Я посмотрела на нее внимательно: не заболела, нет?
Щеки у моей девочки были подозрительно темные. Не красные, а прямо-таки коричневые. Сыпь какая-то?
Я пригляделась. Вроде не сыпь.
– Что с лицом? Ты чем-то испачкалась. – Я потянулась к дочери, но она отшатнулась, швырнула в мойку чайную ложку и убежала из кухни.
– Что это с ней? – Я озадаченно посмотрела на Натку.
Та покачала головой:
– Мать, ты такая неделикатная! Наступила ребенку на больную мозоль.
– Какую еще мозоль? Я ее про лицо спросила!
– А мозоль, образно говоря, как раз там. Даже две мозоли.
Натка села на освободившийся табурет, придвинула к себе блюдце с тортиком, к которому Сашка даже не притронулась, но под моим тяжелым взглядом замерла, не донеся ложку до цели:
– Что? Я тут совершенно ни при чем! Это наш кавалер Фома Горохов постарался.
– Что он сделал? – нахмурилась я.
– Не поверишь – комплимент!
– Ну?
– Сказал Сашке, что она такая миленькая, как бурундучок с орешками!
– Имелись в виду орешки за щеками?
Натка кивнула, и я все поняла.
У Анфисы Гривцовой, главного эксперта восьмого «Б» по всем жизненно важным вопросам, включая модные тренды, лицо куриным сердечком и своеобразные представления о святом женском долге. Анфиса убеждена, что каждая уважающая себя девушка должна всеми силами и средствами стремиться к идеалу красоты, который заключается в комбинации пухлого ротика, оленьих глаз, ярких четких бровей и высоких скул голливудской дивы.
Вот со скулами-то моей дочери катастрофически не повезло.
У Сашки хорошенькая милая мордашка, немного пухловатая, но я-то знаю, что это пройдет: в возрасте дочери я тоже была щекастой, как мой домашний питомец – хомячок Гошка.
Когда я говорю об этом Сашке, по ее лицу видно, что она очень хочет мне верить, но сомневается, не врет ли ей коварная родительница. Для пятнадцатилетней дочери рассказы матери о собственном детстве – преданья старины глубокой, легенды, достоверность которых я, увы, не могу подтвердить. Свой немногочисленный круглолицый фотокомпромат я собственными руками безжалостно истребила примерно в семнадцать лет, когда у меня завелись первые поклонники. Бабушка, добрая душа, всем моим мальчикам предлагала посмотреть семейный альбом с фотографиями, а я не могла допустить, чтобы кавалеры увидели меня нелепым хомячком.
Надо же, все повторяется…
– Опять двадцать пять, да? – угадав, о чем я думаю, сочувственно спросила Натка.
Я сначала кивнула, потом покачала головой:
– Но я никогда не срезала себе щеки в фотошопе!
– Так фотошопа же еще не было. – Сестра пожала плечами. – Зато, я помню, ты тыкала в свой фотопортрет циркулем, проверяя, помещается ли твое лицо в круг!
– Так в круг же! А Сашке нужно непременно в вертикальный овал! – Ложечкой, испачканной калорийным кремом, я нарисовала в воздухе желанную фигуру. – Видите ли, Анфиса Гривцова сказала, что девушка с круглым лицом похожа на крестьянку.
– Сказала бы я этой злыдне Анфиске! – пробормотала Натка, машинально поглядев на свое отражение в темном оконном стекле.
Могла бы и не смотреть: ее нынешняя фигура лица была надежно скрыта парижским шарфиком.
Но опыт, как говорится, не пропьешь и не спрячешь.
– С круглым лицом можно нормально поработать, это несложно, – авторитетно заявила сестрица и процитировала какой-то модный журнал: – С помощью светлого тона создается иллюзия правильного овала, а та часть лица, которая за него выходит, маскируется темным тоном…
– А, так это был темный тон? – с опозданием дошло до меня. – У Сашки на щеках?
Сестра кивнула.
– Это ты ее научила? Ну, Натка, зачем! – Я расстроилась. – У девочки такая прелестная нежная кожа, а она будет портить ее гримом!
– По-твоему, будет лучше, если она удалит себе несколько зубов?
Я онемела. Натка заглянула в мои полные безмолвного ужаса глаза и усмехнулась, довольная произведенным эффектом:
– Не волнуйся, рвать коренные зубы я ее отговорила. Хотя Анфиса Гривцова утверждает, что Виктория Бекхэм именно так акцентировала скулы и получила свои ямочки на щеках, в юности у нее тоже лицо было круглое, как арбуз…
– Может, мне поговорить с этой Анфисой Гривцовой? – вздохнула я.
– Ха! Да она не станет тебя слушать.
– Почему это? Другие слушают!
– Другие слушают тебя в зале суда, там у них вариантов нет. А для Гривцовой ты никакой не авторитет, – не пощадила меня сестрица. – Посмотри на себя в зеркало, ты Виктория Бекхэм? Эмма Уотсон? Миранда Керр? Сиенна Миллер? Нет, нет и еще раз нет!
– А кто все эти женщины? Я только Викторию знаю, она жена футболиста…
– Вот! – Натка звонко стукнула ложкой по опустевшему блюдцу. – В этом ты, Ленка, вся! «Виктория Бекхэм – это жена футболиста»! Так мог бы сказать мужик! Но ты же – женщина! И должна понимать, что Вики – в первую очередь, икона стиля!
– Тьфу ты, ну ты, ножки гнуты, – проворчала я.
– Да, ножки у нее так себе, – охотно согласилась сестрица. – Но ты не уловила главное, что я хотела сказать.
– Что я плохая мать?
– Нет! Что ты – женщина так себе! Ни стиля, ни ухоженности – как ты можешь влиять на эту классную заводилу Анфису?!
– Ты права. – Я закрыла свое несовершенное лицо руками. – И что же мне делать?
– Иди в кровать, – сказала Натка. – Утром хотя бы цвет лица нормальный будет.
– Но…
– Спать!
Сестрица сдернула меня с табуретки и вытолкала из кухни, сказав еще напоследок:
– Усвой уже: чем хуже смотришься, тем меньше влияешь!
– То есть ты утверждаешь, что мое влияние на дочь обратно пропорционально объему мешков под моими глазами? – не поверила я.
Натка убежденно кивнула. Персидские огурцы на ее намордном платке согласно заколыхались.
Это было серьезное заявление, которое следовало вдумчиво осмыслить.
Я пошла спать.
Не вышло: едва я влезла под одеяло, пришла Сашка – в пижаме с зайками и с плюшевым медведем в руках.
Увидев этого медведя, я сразу поняла, что дело плохо. Древний плюшевый Винни Пух – вечный Сашкин психотерапевт. Именно ему дочь с малых лет поверяет свои секреты, именно его плюшевую грудь орошает слезами.
– Что, Сашенька? Говори. Девочка моя, мне ты тоже можешь рассказать абсолютно все, – сказала я, откровенно ревнуя дочь к игрушечному топтыгину. – Я все пойму и всегда помогу…
– Класс, тогда дай денег! – перебила меня дочь.
– Сколько, на что, ты собралась за покупками? – Я потянулась к креслу, в которое определила на ночлег свою сумку со всем ее содержимым, включая далеко не пухлый кошелек.
– На фиг покупки! – грубо ответила Сашка. – Мне срочно нужны деньги на операцию!
– Какую операцию?! – Я испугалась.
Что я упустила? Что прозевала, тратя время и силы на то, чтобы вникнуть в дела чужих и, в общем-то, безразличных мне людей? Сашка больна?! И так серьезно, что ей нужна операция?!
– А сама ты не видишь?! – огрызнулась дочь.
Отбросив мишку, который успешно совершил мягкую посадку у меня в ногах, она двумя руками схватилась за свои щеки и растянула их, как гармошку:
– Вот! И как мне с этим жить?
– С чем, со щеками? – уточнила я.
Страх прошел, уступив место злости.
Смотрите-ка, щеки ей не нравятся! Да где-нибудь в голодной Африке пятнадцатилетние девочки о таких щеках только мечтают! А в Индии, где тоже проблемы с продовольствием, я слышала, это до сих пор примета настоящей красоты!
– А не зажралась ли моя милая дочь? – сдерживаясь, чтобы не заорать, спросила я плюшевого медведя.
Он дипломатично промолчал, зато сама Сашка взвыла:
– Я так и знала, что ты не поймешь!
– Чего, Саша? Идиотского желания лечь под нож, чтобы исправить воображаемые недостатки внешности? – Я почувствовала, что закипаю. – Тебе мало примера тети Наташи? Ты не понимаешь, как это серьезно? Хочешь оперироваться, рискуя превратиться в уродину? И это при том, что еще пара лет, и от твоих пухлых детских щечек и следа не останется!
– Я не могу столько ждать! – В Сашкиных глазах заблестели злые слезы.
Она сдернула с моей кровати своего медведя и, гневно размахивая им, убежала прочь.
– И жить торопится, и чувствовать спешит, – пробормотала я и, немного помедлив, рухнула на подушку.
Что за жизнь у меня, а? И что за люди вокруг? Все хотят денег и страдают от недостатка красоты, хотя на самом деле им явно не хватает совсем другого. Мозгов!
Интересно, нет ли таких клиник, в которых пациентам добавляют ума, здравого смысла и рассудительности? Я бы туда донором пошла, чтобы поделиться мозгами с сестрой и дочкой!
На кухне буйствовала разобиженная Сашка, успокаивающе журчал голос Натки, хлопала дверца холодильника и звенели чайные ложечки: мои красавицы, но не умницы, парадоксальным образом утешались вредным для фигуры и щек калорийным тортиком.
Я подумала, а не выйти ли к ним? И решила, что не выйти.
Накроюсь с головой одеялом, пересчитаю отару-другую овец и буду бороться с серым цветом лица и мешками под глазами по методу доктора Морфея – дешево и сердито.
Глава третья
Утро рабочего дня порадовало меня некоторым разнообразием. На сей раз я встретила в коридоре у своей двери не Плевакина, а Диму с Верочкой.
Они вышли из кабинета гуськом, как верблюды в караване, и тоже с грузом: оба держали в руках по стопке папок. У Верочки стопка доходила до подбородка, которым она ее и придерживала, у Димы – до самых глаз. При этом лицо Верочки от подбородка до глаз укрывала одноразовая медицинская маска, с которой так сроднилась моя сестрица Натка. Но Верочка – девушка молодая и очень здравомыслящая, а Дима – даже не девушка и тоже крепко дружит с головой, так что ни она, ни он не стали бы оперировать лицо.
Тогда зачем его прятать?
– Это грабеж? – спросила я, не протестуя, но желая прояснить ситуацию. – Или мы срочно переезжаем в глубокий тыл в связи с, эм-м-м, например, началом химической войны?