– Дзинь! – под моим взглядом телефон чудесным образом ожил.
– Да! – радостно отозвалась я.
– Ну, что Симакова…
– Родила! – восторженно вскричала я. – Поздравляю, мальчик у вас, сорок восемь сантиметров, два восемьсот!
Возможно, я немного напутала с цифрами, но утешила себя тем, что счастливому папе сантиметром меньше или сантиметром больше – без разницы, перемерять и перевешивать ребеночка он точно не будет. Симаков на другом конце провода издал оглушительный вопль – нечто среднее между ревом раненого буйвола и трубным криком охваченного любовной горячкой слона. Я понимающе усмехнулась, повесила трубку и решительно выдернула вилку из телефонной розетки, чтобы меня не вздумали беспокоить родные и близкие других рожениц. Потом я выключила свой мобильник и лишь после этого снова угнездилась на диване, закрыла глаза и крепко, сладко уснула.
Песни и пляски народов ада
– Ну, начнем! – Дональд запер изнутри дверь своей комнаты и потер руки, устремив жадный взгляд на аппаратуру, собранную на подоконнике и полностью готовую к началу передачи.
Плотоядная улыбка, полукругом подчеркнувшая его утиный нос в этот исторический момент, видна была только Степе. Зато в голосе Дона предвкушение удовольствия прозвучало так явно, что бабуля, проходившая мимо двери в комнату внука, задержалась и прислушалась.
Шестидесятилетняя баба Катя, к стыду своему, лишь недавно узнала о таком явлении, как однополая любовь. В телевизионной передаче, существенно расширившей ортодоксальные представления бабули о сексе, были более или менее детально описаны различные отклонения от нормы. Баба Катя прозрела и сразу заподозрила в нетрадиционной сексуальной ориентации своего старшего внука. После просмотра просветившей ее телепередачи бабуля примерно с неделю внимательно приглядывалась к Дону, а он за все это время ни разу не принимал у себя в гостях девушек и даже не любезничал с барышнями по телефону. Зато внучек по вечерам то и дело запирался в комнате с приятелем Степкой и частенько шушукался с ним по телефону, конспиративно прикрываясь ладошкой.
Бабуля прислонила к стене щетку на длинной ручке, прижалась ухом к филенке двери и услышала, как Дональд пригласил дружка:
– Садись ближе.
Бабка сокрушенно покачала головой.
– Гляди, все просто. Берешь вот эту штуку и двигаешь туда-сюда! – возбужденно произнес Дон.
В этот момент он указывал пальцем на тумблер, с помощью которого сигнал передающего устройства переключался с одного приемника на другой, но бабуля за дверью не могла этого видеть. Поэтому «штука», которую она увидела в своем распаленном воображении, имела форму, размер и назначение, абсолютно нехарактерные для радиодетали.
– Давай, ты сам это сделаешь? – робея, попросил Степа. – А я буду смотреть.
Он взял бинокль и навел его на темное окно в первом этаже двухэтажного старого дома. Бинокль был театральный, маломощный, но Степе было приятно чувствовать, что он тоже при деле.
– Смотреть он любит! – шепотом резюмировала бабуля, проникаясь ненавистью к извращенцу Степке. У нее не было сомнений в том, что именно непутевый дружок сбил Дона с пути истинной мужественности.
– Сначала, конечно, сам! – легко согласился Дон. – Меня Пашка научил, так что я все сделаю, как надо.
– Ну, наш-то хоть активный! – прошептала себе под нос бабуля, немного утешившись этим умозаключением и заодно внеся в черный список дружка Пашку. Вот кто, оказывается, научил внучка плохому!
– Погоди! Надень, – Степка протянул Дону наушники, в которых, как обещал установивший и настроивший всю систему радиолюбитель Пашка, должен был прорезаться звук со спрятанного в плафон люстры «жучка».
– Правильно, – кивнул Дональд. – Процесс нужно держать под контролем.
«Молодец, внучек, предохраняется!» – подумала бабуля, вновь составив себе ошибочное представление о том, что, куда и зачем надел Дон.
– Давай! – вдавив в глазницы слабенький театральный бинокль, взволнованно выдохнул Степа.
Дон «дал», и тут же в наушниках зазвучал слабый, но отчетливый вой, сменившийся противным бряцанием.
– Кайф! – восхитился Дональд. – Ну, молодец, Пашка, ну, удружил!
Баба Катя молча сплюнула на пол, взяла свою щетку и, горестно ссутулившись, побрела в кухню. Портить внуку удовольствие, даже если оно – извращенное, было не в ее правилах.
Некоторое время Степа и Дон, передавая друг другу наушники, наслаждались потусторонним концертом в собственной трансляции. Техника работала исправно, воображаемые привидения добросовестно завывали, вздыхали, стучали, бренчали и топали, и организаторы радиопостановки с замиранием сердца ждали, что к стенаниям нежити вот-вот присоединит свой дрожащий голос испуганная хозяйка квартиры. Однако время шло, пьеса пошла по второму кругу, и Дональду стало казаться, что подуставшие призраки начинают хрипеть. На самом деле этот эффект создавали эфирные помехи, но Дон всерьез забеспокоился:
– Глухая она, что ли?
Одновременно с этим вопросом он прибавил звук. Беспокойная нечисть обрела второе дыхание и завыла громче – точь-в-точь хищная стая гоночных мотоциклов, несущихся по скоростному треку с ревом двигателей и визгом тормозов.
– Ну?! – Степа окаменел от внимательности.
Привидения с моторчиками пошли на третий круг.
– Она спит, как пожарник! – выждав полминуты, сказал раздосадованный Дональд.
– Может, не спит вовсе? Может, она уже померла с перепугу? – напрягся Степа. – С первого же замогильного вопля коньки отбросила, даже пикнуть не успела?
Дональд не ответил. Он уже бежал в прихожую, к телефону, задумав разбудить спящую хозяйку квартиры звонком. К сожалению, ничего не вышло: домашний телефон Елены Ивановны отзывался гудками, а мобильник после долгой паузы откликнулся приятным девичьим голосом, сообщившим, что аппарат абонента выключен.
– Точно, спит! Вырубила телефоны и дрыхнет, зараза, как сурок! – разгневался Дон.
– Дры-ыхнет? – возмущенно повторил Степа, стремительно свирепея при мысли о том, сколько его кровных денег было вбухано в радиопостановку. – Щас я ее подниму!
– Ты куда? – крикнул вслед убегающему приятелю Дональд.
– Туда!
И Степа понесся по коридору, на бегу приговаривая:
– Не встает? Ладно! Щас встанет!
– Импотент! – выглянув из кухни, злорадно прошептала баба Катя. И тут же испуганно отпрянула, потому что Степа круто развернулся и в два прыжка подскочил к бабуле.
Старушка успела укорить себя за несдержанность языка, но Степка, как оказалось, обидного словечка вовсе не услышал. Его привлекла бабкина щетка на длинной ручке.
– Баба Катя, дайте палку, – скороговоркой попросил Степа. – Я попользуюсь и сразу верну!
Не дожидаясь ответа, Степа вырвал щетку из слабых рук старушки, гигантскими шагами умчался в прихожую и выскочил из квартиры, оставив бабу Катю увлеченно гадать – каким таким гнусным образом использует этот извращенец ее палку?
Засыпала я под набирающий силу дождик, и дробный перестук капель навеял мне странный сон. Привиделось мне, будто из поднебесья на мой подоконник сыплются маленькие куколки: деревянные, пластмассовые, целлулоидные. Мягкие зверюшки безвольно валились на дорожку, резиновые пупсы упруго подскакивали и рушились в кусты. Дождь с градом игрушек крепчал, пупсы увеличивались в размерах, и вот уже сверху полетели гигантские куклы. Эти были на парашютах – кроме надувных женщин, удивительно похожих на Джульетту Незабудкину. Куклы валились с визгом, писком и топотом. Потом послышался нарастающий вой, и на землю упала рослая фигура, опознать которую я не успела. При падении игрушка расплющилась в плоский блинчик затейливого силуэта со множеством отростков, но почти сразу же отклеилась от земли и замолотила в мое окно руками, похожими на полоски фанеры. Стук дерева о стекло заставил меня проснуться.
Открыв глаза, я рывком села на диване и посмотрела в незашторенное окно. В мутном свете далекого фонаря чернели мокрые кусты, а по стеклу действительно елозила какая-то палка! Спросонья я вообразила, что ко мне в дом рвется десантировавшийся Буратино, и, взлетев на подоконник, я злобно гаркнула в открытую форточку:
– А ну, убирайся отсюда, бревно недобитое!
Грузный удаляющийся топот заставил меня опасливо задуматься о размерах этого деревянного человечка. Судя по ощутимой тяжести шагов, данное конкретное детище Папы Карло было вырезано из массива дуба в полный баскетбольный рост!
Обратив марионетку-переростка в бегство, я для успокоения нервов глубоко подышала свежим ночным воздухом из форточки и, почувствовав, что моим босым ногам стало зябко на голом подоконнике, слезла обратно на диван. Потом протянула руку и включила лампу.
Рука заметно дрожала, потому что ничем не спровоцированное ночное нападение шизоидного Пиноккио меня здорово напугало. Сердце в груди колотилось, как погремушка в руках веселого младенца, кровь шумела в ушах, и я не сразу услышала странные звуки, доносящиеся из гостиной. А когда услышала, быстро погасила свет и замерла, как идол с острова Пасхи – каменный истукан с вытянувшейся физиономией и длинными, как у таксы, ушами. Обычно мои слуховые органы имеют гораздо более компактный размер, но сейчас они сами собой увеличились. И если бы какая-нибудь любопытная Красная Шапочка попыталась прояснить природу этого явления традиционным вопросом: «А почему у тебя такие большие уши?», я ответила бы ей хриплым испуганным голосом: «Чтобы лучше слышать, деточка!»
И ведь было что послушать!
Под покровом ночи в моей квартире бурлила какая-то жизнь. Или наоборот – и не жизнь вовсе? Звуки мне слышались такие, которые вызывали в воображении образы, абсолютно несовместимые с жизнью. Как живые – тьфу, как мертвые! – виделись мне разные неприятные личности, с кожными покровами нездорового синюшного цвета, с пустыми глазницами, грязными кривыми когтями и клыками, непомерная длина которых привела бы в ужас дантиста. Некоторые из этих несимпатичных персонажей щеголяли в долгополых белых балахонах самого потрепанного вида, а иные и вовсе блистали голыми костяками, демонстрируя идею нудизма, доведенную до полного абсурда.