Большинству россиян, сожалеющих о распаде Советского Союза, весь советский период, от НЭПа до начала перестройки, вспоминался (естественно, не с идеальной точностью) как время порядка, безопасности и низких цен на основные товары. После переоценки лидеров прошлых лет максимально похвальных отзывов населения удостоился Брежнев. В начале 2000-х гг. брежневская эпоха многим казалась золотым веком. «Ни войн, ни революций. Ни голода, ни потрясений», – писал в 2002 г. восторженный российский биограф Брежнева. Жизнь становилась лучше «для простого российско-советского труженика, т. е. для громадного большинства народа»; короче говоря, это было «самое благоприятное время во всем многострадальном XX столетии».
А вот деятельность Ельцина и Горбачева, как показал опрос, проведенный в 2017 г., люди оценивали резко негативно: 30 % респондентов относились к обоим с «неприязнью, раздражением», а еще 15 % испытывали к ним «отвращение, ненависть». Отношение к Горбачеву контрастировало с восхищением и симпатией, преобладавшими на Западе: для россиян он был не героем демократических преобразований, но человеком, который развалил СССР. Тем не менее два бывших лидера не «исчезли» по старой советской традиции: Горбачев, которому уже перевалило за 90, все еще состоит президентом некоммерческого Горбачев-фонда[51], а память Ельцина, который умер в 2007 г., увековечили на родном для него Урале впечатляющим общественным, культурным и образовательным центром его имени.
Тот же опрос 2017 г. показал, что по уровню общественного признания Сталин (к которому 32 % респондентов испытывали «уважение») обогнал всех остальных лидеров, уступив только самому Путину (49 %); третье место (26 %) досталось Ленину. Униженная нация видела в нем исторический символ своих достижений и предмет для гордости, созидателя государства и его индустриальной мощи, человека, который привел страну к победе во Второй мировой войне. Репрессивная сторона сталинского наследия, похоже, мало волновала большинство постсоветских россиян.
Михаил Горбачев в 2014 г. с американским советологом Стивеном Коэном (слева) и его женой Катриной венден Хувел. За ними стоит Дмитрий Муратов, главный редактор «Новой газеты» и лауреат Нобелевской премии мира 2021 г.[52]
Для новой Российской Федерации – так же как и для Советского государства, ее предшественника, – Вторая мировая война стала ядром национального мифа, а Сталин олицетворял собой Победу. С 2014 г. россиянам, которые нелестно отзываются о действиях СССР в годы войны, грозит судебное преследование, а в 2021 г. Дума приняла закон, предусматривающий тюремное заключение сроком до пяти лет за оскорбление ветеранов Второй мировой. Порочащие заявления такого рода часто звучали с Украины, где реабилитировали воевавших против советской власти партизан-националистов – так называемых «бандеровцев». Украина тем временем строила собственный национальный миф, который находился в резком противоречии с российским. В его центре находился «Голодомор», голод начала 1930-х гг., который теперь трактовался как геноцид украинского народа.
В числе тех, кто восхищался Сталиным как созидателем государства, был и сам Путин. В 1999 г. на встрече с главами думских фракций он, по некоторым свидетельствам, произнес тост в честь дня рождения Сталина. Заняв пост президента в 2000 г., он чуть ли не первым делом вернул в качестве гимна современной России старый советский гимн, хотя, надо признать, и с новыми словами. Но написаны они были все тем же автором, что и исходный текст, – Сергеем Михалковым, известным советским писателем, в свое время удостоенным трех Сталинских премий. Первое время Путин никак не выражал своего отношения к сталинскому террору, но эта тема была очень важной для его политического союзника, Русской православной церкви. В 2017 г. Путин вместе с патриархом Кириллом открыл в Москве монумент жертвам политических репрессий, а еще через год, открывая памятник Александру Солженицыну (бывшему диссиденту, в 1994 г. вернувшемуся в Россию), сказал, что советская тоталитарная система «принесла страдания и тяжелые испытания для миллионов людей».
Как правило, если человеку нравится Сталин, то ему нравится и Ленин – но к Путину это не относится, даже несмотря на то, что дед президента имел некоторое отношение к вождю. В 2017 г. Путин отказался широко отмечать столетие Октябрьской революции. Он ставит Ленину в вину и кровопролитие Гражданской войны, и казнь всей царской семьи (включая даже их собаку) в 1918 г. Но основная его претензия заключается в следующем: революционер Ленин, в отличие от Сталина, разрушал государство, а не созидал его. Именно Ленин, по мнению историка-любителя Владимира Путина, вопреки возражениям Сталина настаивал на включении в первую советскую Конституцию оговорки о праве республик на выход из состава СССР. «В основание нашей государственности была заложена мина замедленного действия», – сказал Путин. Хрущев навлек на себя его гнев по схожему поводу: именно он в 1954 г. отдал Украине Крым, чем, как заявил Путин депутатам и губернаторам 18 марта 2014 г., Россию «не просто обокрали, а ограбили».
Когда Советский Союз распался, люди по всему миру радовались исчезновению государства, причинившего столько зла, хотя были и такие, кто скорбел о нем как о хотя бы попытке построить социализм. Но многие из россиян, для которых СССР был их родиной, воспринимали происходившие иначе. В XX в., преодолев отсталость, Россия чудом отвоевала себе место под солнцем; она сначала вывела мир на дорогу к социализму, а потом стала сверхдержавой – и вдруг все это у нее внезапно отняли безо всякой видимой причины, наряду с уважением всей планеты и с империей, унаследованной от царей. После краткого периода заигрываний в 1990-е гг. Запад, подливая масла в огонь, снова начал относиться к России с почти такой же враждебностью, как и в годы холодной войны, когда она была противостоящей ему сверхдержавой. По мнению россиян, причиной этому была обычная ксенофобия («Раньше они говорили, что ненавидят нас, потому что мы коммунисты, но теперь мы уже не коммунисты, а они по-прежнему нас ненавидят».)
Президент Путин и патриарх Кирилл на пасхальной службе в московском храме Христа Спасителя, 24 апреля 2015 г.[53]
Свое отношение к гипотетической реставрации Советского Союза Путин резюмировал афоризмом: «Кто не жалеет о распаде СССР, у того нет сердца. А у того, кто хочет его восстановления в прежнем виде, у того нет головы». Но кто знает, что готовит будущее? Лидер с головой (кто-то вроде Путина?) может отыскать способ вернуть кое-что из утраченного, даже если результат и не дотянет до полноценного «восстановления». Почему «в результате разрыва отношений с Россией» Украина должна переживать «деиндустриализацию», размышлял Путин в интервью 2020 г., если русские и украинцы «один и тот же народ» и вместе эти страны могут снова стать важнейшим игроком на общемировой арене? Начало военного конфликта на Украине в феврале 2022 г., хотя и сделало такой исход крайне маловероятным в обозримом будущем, доказало, что это были не досужие рассуждения со стороны президента. Призрак Советского Союза явно не собирался исчезнуть так же быстро, как сам Советский Союз. И тем не менее ощущение себя полномочными представителями самой Истории, вдохновлявшее советских руководителей от Ленина до Горбачева, пропало безвозвратно. Путин, который как примерный советский гражданин изучал марксизм-ленинизм, когда-то несомненно верил в историческую неизбежность. Но сегодня, после убедительной демонстрации непреодолимой силы исторической случайности, явленной миру в 1989–1991 гг., это уже явно не так. В интервью 2000 г. он сказал:
Вы знаете, нам многое кажется невозможным и неосуществимым, а потом – бах! Как с Советским Союзом было. Кто мог представить, что он сам по себе возьмет и рухнет?
Благодарности
В первую очередь я должна поблагодарить тех четверых, кому посвящена эта книга, за тот вклад в мое понимание советской истории, который они внесли в ходе наших с ними разговоров и споров и, конечно же, посредством своих опубликованных работ. Огромную роль в формировании моих представлений о Советском Союзе сыграл Игорь Сац, который взял надо мной шефство с первого моего приезда в Москву, куда я попала в конце 1960-х гг. по программе студенческого обмена British Exchange. От Джерри Хаффа, который был моим мужем в 1975–1983 гг., я многое узнала о советской системе управления; впечатления, которыми он со мной делился, обогатили историю, рассказанную в этой книге. Северин Бялер, который в 1970-е гг. был моим коллегой по Колумбийскому университету и частым собеседником, помог мне взглянуть на проблемы коммунизма с точки зрения бывшего коммуниста. Стивен Коэн, который, когда я впервые приехала в США, привлек меня на свою сторону в качестве союзника в распрях советологов и позже об этом пожалел, поначалу был моим критиком и соперником, но с течением лет стал другом.
Работа над этой книгой погрузила меня в некоторые аспекты советской истории, которые я изучала в основном по работам других ученых, в том числе тех, которые были моими аспирантами в Чикагском университете в 1990-е и 2000-е гг. В том, что касается национального вопроса в СССР, я многим обязана Рональду Суни, Вере Тольц-Зилитинкевич, Юрию Слезкину, Марианне Камп, Мэтью Пейну, Терри Мартину, Майклу Вестрену, Эндрю Слойну, Флоре Робертс и Микаэле Поль, а также редакции Ab Imperio: изучение всех выпусков этого журнала стало для меня полезной частью подготовки к работе над книгой. Что касается регионов и управления ими, тут я в долгу перед Йорамом Горлицким, Джонатаном Боуном, Джеймсом Харрисом, Гольфо Алексопулосом, Аланом Баренбергом и Джулией Файн; в вопросах общественного здравоохранения я обязана Кристоферу Бертону, Бенджамину Зейцеку и Майклу Дэвиду; в теме войн и их последствий – Джошуа Санборну, Роджеру Ризу, Чон Ха Ли, Натали Бельски и Марку Эделе; в вопросах экономики – Стивену Уиткрофту, Оскару Сибони-Санчесу, Чарльзу Хачтену, Джулии Хесслер, Кюн Док Ро и Кристи Айронсайд.