Я вытирала не желающие униматься слезы уголком пододеяльника, и все повторяла, повторяла: «Главное — живы!»
Морские свинки, право слово. Сидим, как Карл и Клара, в разных аквариумах, я для полного сходства еще и тройней беременна. Да, вы правильно догадались. Игорь и Ко отбывают срок в карантине, мы с Катей лежим на сохранении. Нас пытались в городскую гинекологию забрать, но мы встали пузами поперек дверного прохода и нас не смогли вытолкнуть. Как мы могли уехать? Тут хоть иногда отпускают в другое крыло, постоять, уткнувшись носом в любимого, через стекло, конечно. О, это вообще искусство, живот же большой уже, у меня шеи не хватает лбом до стекла дотянуться, боком приходится.
Что это еще я про морских свинок хотела? А! Почему вы меня не спросите про Берти? Нет, я от него не отказывалась, я не выдержала конкуренции. Берти, Герба и Аэлиту перевели из Военно-космических сил в дипломатическое ведомство. Теперь еще три мировых лидера могут похвастаться, что у них в стране живут участники самой знаменитой экспедиции в истории человечества. Берти уехал в Китай. Видела его фото с главой государства. Улыбались одинаково, и разрез глаз тоже…
Отвлеклась. В карантине много кто сидит, по сравнению с теми временами, когда я там отдыхала, прямо филиал Академии наук. Кардиологи, оперировавшие Марка Нетесина, неврологи, которые лечат Влада Есина. Физики, какие-то засекреченные товарищи, по восемь часов в день ведущие «беседы» со всеми, кто был на поверхности. Не понимаю, этим-то почему надо было внутрь соваться. Что, через стекло поговорить нельзя? Кроме того, идет служебная проверка, назначенная по факту происшествия и досрочного возвращения. Нет, потом наградят, конечно, но как нервы не потрепать? Это же наш национальный вид спорта. Поскольку больным врачи обеспечивают абсолютный покой (а они могут, их там два десятка на одну излечиваемую единицу), достается условно здоровым. Самое страшное нас миновало, лучевой болезни ни у кого не диагностировали. Но наличествуют астенический невроз, снижение иммунитета, бессонница, сильные головные боли, у девчонок проблемы с эндокринной системой, тоже из-за нервных нагрузок, доктора говорят. Мы с Катей, что удивительно, Жанну со Златой одновременно раздражаем и успокаиваем. Феномен.
Меня их эмоции касаются самым краешком, мне своих хватает. Кроме здоровья мужа, меня нервирует возня вокруг Игоря — про служебную проверку я уже говорила, а еще ему ставят в вину то, что он запретил активировать диск. Спросила его, какие последствия могут быть, он ответил, что ничего не нарушил, и вправе был принять такое решение как командир. Хорошо, если так. За всеми переживаниями даже забываю бояться рожать.
Я стала такая корова, просто ужас. Набрала двадцать два килограмма, Катя почти двадцать один. У нее двое весят столько же, сколько мои трое. Тридцатого декабря, на тридцать пятой неделе, делали УЗИ. Лежат себе вниз головами, сосут пальцы, лениво лягаются.
— Катя еще недели две точно проходит, хоть у нее срок и чуточку побольше. А ты готовься. Тридцать шесть недель когда у тебя? Восьмого… Как удачно, люблю таких пациенток, праздники могу гулять свободно. Так вот, восьмого будем с тобой рожать.
— Инга, а может, все-таки кесарево?
— Не ленись, Людмила! Естественные роды всегда лучше. Дети крупненькие, самый маленький плод две триста, предлежание правильное, ширина таза у тебя нормальная, никаких патологий.
— Я тут читала про эпидуральное обезболивание…
— Сказать, что бы интернет вам отрезали, что ли? Хотя у тебя в палате справочник. Хуже нет с врачами рожать! Хорошо, хоть Катерина не гинеколог, вообще бы вешалка была, — под ворчание врача улыбающаяся медсестра вытерла мне живот, поправила сорочку и потянула с кушетки. — И имей в виду, рожать в роддоме будешь, а не в этом… овине. Собирай вещи, я тебя забираю. У нас до родов полежишь.
— Это современнейший медцентр, — оскорбилась я.
— Для космонавтов — да, но не для рожениц и не для младенцев! Перинатальный центр у нас какой, в отделении патологии недоношенных от пятисот грамм выхаживают, на ладошке помещаются.
— А зачем… в патологию? — ужаснулась я.
— Не надо никого в патологию. Это я для примера, — строго успокоила меня Инга Витальевна. — Людмила, поторопись.
— Можно я новый год тут встречу? — заныла я. — Если все хорошо, до восьмого успею. Пожалуйста!
— Ладно, все равно я только второго в ночь дежурить заступаю. Но второго что бы была, я Ливанова предупрежу!
На новый год все родители отпросились у нас в Обыденск, кошачье-собачьих детей, конечно, с собой забрали. Устроит им там Милочка тестовые испытания!
Часик посидели с мужьями у перегородки, чекнулись яблочным соком, полпервого укатились к себе, пытаться спать. Последнее время я ночи бояться стала, сплю плохо, даже беременная подушка не спасает. Как можно уснуть, если ты лежишь, а на тебе бегемот сидит, в лучшем случае? А в худшем — дети дерутся за территорию, чувствую, рожу — у каждого по синяку под глазом будет.
Но что я вам скажу — хуже тридцать шестой недели беременности только роды. «Кто не был — тот будет, кто был — не забудет», это, товарищи, не про армию. Это про роддом. Правильно я говорю, девочки?
— Надежда Петровна, оденьте на них чепчики разные, пожалуйста, а то родня думает, что я одну и тоже фотку скидываю!
Медсестра, возрастом постарше моей мамы (строгая, ух!), помогла мне сесть и подала замотанное полешком дитя. Сверилась с биркой на ручке: «Серебро Людмила Евгеньевна, девочка, 2320/46, 9.01.**, 0 час. 11 мин.». Она мне всегда дочку первую дает, и вообще, ее любая смена приносит не по расписанию, как остальных, а когда она есть изволит. Первые дни пытались приучить к порядку, но кормление она просыпала, а когда будили и пытались накормить — орала до посинения и грудь не брала. Орет она заливисто, громко и упорно. Заводная дочурка, солистка в хоре — завопит, всех перебаламутит. Если слышу, что кто-то орет — знаю точно, моя тоже участвует.
— Что это ты молчаливая какая? — поразилась я, укладывая ее поудобнее и запихивая в ротик сосок. — И сговорчивая! Есть, что ли, хочешь, или настроение напало хорошее, отбиться не смогла?
Нет, вы не подумайте, в здешнем перинатальном центре не только оборудование, здесь и порядки современные. Лежу я в отдельной палате со всеми удобствами, и детки здесь с мамами лежат, и посетителей пускают. Но! В роддоме карантин по гриппу, а оставлять меня наедине с детьми через сутки после родов не гуманно.
Дочка трудолюбиво сосала и смотрела на меня синими сердитыми глазами.
— Роднуля моя, — засюсюкала я. — Козюлечка любимая.
Козюлька наелась и гоняла грудь вхолостую. Отняла и поставила столбиком, срыгнуть. Она быстренько справилась и приготовилась орать.
— Погоди! — выдвинула я встречное предложение. — На.
Надо же, пустышку взяла с первого раза. Ой, чудеса!
Так, а теперь кто? «Серебро, мальчик, 2580/48, 8.01.**, 23 час. 55 мин.». Средненький, улыба моя. Точно, улыбается! А говорят, совсем маленькие дети не умеют. Поцеловала в красную мягкую щечку, в крохотный кулачок, заворковала. Ест он быстро и начинает возиться, выпутываясь из пеленки, не любит тесноты.
Старший мой, серьезный мужичок. Поправила бирку, покачала головой. Неужели и это мое?! «Серебро, мальчик, 2820/50, 08.01**, 23 час. 45 мин.» Ест, вздохнет и опять ест. Основательный. Как это..? Степенный, вот.
— Люда, да что ты ревешь? — воззрилась на меня Надежда Петровна. — Грудь болит?
— Нееет, — с подвываниями ответствовала я. — Это я от счастья-аааааа!
Нас выписали на десятый день, Катерина Юрьевна аккурат в это утро собралась рожать. Она в соседней палате лежит, ходила ко мне на мастер-классы, я-то теперь опытная. Вообще, меня раньше хотели выгнать, но я упросила, что бы с детьми. Забирали торжественно, на трех машинах. Что вы, кавалькада, цыганская свадьба. Света с Максом тоже прикатили, вернее, прилетели, а на выписку у Русановых машину одолжили. Детей везли в переносках на заднем сиденье, я на переднем, за рулем папа. На второй машине свекры с мамой, на третьей Золотаревы. Что вы улыбаетесь? Обыкновенная фамилия. Нет, мы с сестрой не специально, мы мужей не за фамилию выбирали. Ладно, смейтесь, смейтесь…
Наконец-то дома! Тихо, снежок, солнышко. Постояла на крыльце, подышала, даже голова с непривычки закружилась. Внутри уже суетились, слышно, как мама командует: «Руки! Руки мыть всем, потом детей трогать!» Повесила в шкаф шубу, присела снять сапоги. Из-под обувной полки высунулись два черных носа, понюхали.
— Вы что тут делаете, разбойники? И где третий?
— Кисю дай! — сказал за спиной требовательный голос. — Дай, казала!
Носы немедленно спрятались.
— А где ты киску видишь? — обняла я Милу-младшую.
— Воть! — пальчик ткнул куда-то в потолок. Я посмотрела. На верхней полке между шапок сидел котенок. Морда у Сушки выражала обреченность.
— Я не достану, Мил. Видишь, у меня ручки не дотягиваются?
— Папа! Хочу кисю! — племяшка вывернулась у меня из рук и убежала за помощью.
— Прячься лучше, — посоветовала я коту. — Папа Макс дочку всяко больше тебя любит.
— Милка, где застряла? — выглянул папа. — Пойдем, посмотришь, что мы тут вам сделали-то!
Как я их люблю! Они купили две или три даже приставные кроватки и собрали из них одну большую, дети в них не вдоль, а поперек лежат. Первоначальная конструкция не предполагала, а они умудрились такой девайс смастрячить! Она качается! Мягко ходит влево-вправо по направляющим, лежи себе, качай.
— Спасибо! — обняла отцов по очереди, поцеловала. Вадим Олегович смущенно крякнул, папа чмокнул в ответ. — Здорово!
— И столик вот тебе, — гордо продемонстрировал папа. — С бортиками, не укатятся. А в кухне манежик. Имей в виду, там пол дополнительно теплый!
— Погоди ты, — уняла его мама. — Дай отдохнуть девчонке, помыться. Ей кормить скоро, пеленки менять.
— Ну что, сват, по маленькой? — покладисто согласился папа. — Макс, ты где там?