воскресенье пошли они втроем в городской парк и провели там весь день – ели всякие лакомства, кормили с ладони оленей, качались на качелях. Деви Аю смотрела, как Маман Генденг водит Майю Деви за руку, показывает ей павлинов, схоронившихся в кустах, бросает орехи стае обезьян. Деви Аю даже не огорчилась, что о ней будто совсем забыли. Вот Маман Генденг с девочкой вышли на обрывистый берег и считают, сколько в небе чаек.
Когда они вернулись с прогулки и Майя Деви убежала куда-то с подружками, Деви Аю заговорила наконец с Маманом Генденгом:
– Почему бы вам не пожениться?
– Кому? – не понял Маман Генденг. – Кому это – нам?
– Тебе и Майе Деви.
– Да ты рехнулась! – опешил Маман Генденг. – Если я на ком и хочу жениться, то на тебе!
За бокалом холодного лимонада поделилась Деви Аю своими тревогами. Они сидели вдвоем на веранде, греясь на солнышке. Шумел вдалеке прибой, хлопотали воробьи в гнезде под крышей. Вот уже почти год были они любовниками, проститутка и клиент, заявивший на нее права. Деви Аю твердила: Майю Деви надо выдать замуж, а поскольку никого подходящего нет, единственный кандидат – Маман Генденг.
– Значит, спать со мной ты больше не желаешь?
– Этого я не говорила, – возразила Деви Аю. – Можешь навещать меня у мамаши Калонг, как все мужья, коли не постесняешься.
– Этим должно было кончиться, – буркнул Маман Генденг.
– Хоть раз в жизни о других людях подумай! Все мужчины в Халимунде с ума сходят! Их до смерти огорчает, что из-за тебя одного меня нельзя трогать. Отпустишь меня – станешь для них героем. А взамен получишь девочку, да такую, что никогда не пожалеешь, – младшую дочь прекраснейшей в городе проститутки!
– Ей же всего двенадцать!
– Собак вяжут в два года, а кур топчут в восемь месяцев.
– Но она-то не цыпленок и не щенок!
– Сразу видно, в школе ты не учился. Человек – млекопитающее, как собака, а ходит, как курица, на двух ногах.
Маман Генденг успел изучить нрав Деви Аю – или, по крайней мере, так думал. Если она что-то вбила в голову, пусть даже глупость несусветную, ей хоть кол на голове теши. И холодный лимонад не помог, он весь задрожал, будто на пути у него мост шириной в семь волосков, перекинутый над преисподней.
– Но хорошего мужа из меня никогда не выйдет, – возразил он.
– Ну так будь никудышным мужем, дело твое.
– И неизвестно еще, согласится ли она.
– Девочка она послушная, – заверила Деви Аю, – все просьбы мои выполняет, вряд ли она откажется.
– Нов постель с такой малявкой я точно не лягу.
– Подожди лет пять, велико дело!
Все, казалось, уже решено. И Маман Генденг, хоть и бывалый преман, содрогался при мысли, что станут говорить о таком браке. Скажут, будто он растлил девочку и его женят насильно.
– Бери ее в жены из любви ко мне, – сказала Деви Аю, – раз уж ничем больше тебя не проймешь.
Слова ее прозвучали для Мамана Генденга приговором. В мозгу будто пчелиный рой загудел, а в животе запорхали стрекозы. Отхлебнул он лимонаду, смыть этих тварей, да где там! Хуже того, в груди будто чертополох разросся, колет изнутри шипами! Безвольной тряпкой упал в кресло Маман Генденг, полуприкрыв глаза.
– Зачем ты так, с бухты-барахты, на меня все это обрушила? – спросил он.
– Скажи я в любое другое время, тебе было бы не легче.
– Уложи меня где-нибудь, мне надо передохнуть минутку.
– Моя постель всегда к твоим услугам.
Почти четыре часа проспал Маман Генденг, тихонько похрапывая. Сон – первое средство от пчел в голове, шипов в груди и стрекоз в желудке. Деви Аю то прихорашивалась в ванной, то сидела в гостиной с сигаретой и чашкой кофе и ждала, когда он проснется. Тут пришла Майя Деви, попросилась искупаться, но мать велела ей подождать, усадила подле себя.
– Доченька, скоро ты выйдешь замуж, как твоя старшая сестра Аламанда, – сказала Деви Аю.
– Говорят, выйти замуж – проще простого, – отозвалась Майя Деви.
– Верно. Куда трудней развестись.
Вышел из спальни Маман Генденг, бледный, точно лунатик, и рухнул в кресло, избегая смотреть на девочку, сидевшую подле матери.
– Видел я сон, – начал он. Деви Аю и Майя Деви молча ждали продолжения. – Снилось мне, будто меня змея укусила.
– Добрый знак, – ответила Деви Аю. – Скоро вы станете мужем и женой. Сбегаю за деревенским старостой.
Так Маман Генденг в тридцать лет стал мужем двенадцатилетней Майи Деви, в том же году, когда вышла за Шоданхо Аламанда. Тихую, скромную свадьбу сопровождали пересуды – все гадали, что за этим стоит. Зато, на радость мужчинам Халимунды, снова можно было навещать Деви Аю в заведении мамаши Калонг.
Деви Аю оставила молодым свой дом и двух слуг, а сама с Адиндой перебралась в один из свежеотремонтированных домов японской постройки. Деви Аю нравилось, что ванны в тех домах огромные, настоящие бассейны.
– Если и ты хочешь замуж, говори, не стесняйся, – сказала она Адинде.
– Я никуда не тороплюсь, – отозвалась Адинда. – До конца света еще далеко.
Накануне своего отъезда Деви Аю приготовила молодым роскошную спальню, благоухавшую жасмином и орхидеями. Заказанную в городе кровать с модным пружинным матрасом доставили еще днем и завесили розовой москитной сеткой, собранной в изящные складки. Стены украсили цветами из гофрированной бумаги. Но вся красота пропадала даром, ведь о первой брачной ночи и речи не шло.
Вместо этого Майя Деви в пижамке принялась скакать на кровати. Она испытывала на прочность матрас, как много лет назад в японском борделе ее мать. Вдоволь налюбовавшись всей этой роскошью, улеглась она в обнимку с подушкой и стала поджидать жениха. Вошел Маман Генденг, в крайнем смущении. Он не прыгнул в кровать, не обнял жену, не набросился на нее с яростью, подобно многим молодым мужьям. Он придвинул к кровати стул и замер, глядя в лицо девочки с такой мукой, будто та умирала на его глазах. Малышка между тем была очаровательна. Блестящие черные волосы разметались по подушке, глаза, устремленные на него, были ясны и невинны. Носик, губки – все дышало прелестью. Но все в ней еще так хрупко! И руки еще детские, и икры, и грудь под пижамкой едва наметилась. Нет, не станет он спать с такой малышкой.
– Что ты притих? – спросила Майя Деви.
– А что мне, по-твоему, делать? – ответил Маман Генденг чуть ли не жалобно.
– Сказку хотя бы расскажи.
Сказки сочинять Маман Генденг был не мастер – рассказал единственную, что знал, о принцессе Ренганис.
– Если будет у нас дочка, назовем ее Ренганис, – предложила Майя Деви.
– Я и сам об этом думал.
И каждый вечер одно и то же: первой ложится Майя Деви в пижамке, потом приходит Маман Генденг, все такой же потерянный. Придвинув стул, смотрит на молодую жену все так же хмуро, а Майя Деви требует сказку. И рассказывал он всегда одну и ту же, почти слово в слово, – о принцессе Ренганис, которая вышла замуж за дикого пса. Но все же вечера эти были счастливыми, и на лицах молодых не было написано скуки. Майя Деви обычно засыпала, не дослушав сказку. Укроет ее одеялом Маман Генденг, задернет москитную сетку, погасит лампу, зажжет ночник. Полюбовавшись мирно спящей девочкой, тихонько прикроет за собой дверь, поднимется на второй этаж, в свою одинокую спальню, и спит там до утра, а утром придет жена с чашкой горячего кофе. Деви Аю с Адиндой у себя в новом доме потешались: смех, да и только!
Маман Генденг завел новый распорядок. Вставал по утрам, пил кофе, сваренный женой. Через полчаса служанка Мира подавала завтрак, и они с женой садились за стол, как все счастливые семьи. Вначале Маман Генденг, большой любитель с утра поваляться в постели, выходил к завтраку с неохотой. Но после завтрака жена позволяла ему вернуться в постель, а на сытый желудок ему спалось еще слаще. Когда Маман Генденг просыпался снова, часов в десять утра, на кровати его уже ждала отглаженная одежда. Он принимал ванну, что раньше делал нечасто, и одевался. Он не узнавал себя в зеркале: рубашка с воротником на пуговках, строгие брюки с аккуратными стрелками. Лишь ради Майи Деви был он согласен ходить таким щеголем. Поцеловав в дверях жену в лоб, шел он на свой “пост” у автовокзала.
Спустя время он ко всему привык, пусть приятели и смотрели на него косо, не узнавая его. Беспрестанно тоскуя по дому и по жене, он больше не засиживался до вечера на автовокзале, а спешил домой, едва перевалит за полдень.