Исходя из очевидно положительной динамики, я небезосновательно почувствовала надежду на то, что причина нашей холодной войны постепенно исчезнет сама собой, дочь успокоится, подобреет и снова станет той Сашкой, которую я люблю…
Хотя я-то ее любую люблю. Это она меня в последнее время не очень…
Но я бы потерпела.
Натка так и сказала:
– Терпи, мать. Терпение и труд – они все перетрут!
– Например, нервы, – охотно согласилась я, крутя в пальцах ложку. – Они у меня совсем не стальные канаты…
Был поздний вечер чрезвычайно утомительного трудового дня. Извилины в моем мозгу, как водосточные канавы в сезон дождей, плотно забились разным мусором, щедро насыпанным туда участниками и зрителями процесса.
В бедной моей голове шуршали и ворочались, укладываясь поудобнее, с полдюжины Элеонориных характеристик, включая физиогномическую. По мысли защиты, они должны были утвердить суд во мнении об ответчице как особе кроткой, доброй и терпеливой, обладающей золотым характером высшей пробы, а потому абсолютно неспособной на такой грех, как возведение напраслины.
Бусинами разорванных четок в голове моей катались и сталкивались, раздражающе щелкая, звучные имена голливудских звезд, похожих, словно близкие родичи: Кира Найтли и Натали Портман, Киану Ривз и Крис Клейн, Зоуи Дешанель и Кэти Перри, Милла Йовович и Линда Эванджелиста, Хелена Кристенсен и Камерон Диас… И конечно, главная пара условных «близняшек» – Анджелина Джоли и Элеонора Сушкина.
Адвокаты Элеоноры Константиновны исподволь убеждали суд и публику, что истица по праву стоит в одном ряду с голливудскими звездами. То бишь, вы же понимаете, какая глыба, какой матерый человечище обижен этими иродами из «Эстет Идеаль»!
Заодно защита настойчиво гнула свою линию, продвигая мысль, что Джоли нынче такая красивая только потому, что делала свои пластические операции не там, где Сушкина, – не в «Эстет Идеаль».
Список пластик Анджелины, кстати, тоже был представлен…
Вот к чему мне было знать, что у нее в скулах импланты? Я эти слова – скулы, щеки – уже слышать не могла. Меня тема боковых сторон передней части головы уверенно загоняла в депрессию!
– Ну, чего застыла? Ешь уже, – досадливо вздохнула Натка, тоже присаживаясь за стол. – Посмотри на себя, на кого ты похожа?
– На кого?
Я послушно посмотрела на себя, пытливо заглянув в блестящую стальную ложку.
Ложка недвусмысленно дала понять, что похожа я на февральскую белочку: истощавшую и серую. При этом кривое зеркальце столового прибора не поленилось издевательски пририсовать мне типичные щечки грызуна.
Я раздраженно цокнула и погрузила ложку в супчик, смывая нелестную картинку.
– На студентку ты похожа, вот на кого, – сказала сестрица.
И прежде чем я успела возрадоваться, что все еще молодо выгляжу, припечатала:
– На вечную студентку.
– Век живи, век учись! – парировала я народной мудростью и налегла на супчик.
Он был богатый – с мясом. У Натки с ее интернет-торговлей чердачными древностями завелись деньжата, и мы перестали отчаянно экономить на еде. Поэтому я смело поинтересовалась, что нынче будет на второе, не опасаясь, что предложенное мне первое окажется единственным блюдом.
– На второе котлеты с зеленым горошком, на третье чай с конфетами, а уже потом все остальное, – сказала Натка твердо, но не очень внятно.
Ее лицо толстым слоем покрывала какая-то целебная белая масса, снежная корка которой сильно затрудняла работу мимических мышц.
Формулировочка мне не понравилась.
«Все остальное» – это будило не только фантазию и аппетит, но и тревогу.
К тому же сестрица как-то особенно жалостливо на меня смотрела. Печальный взор в сочетании с физиономией в белоснежной глазури придавал Натке сходство с грустным Пьеро, а этому персонажу я никогда не симпатизировала. Не люблю пассивных нытиков и слюнтяев.
– Вываливай, – потребовала я, отложив ложку и превентивно нахмурясь. – Да не котлеты! Информацию вываливай. Говори, в чем дело, я же вижу, что-то случилось. Колись!
Натка тяжко вздохнула и так скривилась, что едва не раскололась буквально: ее квазифарфоровая маска пошла трещинками.
– Может, все-таки съешь сначала котлету? Боюсь, потом у тебя аппетит пропадет.
– Уже пропал, – я отодвинула тарелку. – Не тяни уже, руби с плеча.
– Ладно. Сашка продала свою историю «Гламурене».
Я озадаченно моргнула. В последнем предложении мне однозначно понятно было всего одно слово – имя дочери.
– Что значит – продала? Какую-такую свою историю? И что такое «Гламурена»?
Воображение предупредительно нарисовало мне уродливую рыбину в профессиональном макияже.
– Как ты живешь вообще, если ничего не знаешь? – подивилась сестрица. – «Гламурена» – это женский интернет-журнал, жутко популярный, между прочим. Такой, знаешь, для юных хищниц и модных стервозин. Мы с твоей дочерью тоже его читаем, чтоб ты знала.
– И не только читаете, как я понимаю? – Я нервно побарабанила пальцами по столу.
– Правильно понимаешь, – Натка кивнула, и с ее физиономии посыпались хлопья целебной побелки. – Короче, долго объяснять, это надо видеть.
Сестрица потянулась к подоконнику, извлекла из-под символического прикрытия неровно обрезанной тюлевой занавески загодя приготовленный смартфон, нажатием пальчика оживила его и вручила мне:
– На, читай.
Я читала и думала, что права была та усталая докторша, которая сказала, что Сашку надо пороть. Разболталась моя доченька, совсем потеряла представление о том, что такое хорошо и что такое плохо.
«Соблазнам темной стороны силы Скайуокер юный поддался!»
Статья, собравшая уже несколько тысяч просмотров, была озаглавлена с ехидной лиричностью: «А мама моя против».
Я сразу вспомнила, что есть популярный старый мультик с созвучным названием, и поняла, что меня фактически обозвали Бабой-ягой. Усомниться в этом не дал подзаголовок: «Судья Кузнецова не позволяет родной дочери стать красивой».
Дальше следовал слезовыжимательный рассказ о том, как моя бедная девочка страдает под гнетом пухлых щек, а злыдня мать не только не стремится облегчить суровую участь деточки, но даже не сочувствует ей. Ни разу и ни капельки.
– И чья это была инициатива? – Дочитав, я подняла глаза на Натку.
– Угадай с трех раз, – предложила она, вонзая вилку в котлетку, от которой отказалась я.
– Не знаю, но печенкой чувствую, что без Анфисы Гривцовой тут не обошлось…
– Бинго! – сестра отсалютовала мне вилкой. – У этой Анфисы есть знакомая бьюти-журналистка, которая сотрудничает с «Гламуреной», вот она и устроила дельце ко всеобщему удовольствию.
Я прикинула: Сашке заплатили за эксклюзивную информацию, журналистке – за написанную статью, «Гламурена» разжилась скандальным материалом, читательницы получили заряд бодрости и хорошего настроения оттого, что не в их жизни все так печально. А мне на голову ляпнулось очередное ведро отнюдь не косметической грязи. И вылила его на меня родная дочь.
– Насчет всеобщего удовольствия – это ты сильно загнула, – мрачно сказала я Натке. – Я лично не в восторге.
– Ну-у-у… И для тебя в этой ситуации есть какие-то плюсы, – неуверенно протянула сестра.
– Какие, например? – заинтересовалась я.
– Например, благодаря мне, ты вовремя узнала об этой статье. – Натка выпятила грудь, словно ожидая, что я влеплю туда медаль. – И теперь точно будешь знать, почему и о чем люди шепчутся за твоей спиной. А еще ты в курсе, что у Сашки снова есть деньги на операцию…
– Ей заплатили так много?! – Я испугалась.
– Я не в курсе, сколько именно, но «Гламурена» – ресурс богатенький, они даже за конкурсы в соцсетях хорошие призы раздают, – затрещала сестрица. – Представь, наборы элитной косметики и фирменные тряпки просто за перепосты, я как-то тоже получила классную такую футболочку со стразиками…
В свете поступившей информации нужно было что-то делать. Я не придумала какого-то нового способа урезонить свою оппозицию и поступила как типичный диктатор: ужесточила законы и ввела репрессии за их нарушение.
Сашке было категорически велено сразу после школы отправляться домой и сидеть там под надзором тети безотлучно. Никаких посиделок с подружками, никаких романтических прогулок под луной до тех пор, пока мы не достигнем взаимопонимания.
– То есть до конца жизни, – злобно подытожила дочь.
Наверное, она имела в виду свою собственную жизнь, но мне подумалось о скором конце моей.
Я понимала, что долго так не выдержу. Было невыносимо тиранить любимую девочку и видеть ненависть в ее глазах, но я умирала от страха при мысли о том, что она может вычудить, оставшись без присмотра.
А Сашка замкнулась и озлобилась. Специально для того, чтобы мне досадить, она приносила домой гадкие бульварные газетенки с публикациями о процессе «”Эстет Идеаль” против Сушкиной», цветными маркерами выделяла в тексте нелестные упоминания о судье Кузнецовой и оставляла пестрящие пометками листы на виду.
Я делала вид, будто меня это не задевает, складывала газетки стопочками и чистила на них картошку.
К сожалению, Натка, весьма недовольная своей новой ролью тюремщицы, не могла отказаться от регулярных процедур в клинике. Это означало, что через день поднадзорная Сашка будет оставаться дома одна. Ну уж нет! Я слишком хорошо помнила, к чему привела эта полная свобода в сочетании с наличием денег в прошлый раз.
Но не нанимать же няньку для здоровой пятнадцатилетней девицы? Или все же нанять?
Я посоветовалась с Машкой. Мудрая подруга сказала:
– Никакая фрекен Бок не помешает поднадзорному Малышу завести себе хулиганистое привидение с моторчиком и вляпаться в историю.
Я поняла, что Машка по вечерам читает своему потомку «Карлсона», педагогически правильно расставляя акценты.
– Поэтому, я считаю, надо поступить по-другому, – продолжила мысль подруга. – Пусть в те дни, когда твоя сестра ездит в клинику, Сашка приходит к тебе на работу.