Леонид Брежнев, глава государства, кавалер боевых орденов (1972)[32]
Хотя Брежнев и интриговал, чтобы обойти соратников, как Сталин и Хрущев до него, процесс этот не сопровождался ни кровопролитием, ни даже серьезными потерями для исключенных из ближнего круга (Брежнев обычно подыскивал им синекуру ниже по иерархической лестнице, но не лишал льгот и привилегий). Несмотря на относительно умеренный культ личности, сложившийся в последние годы его жизни, Брежнев был по сути своей гораздо более склонным к коллегиальности руководителем, чем Хрущев. При нем политбюро во многих отношениях работало как слаженный коллектив: регулярные заседания и консультации, никаких выдуманных в одиночку «волюнтаристских» мер, коллективные решения, общий досуг и встречи семьями, часто по инициативе самого Брежнева. У этих людей было немало общего. Больше половины из них, как и Брежнев, вышли из рабоче-крестьянской среды, получили доступ к высшему образованию благодаря программам позитивной дискриминации и обучались, как правило, какой-нибудь инженерной специальности. Когда закончился Большой террор, перед ними, молодыми коммунистами с высшим образованием, открылась возможность очень быстрого продвижения по службе. Марксистско-ленинскую идеологию – как и недоверие к капиталистическому Западу – они впитали с младых ногтей и считали само собой разумеющимся, что средства производства должны находиться в собственности государства. Практически ровесники, все они прошли войну: кто-то на руководящих правительственных или партийных должностях в тылу, кто-то, как Брежнев, политруком в действующей армии.
Брежневскую эпоху одни считают лучшей в советские времена, а другие – самой скучной, но никто никогда не называл это время худшим, и у советских руководителей была масса поводов гордиться собой, особенно в 1970-е гг., до того, как начали ощущаться последствия замедления темпов экономического роста. Это был период, когда СССР впервые достиг военного паритета с США и на равных конкурировал с Америкой за влияние в третьем мире. Страна превратилась в крупнейшего экспортера нефти, а во второй половине 1970-х гг. цены на нефть на международном рынке удвоились, сделав ее продажу за рубеж еще более прибыльной. Советский ВНП продолжал расти – как в абсолютных цифрах, так и относительно других держав – и в начале 1970-х гг. как никогда близко подошел к американским показателям (он все еще был в три раза ниже, чем в США, но нужно учитывать, что в 1946 г. советский ВНП был в пять раз ниже американского).
К 1980-м гг. две трети населения страны проживало в городах; в последние предвоенные годы эта доля была в два раза ниже. Проблема безработицы не стояла перед советскими людьми, а стоимость найма жилья и цены на основные продукты питания удерживались властями на низком уровне. Благодаря программе жилищного строительства, начатой при Хрущеве, доля семей, проживающих в отдельных квартирах со своими собственными санузлами, почти удвоилась за десять лет. Все показатели потребительского благосостояния росли: если в начале 1970-х гг. телевизор имелся только у половины семей и только у одной из трех – холодильник, то в конце 1980-х почти на каждую семью приходился и телевизор, и холодильник. Некоторые счастливчики смогли даже приобрести личный автомобиль – роскошь, которую Хрущев в свое время не одобрял. Большинство деревенских и уж тем более городских детей получали среднее образование, а доля населения с высшим образованием за брежневский период выросла в два с лишним раза, приблизившись к 10 %. Начиная с середины 1950-х гг. власти разрешали туристические поездки за рубеж, и сотни тысяч советских граждан получили с тех пор шанс влюбиться в Париж или хотя бы в Прагу. Жизнь становилась легче для всех групп населения, особенно городского, – не только потому, что улучшалось материальное благосостояние граждан, но и потому, что режим отказался от бессистемного террора и прибегал только к ограниченным целенаправленным репрессиям.
Однако эта радужная картинка нуждается в уточнениях. Брежневскую эпоху нельзя рассматривать как единое целое; высшей ее точкой стало первое десятилетие – с середины 1960-х до середины 1970-х гг. После этого все покатилось под откос, и прежде всего экономика. Согласно оценкам ЦРУ, темпы роста советского ВНП упали с почти 5 % в год в 1960-е гг. до 2–3 % в 1970-е, а в 1980-е опустились ниже 2 %. Высокие цены на нефть помогали замаскировать проблему, но цены на нефть никогда не остаются высокими вечно. Повышение уровня жизни в 1960-е и начале 1970-х гг. породило еще быстрее растущие ожидания, подстегнутые лучшей осведомленностью об условиях жизни на Западе; в результате нарастало разочарование потребителей. Распространенность алкоголизма, который всегда был в СССР проблемой, опасно выросла: в 1970-е гг. запойное пьянство и растущее потребление низкокачественного самогона вылились в удвоение числа смертей от алкогольного отравления. Тревожным симптомом стало сокращение ожидаемой продолжительности жизни мужчин, которая в советский период стабильно росла, но в середине 1960-х начала снижаться – в первую очередь из-за мужского алкоголизма (ожидаемая продолжительность жизни женщин не пострадала). Ожидаемая продолжительность жизни мужчин снизилась с 64 лет в 1965 г. до 61 года в 1980-м, тогда как в США за тот же период она выросла с 67 до 70 лет.
Но даже у успехов порой имелась обратная сторона. Благодаря расширению охвата образованием возник потенциально опасный разрыв между поколениями: к концу 1980-х гг. около 90 % населения в возрасте от 20 до 30 лет имело среднее или высшее образование; среди граждан от 50 до 60 лет таковых было менее 40 % – но страной управляли именно они. Когда американские ученые сравнили результаты опросов эмигрантов 1970-х гг. с опросами, проведенными в конце 1940-х в рамках послевоенного Гарвардского проекта, они обнаружили, что более молодые респонденты 1970-х слабее идентифицировали себя с Советским Союзом, чем предыдущее поколение. То, что старшие приветствовали как стабильность, молодежи казалось скорее «оцепенением» (petrification, если использовать термин, популярный в то время у некоторых западных ученых) или «застоем» (как позже охарактеризовал этот период Михаил Горбачев). «А на кладбище так спокойненько… Все культурненько, все пристойненько – исключительная благодать», – гласил ироничный припев популярной песни («На кладбище»), которую исполняли под гитару на дружеских посиделках той эпохи.
Экономика
В долгосрочной перспективе самой серьезной проблемой оказалась экономическая система. Централизованное планирование, целевые показатели производительности и жесткая административная вертикаль управления в свое время помогли с места в карьер запустить развитие экономики 1930-х гг. В 1940-е эта административно-командная система прекрасно показала себя в качестве основы военной экономики и справилась с восстановлением промышленности и инфраструктуры после войны. Но тому типу сложной современной экономики, в которой начиная с 1960-х гг. нуждался Советский Союз, она подходила гораздо хуже. Советская экономическая система оказалась враждебной инновациям, и, когда темп технологических изменений в мире ускорился, ускорилось и ее отставание. Импорт зарубежных технологий, например контракт с концерном Fiat на сооружение автозавода в приволжском городе Тольятти, заключенный в 1966 г., только частично сокращал разрыв. Экономическая эффективность различных секторов промышленности сильно различалась; наиболее высокие показатели демонстрировали военная и космическая отрасли. Эффективность капиталовложений в промышленность была по мировым стандартам крайне низкой, а производительность труда и того ниже, причем как в промышленности, так и в сельском хозяйстве. Производство сельскохозяйственной продукции росло на протяжении десяти лет начиная с 1964 г., но затем темпы роста сократились до нуля и ниже; производительность труда была невысока как в колхозах, так и в совхозах («советских», т. е. государственных, хозяйствах, где работники получали заработную плату). Частичный переход от опоры на коллективные хозяйства к крупным государственным совхозам, реализованный, в частности, в рамках хрущевской программы освоения целины в Казахстане, увеличил посевные площади, но не помог повысить производительность труда.
«Спец-пьец». Плакат Кукрыниксов (середина 1980-х гг.) изображает пьяного рабочего, уснувшего за своим станком[33]
В середине 1960-х гг., прислушавшись к советам экономистов-реформаторов, Косыгин попытался разбавить плановую экономику элементами рыночной, сделав ключевым показателем эффективности предприятия не объем производства, а объем продаж (прибыль). Подобная модель, с заметным успехом опробованная в Венгрии, получила название «нового экономического механизма» (НЭМ), что воскрешало в памяти НЭП – рыночную фазу советской экономики 1920-х гг. Но в Советском Союзе, с его глубоко укоренившейся плановой системой, попытка реформы провалилась, прежде всего из-за сопротивления руководителей промышленных предприятий. Они привыкли к оценке деятельности заводов и фабрик по валовому объему производства, что означало отсутствие заинтересованности в повышении качества выпускаемой продукции или необходимости реагировать на спрос. Когда во второй половине 1970-х гг. темпы экономического роста пошли вниз, наличие проблемы признавали уже все, но брежневское руководство не предложило никакого решения. Возможно, когда-то потом и придется прибегнуть к радикальным мерам, но зачем раскачивать лодку прямо сейчас? Тем более что в тот момент Советский Союз дрейфовал в море нефти, цены на которую взлетели до небес.
Одним из неприглядных секретов советской экономики была ее зависимость от серого рынка, который эффективно, хотя и не полностью законными средствами доставлял товары от производителей к людям, которые в них нуждались. Промышленные предприятия тоже им пользовались, привлекая агентов-толкачей и вступая в закулисные переговоры, чтобы раздобыть необходимое сырье; точно так же поступали рядовые граждане. Свои люди в нужных местах помогали им «доставать» из-под прилавка необходимые товары и услуги. Деньги в таких сделках тоже иногда переходили из рук в руки, но основной валютой был непрерывный обмен одолжениями. В Советском Союзе это называли «блатом», а в Китае – «гуаньси»; западные советологи использовали термин «вторая экономика». Это явление, чаще всего ускользая от взглядов с Запада, существовало в СССР с конца 1920-х гг. – а это значит, что в реальности негосударственный сектор экономики, пусть и неофициальный, сохранился в Советском Союзе и после периода НЭПа. В силу своей нелегальности он был тесно связан с коррупцией (одолжения и взятки чиновникам входили в число методов, с помощью которых «доставались» дефицитные товары) и преступностью (как правило, во второй экономике циркулировали товары, украденные из первой).