яет окружающую среду.
Мы сидели на полу в кладовке — чем ближе к концу путешествия, тем просторней становились наши апартаменты — перебирали «рухлядь», изредка перекидываясь словами. Я вообще заметила, что мы все стали больше молчать. Трудно найти тему для разговоров людям, который находятся вместе двадцать четыре часа в сутки, особенно если этих суток два с половиной года набралось. Но молчали хорошо — без раздражения и злости. Атмосфера молчаливая, но дружелюбная, как в клубе Молчальников, помните, у Конан Дойля?
Я встала достать мусорный пакет, сделала шаг, и голову будто на мгновение сдавило раскаленным обручем. Боль схлынула, смытая темнотой. Из темноты один за другим появлялись образы, вспыхивая и угасая. Я видела города, дома и людей, слышала разговоры и смех, обрывки телепередач, музыку, которых не помнила. Я словно стремительно неслась навстречу потоку, в котором вместо капель воды струились звуки и образы. Оглушенная, я тонула, захлебывалась в нем. Каким-то сверхъестественным усилием я рванулась прочь, освобождаясь, с трудом открыла глаза. Я лежала на полу, сжимая в кулаке тряпку. Катя сидела, уткнувшись лицом в колени.
— Катя, Катя! — позвала я, поднимаясь. — Ты меня слышишь?!
— Люда, — простонала подруга. — Что это было?
— Не знаю… Ты сама как?
— Отключилась, но теперь вроде бы все в норме, — Катерина потерла лицо.
— Игорь! — вскинулась я.
— Артем! — эхом откликнулась Катя.
Мы друг за другом понеслись в рубку. Они так и сидели в креслах у включенных мониторов, и оба были без сознания.
— Быстро чемодан первой помощи!
Я метнулась в медблок, пока наш врач, без всяких сантиментов и рефлексии, осмотрела сначала Игоря, потом Артема.
— Командиру нашатырь, — распорядилась Катя, вкалывая что-то в вену Артему.
Я послушно сломала ампулу под носом у Игоря, с тревогой всматриваясь в бледное лицо. Игорь пришел в себя почти сразу, отвел мою руку. Я оглянулась на Катю.
— У Артема болевой шок, я его сняла. Тема! Артем! — тихонько позвала она, гладя его виски.
Где-то через полчаса мужчины чувствовали себя вполне сносно. Кроме одного. Они ослепли.
— Да, Екатерина, я тоже так думаю. Обследование, конечно, не полное, но и имеющихся данных достаточно, чтобы исключить органическое повреждение глазного яблока или головного мозга. Я с большой долей уверенности могу утверждать, что причина в том, что участок коры, отвечающий за зрение, временно перестал «принимать» картинку. Вероятно, это следствие перенапряжения или воздействия какого-то неизвестного излучения. Склоняюсь к тому, что столь бурная реакция организма как раз и была спровоцирована высокими физическими нагрузками, о чем свидетельствует то, что у Русанова, более всех подвергшегося воздействию открытого космоса, в анамнезе отмечены спазмы сосудов головного мозга, и как следствие, — головные боли. Очевидно, что на состояние пациентов повлияло нахождение в головной части корабля. Как сообщили мне коллеги, именно там сосредоточено основное энергопотребление, приборы и сети.
У Игоря руки на подлокотниках сжались еще при слове «пациенты». Поэтому я не удивилась, когда он с несвойственной ему резкостью прервал профессора.
— Мстислав Аскольдович, сколько будет длиться слепота?
— Прогнозы дело чрезвычайно неблагодарное… Будем надеяться, что это ваше состояние будет кратковременным. Но на чем я настаиваю, категорически настаиваю, коллега! — обратился он к Кате, — так это на полном покое. Никаких нервных перегрузок, волнений, стрессов. Отдых, прогулки, умеренное занятие спортом…
Насчет погулять особенно интересно. Светило!
Как бы то ни было, предписания «пациенты» выполняют. По крайней мере, в части занятий спортом. А что еще делать здоровым мужикам, умным, деятельным, и… беспомощным. Беспомощным во всем, начиная от элементарных бытовых вещей — еды, смены одежды, посещения туалета и душа, и заканчивая выполнением профессиональных обязанностей.
Сколько анекдотов об умирающих мужьях с температурой 37,2 жены рассказывают! Вот признайтесь, дамы, каждая из нас хоть раз становилась участницей или хотя бы свидетельницей перемывания костей. А больных костей в особенности. И знаете, что я поняла? Это просто игра. Женщины за насмешками прячут нежность и тревогу. А мужчины, как опытные стратеги, используют простуду как повод взыскать с прекрасной половины сверхлимитные внимание и ласку. Когда действительно болит — терпят. И не выносят нашей жалости… Мы с Катей видели, как трудно и Игорю, и Артему переносить зависимость, знать, что нам пришлось взять на себя выполнение их функций, что мы очень устаем, мало спим. Помочь они не могли, но не показывали плохое настроение, раздражение, злость.
И мы скрывали тревогу, жалость, усталость. Держались как обычно, не ныли. Даже не плакали. Очень хотелось, правда. Но негде. Даже вариант с душем, вы, девочки, знаете, да? — для нас не вариант. Много наплачешь за три минуты? Вместо этого смеялись, шутили, старались не молчать. Искать лишний повод вовлечь их в дела не требовалось, нам и так приходилось то и дело спрашивать, уточнять, делать под диктовку. Я каждый вечер ложилась с надеждой, что утром все будет как раньше, просыпалась, смотрела, как Игорь лежит, глядя в потолок и не видя, и едва сдерживалась, чтобы не застонать от разочарования.
Ко всему прочему, и у меня, и у Кати прекратился цикл, непонятно почему. Беременность Катя исключила сразу и категорически. Мы пошептались, подумали — и не стали никому говорить. В медкартах Катя подробно фиксировала данные ежедневных осмотров и анализов, но в отчет ЦУПу тоже не включала. Причина? Чтобы не было вопросов. Дело в том, что в последнее время у нас не было близости. Из-за нашей усталости нас мужчины берегли, у них не было настроения, или — самое страшное — не могли? Что, если и у них, и у нас — последствия излучения? Бесплодие, импотенция — самое страшное, чего мы боялись. Кажется, боялись все — и все молча.
Надоело зайцу бояться! День Храброго Зайца я назначила на первый за две недели выходной. Вчера Игорь приказал:
— Девушки, завтра отдыхайте, иначе свалитесь.
Ага, а загнанных лошадей пристреливают. Поэтому мы с Катей не просто с охотой, а даже с удовольствием подчинились, я проспала двенадцать часов без единого сновидения и без порывов встать водички попить, например. Игоря, видимо, тоже не пустила, потому что проснулась щекой у него на животе, для надежности еще и обнимая его обеими руками.
Проснулась, улеглась повыше, погладила любимого по месячной щетине. Щетинка была седая и кололась. И чесалась еще, судя по всему.
— Игорь, давай я тебя кремом намажу. Очень эффективно!
— Каким кремом? Тем, которым ты ноги..?
— Ну, ноги. Но я ж не БУ! Я тебе новый тюбик открою даже!
— Мила, ты сейчас смеешься, да?
— Я абсолютно серьезна. Пойдем завтракать?
И мы пошли умываться и есть. Во время этих нехитрых процедур мне пришла в голову одна идея.
— Игорь, — начала я, усаживая его в кресло в рубке, и сама садясь напротив. — Мстислав Аскольдович сказал, что все дело в том, что твой мозг «забыл», как видеть. Давай попробуем вспомнить?
По его лицу было видно, что ничего хорошего от моих опытов он не ждет. Но возражать не стал.
— Давай попробуем. Что ты предлагаешь?
Я обрадованно подвинулась, взяла его за руки.
— Закрой глаза, Игорь. Да, обязательно. Хорошо. Теперь вспомни, что последнее ты видел?
— Я просматривал данные радиометра за последнюю неделю. Обычный график на синем фоне, ты знаешь.
— Представь картинку. Монитор, подсветка пульта, вид в иллюминаторе. Представил? Так, погоди минутку!
Я торопливо вывела на дисплей картинку, повернула Игоря лицом к экрану.
— Теперь открой глаза. Смотри прямо перед собой. Ты видишь монитор, а на нем — график. Смотри в одну точку.
— Мила, я представляю, но это воспоминание, а не реальность. Я не вижу.
— Игорь, нужны сосредоточенность и продолжительные усилия. Я и не ждала сиюминутного успеха. Продолжай!
— Мила, а мне для прозрения обязательно именно на монитор смотреть?
— А куда?
— Например, на какое-нибудь произведение искусства.
— Где ж я тебе его возьму? — удивилась я.
— Надень эти твои штучки…
— Они — произведение искусства?
— Нет. Ты в них.
Я помчалась в кладовку, по пути предупредив Катю, что бы в наш ареал — ни-ни, переоделась, за неимением соответствующего пеньюара замоталась в полотенце и побежала обратно. Плотно закрыла люк, сбросила маскировку и с колотящимся сердцем села.
— Закрывай глаза. Представил? Теперь смотри. Открывай уже! Видишь?
— Я вижу льнущее к коже тонкое кружево, волной текущее с плеч к груди. Сливочную кожу, светящуюся серебром под прозрачной чернотой. Полноту, упругость и мягкость тяжелых грудей. Полосу кружева, кокетливую юбочку, скрывающую узкий треугольник и тонкую полоску между круглыми ягодицами. Немного выпуклый живот над тонкой резинкой. Соблазнительные округлые бедра. Ты вся сладкая, влажная, горячая… Мила…
Зрение мы пока не вылечили, но зато исключили импотенцию!
— Уровень сигнала восемь процентов, — сообщила Катя Артему. — Подключила я усилитель! Пишет: «затухание сигнала, интерференция» и цифры еще.
— Катя, программа работает, я тебе говорю, что делать. В чем сложность? Неужели ты не можешь просто повторять за мной команды?
— Давай я тебе справочник по хирургии дам? Сделаешь простую резекцию желудка по Бильрот один. Там же все подробно написано. В чем сложность?
Катя и Артем ссорились, мы с Игорем ждали своей очереди. Сегодня утром я под руководством Игоря определила наши координаты и запустила программу для расчета корректировки. Надо включать двигатели, но сами, в смысле я, мы это делать не рискуем, а сигнал из ЦУП, как вы поняли, мы получить не можем. Время для того, чтобы изменить орбиту, ограничено несколькими часами, иначе, даже если запустить двигатели, результата это не даст, либо потребует столько энергии, что… Я сидела и дрожала — нервное напряжение нашло выход в страшном ознобе.