Il merito delle donne) и «Правосудие женщин» (La giustizia delle donne) – книги были напечатаны посмертно, в 1600 году – героини весьма критически отзывались о поведении мужчин. Если же говорить о куртизанках, то в период Контрреформации отношение к проституции стало значительно менее терпимым – католикам приходилось ни в чем не уступать протестантам[968].
С другой стороны, как мы видим на примере Виттории Колонны, реформы давали женщинам возможность утвердиться в религиозных кругах, и эта возможность не ограничивалась одной лишь литературой: в 1547 году в Болонье женщины получили доступ в братство Санта-Мария делла Пьета. Братства были религиозными организациями, которые обеспечивали своим участникам-мужчинам полезные социальные связи. Женщинам же этот путь был закрыт, что вызывало их недовольство. В храме, где располагалась конкретная группа, находился очень популярный образ Девы Марии, и в статуте братства говорилось: «Благословенная Дева этого храма проявляла благодатное приятие и одного, и другого пола». Мужчины братства проголосовали за принятие женщин, «добрых матерей и сестер», и возглавила женщин братства некая Мона Лючия. Однако членство это ограничивалось конкретным женским обществом, «отдельным, но равным»[969].
Поэтесса Лаура Баттиферри дельи Амманнати – вот еще одна женщина, обратившаяся к религиозному самовыражению. Как и другая писательница, Туллия д’Арагона, она была незаконнорожденной дочерью высокопоставленного ватиканского деятеля. Но отец ее признал и даже дал ей образование. В 1560 году Баттиферри (флорентийский придворный художник Бронзино изобразил ее профиль по образу портретов Данте и Петрарки) начала печатать сонеты в новом стиле. Некоторые ее стихи были посвящены правителям Флоренции и Урбино, а также «непокоренному королю» Испании Филиппу II[970]. Но уже вторая ее книга оказалась совершенно иной. Через год после завершения Тридентского собора она напечатала перевод «Семи покаянных псалмов». Книга отражала ее увлеченность идеями Контрреформации и поддержку движения иезуитов[971]. В 60-е годы XVI века практика посвящения печатных книг женщинам (том стихов Баттиферри, напечатанный в 1560 году, был посвящен герцогине Флоренции, Элеоноре ди Толедо)[972] стала уходить в прошлое. Дальнейшие посвящения женщинам стали сугубо духовными (по крайней мере, по данным изучения материалов одной венецианской печатной компании; возможно, это было связано с последствиями Тридентского собора)[973].
Но чрезмерный религиозный пыл для женщин был так же опасен, как и подозрения в протестантстве. Паола Антония Негри убедилась в этом на собственном опыте. Негри считалась «живой святой» и пользовалась большой популярностью. Ее монастырь привлекал массу поклонниц, среди которых была и Изабелла Капуанская (вдова Ферранте Гонзага). Но претензии на «божественность» граничили с ересью. В 1551 году ее изгнали с венецианских территорий, в следующем году ее допрашивала инквизиция, после чего ее заточили в монастырь, где она и пробыла почти до самой смерти[974].
Монастыри по-прежнему давали кров – порой добровольный, порой нет – многим женщинам, особенно высокого положения. Это особенно ярко проявилось в Венеции, где строгие законы касательно браков среди правящей элиты привели к завышенным требованиям к приданому. В результате многие семьи предпочитали отправлять дочерей в монастырь, чем выдавать их замуж. По некоторым оценкам, в 1581 году более половины женщин из патрицианских семей Венеции жили в монастырях[975]. Вот в такой атмосфере уже в следующем веке Арканджела Таработти написала книгу с жестокими нападками на монастырскую жизнь, утверждая, что каждая третья венецианская монахиня оказалась в монастыре не по призванию, а по принуждению[976]. И это действительно было так: девочек вынуждали уходить в монастыри угрозами физического насилия или психологического принуждения. С другой стороны, мы знаем о таких примерах, потому что женщины (порой через несколько лет) подавали прошение об освобождении от обетов, данных по принуждению, и прошения эти удовлетворялись. Церковь не всегда осуждала подобные прошения, тем не менее уйти из монастыря было очень непросто[977].
Несмотря на все трудности, женщины-писатели XVI века вместе с женщинами-художниками, такими как Ангвиссола, проложили путь большой группе итальянских женщин, которые стали писателями, певицами и художниками: среди них можно увидеть художницу Лавинию Фонтану, известную портретистку в Болонье и Риме; актрису и певицу Изабеллу Андреини, пьеса которой, «Миртилла», воспевала силу и интеллект женщин. В XVII веке слава пришла к художнице Артемизии Джентилески – самой известной ее картиной остается «Юдифь, обезглавливающая Олоферна»[978]. Если у женщин и был Ренессанс, он пришелся на период Итальянских войн и последующих десятилетий.
Мы не хотим сказать, что в XVI веке итальянские женщины не подвергались угнетению – скорее, наоборот. Примером тому может служить судьба племянницы папы Павла IV, Виоланте Карафа. Муж заподозрил ее в измене и убил, причем ему помогали другие родственники-мужчины. Это было убийство чести. Виоланте была убита во время конклава 1559 года, на котором избирали преемника Павла, и это еще более усилило неприязнь к семейству Карафа. Карафа и без того не пользовался популярностью в Риме, особенно в кругу чиновников. В период sede vacante (пустого престола) между понтификатами насилие вспыхивало довольно часто, и этот год не стал исключением: после убийства Виоланте семейный дом Павла разграбили, а его статую осквернили – почти то же произошло со статуей Юлия II в Болонье полвека назад. В конце концов конклав избрал папой Джованни Анджело Медичи (миланца, очень дальнего родственника правителей Флоренции). Новый папа принял имя Пия IV. Он использовал дело Виоланте, чтобы открыть преследование племянников своего предшественника, Джованни и Карло (справедливости ради надо сказать, что сделал он это и для укрепления собственной власти, и для справедливого наказания убийц Виоланте). В 1560–1561 годах Пий IV выдвинул против них обвинения – не только в убийстве Виоланте и ее любовника, но и в других убийствах в Неаполе и Риме, а также в резне в Беттоне близ Перуджи, в двух изнасилованиях и частом посещении проституток[979]. Хотя многим высокопоставленным мужчинам подобное поведение часто сходило с рук, но порой правосудие их настигало. Утвердив собственную папскую власть, Пий IV поддержал коллегию кардиналов, которая приговорила обоих племянников Павла к смерти. В отличие от Фарнезе, семья Карафа не сумела удержать власть, которой наслаждалась так недолго[980].
Пий IV провел последнее заседание Тридентского собора. Если реальные войны (по крайней мере, на Апеннинском полуострове) закончились, то война идей была в полном разгаре. В 1563 году собор завершил дискуссии и принял ряд решений, которые, хотя и решали самые серьезные проблемы (например, отсутствие клириков и торговлю индульгенциями), но закрепляли разрыв между католиками и протестантами. Те, кто надеялся на примирение, были разочарованы. Однако между реформированным католицизмом и протестантизмом было больше общего, чем можно предположить из последующих религиозных войн. Когда собор завершился, в его указах и доктринах особое внимание уделялось образованию священства; делался упор на личность и исповедь, то есть на более индивидуальный тип религии; главной целью бюрократии становилась централизация власти. Исповедальня, так хорошо знакомая современным католикам, появилась после этих дискуссий, хотя долгое время новая, более индивидуализированная идея религии оставалась достоянием лишь относительно узкого круга элиты[981].
Историки долго спорили, как следует понимать эти решения. Традиционно их считали «Контрреформацией», то есть реакцией на протестантизм. Но в последнее время ученые стали использовать термины «католическая реформация» или «католическое обновление», подчеркивая неразрывность тенденций церковных реформ, таких как (например) действия Джана Маттео Джиберти или даже Джироламо Савонаролы, или соборы конца XIV – начала XV веков, когда церковные соборы стремились справиться с расколом, в результате которого один папа находился в Авиньоне, а другой в Риме.
В действительности само предложение церковной реформы, выдвинутое на соборе (впервые с Латеранского собора 1512–1517 годов), в определенной степени было возвратом к давней традиции реформаторских соборов. Можно заметить явные параллели между идеей Тридентского собора о том, что епископы – это главным образом духовные лидеры (несмотря на их роль правителей со всеми присущими ей политическими компромиссами и потенциалом для коррупции), и более ранними инициативами, призванными сделать Церковь более простой и менее мирской, как в первые годы апостолов. В Тренте была подтверждена ценность семи таинств, закрепленных Флорентийским собором 1438 года. В Тренте подтвердили мысль о непорочном зачатии девы Марии (то есть о зачатии без первородного греха, которым отягощен каждый человек) и доктрину чистилища: оба эти момента были источником разногласий с протестантизмом, но обсуждались еще и до появления Лютера[982]. Точно так же некоторые историки отвергают мысль о том, что иезуиты в своей работе были абсолютн