— Начинается, — заворчала мама, выходя вслед за отцом из спальни.
Закрыла дверь, села на кровать. Стопка детей аккуратно лежала на правом боку. Взяла со столика планшет, набрала.
— Игорь, — задохнулась. — Мы дома. Смотри.
— Прости меня!
От неожиданности выронила планшет, подобрала мужа вверх ногами.
— За что?!
— Такой день, а ты одна. И всю беременность…
В доме куча народу, но я поняла его.
— Игорь, что за ерунда! Нет, ты не подумай, мне без тебя плохо, очень, я утром поплакала даже, так надеялась, что тебя отпустят, хоть и знала, знала, что не будут медики рисковать. Но ты ведь не сам, я имею в виду, ты же не бросил нас, — сбивчиво говорила я. — Я так горжусь тобой! И ты скоро будешь дома. И пусть только попробуют тебе отпуск не дать!
— Не плачь, Мила. Я…
Тут где-то у него за стенкой раздался рев.
— Что у вас там? — вздрогнула я. — Хоккей, что ли?
Видно было, как Игорь отвернулся и прислушался.
— Нет, это Артема поздравляют. Катя смс-ку прислала.
У меня тоже зажужжало, на экране всплыло сообщение: «Родили невест вашим Серебрятам».
Первого февраля я встала пораньше… Ну, вообще-то я теперь всегда рано встаю, у нас же кормежка с шести, в удачные дни. Но, поскольку у меня четыре няньки на троих детей, мне потом дают выспаться. А сегодня Игорь приезжает, карантин закончился. И я не легла, а пошла пробовать как-то себя в привлекательный вид привести. Встала в ванной у большого, до пола, зеркала. Так, волосы. Здесь все в порядке, я неделю назад была в салоне. Лицо. Как будто тоже самое, что в мае. Руки. Мдя… Так себе маникюр, хирургический. Грудь. Мне девчонки недавно картинку прислали, про размеры лифчиков, у меня точно «Охренеть», или даже чуть побольше. Ниже лучше не смотреть, сплошное тесто. Ноги. Ноги как ноги, стойко носили мои шесть пудов, теперь отдыхают. Заслужили свежий педикюр, ярко-вишневый. Спина и попа. Тоже пока лучше не смотреть. И не показывать… Даже хорошо, что мне пока нельзя любовью заниматься. Ничего, Мила, ничего, скоро можно будет бегать и пресс качать. Будешь опять красивая. Заплела косу-обратку, накрасила ресницы, подвела глаза. Хоть что-то.
Часов в одиннадцать старшие Серебро уехали за сыном. Мама суетилась на кухне, я одела сытых и мытых детей в парадное и позвала папу, помочь.
Уложили тройняшек в кроватки в столовой, я ревниво поправляла штанишки и распашонки, гладила круглые головенки.
— Ты вот что, Милка, закажи нам с матерью билеты на самолет, на послезавтра, край на четвертое. А ты, Татьяна, завтра потихоньку сумки начинай собирать.
— Да ты что?! — повернулась от плиты мама. — Куда мы поедем?! Люда только родила, троих! Ей помощь нужна!
— Таня, да ты пойми, — папа уселся у разделочного стола. — Они с Игорем не виделись больше полгода, он летал, потом опять под замком в четырех стенах, приедет, а у них не дом, а коммуналка. Эка радость — теща навеки поселилась, Тут и святой, — потряс папа воздвигнутой дланью, — с катушек съедет. Пусть одни поживут, справляться не будут — обратно приедем.
— Люда, а ты что молчишь? — воззрилась на меня мама.
— Ты дочь сюда не приплетай, — не дал мне ответить папа. — Что она тебе скажет? Мама, ехала бы ты отсюда?
Меня выручила дочка. Завозилась, захныкала, завопила, была затискана и зацелована. Мама молча сопела, и даже, кажется, шмыгала. Я сделала вид, что не слышу. И правда очень хотела остаться только своей семьей.
Мои родители уехали через три дня, как и собирались, родители Игоря — через неделю после них. Договорились вернуться в июне, на мой день рождения и крестины. Ну, или раньше, если «караул» крикнем.
В первый одинокий вечер мы искупали детей (я уже справлялась на твердое «хорошо»), в четыре руки одели. Я ушла в душ, а когда вернулась, Игорь лежал на кровати и тренировал детей толкаться пятками. Я смотрела на крошечные лапки на большой ладони и мне опять хотелось плакать. Легла по другую сторону, легонько, как хрупкие цветы, касалась наших детей.
— Мила, ты такая интриганка, — похвалил меня муж. — Ты ухитрилась скрывать от меня, что беременна тройней, пока не родила. Ты когда позвонила и сказала, что у нас два сына и дочь — не поверил, думал, разыгрываешь, или у меня опять галлюцинации.
Я хихикнула.
— У тебя в трубке такой голос растерянный был, я даже не понимала сперва, что ты мне отвечаешь.
— И вид тоже. Мужики ржали и фотографировали. Потом над Артемом прикалывались, что жена тоже сюрприз готовит.
— О, фотки есть! — обрадовалась я. — Надо для семейного архива попросить.
— Мила, любимая моя. Родная, — он потянулся, ласково погладил меня по лицу. Прижалась к ладони, закрыла глаза. — Я так счастлив, так люблю тебя… Ты самая красивая, нежная, самая-самая…
Подползла поближе, осторожно перевесилась через детей, потянулась. Мы целовались, внутри сладко тянуло и екало. Вот, оказывается, какое оно, счастье…
— Постой, — я прокрутила в голове чистосердечное признание. — А детей? Ты что, детей не любишь?! Ты про них ничего не сказал!
Игорь рассмеялся, прижал мою голову к плечу.
— Глупенькая, как же не люблю, — шептал он мне в ухо. — Больше жизни… Спасибо, родная…
Поздно, дети уже обиделись. Иначе зачем бы так полночи орали?
Глава 19. Основной инстинкт
Дети плод и награда для нашей любви,
Испытание, счастье и чудо…
Дети дарят улыбки и крики свои,
И любви отражением будут.
И с ребенком в любви появляется ось,
Словно солнце и центр вращенья,
Все меняется, вспомни, как прежде жилось,
И умильно вздохнешь в восхищении…
Но представьте, что стало светил этих три,
Вдруг, внезапно, на раз и свершилось!
Катаклизм! Ураган! Наше счастье, смотри,
Увеличилось… нет, растроИлось!
Втрое больше любви, беготни, суеты,
Втрое больше забот и пеленок,
Словно стрелка секундная мечешься ты,
На руках неизменно ребенок!
Втрое больше улыбок (и криков, увы,)
И пустышек, и памперсов — втрое,
Дети дар, но еще испытанье любви,
Но родителей все-таки двое…
И, в четыре руки обнимая детей,
Их качая, кормя, пеленая,
Ты шепнешь: «Я люблю» половинке своей,
И услышишь: «Я тоже, родная!»[7]
Да что так жарко, Игорь отопление включил на полную? Я задрыгала руками-ногами, спихивая одеяло, а оно не сбрасывалось и не сбрасывалось.
— Мила, — тронул за плечо Игорь. — Разденься, ты мокрая вся.
Открыла глаза, проморгалась. Я лежала в гостиной на диване, в зимнем комбинезоне, шапке и в одной кроссовке. Вторую кто-то из собак утащил, наверное. Охая, села, расстегивая молнию, потерла затекшую спину. Зевнула не хуже Майора, во всю пасть.
— Сколько времени, Игореш? — муж стоял рядом и улыбался.
— Девять.
— Как девять? — я подскочила. — Я два часа проспала?!
— Ты пока одевалась, я детей вниз перенес, пошел кофе варить и завтрак делать. Ты сидишь, кроссовки шнуруешь. Минут через пять думаю — что ты там делаешь? Выглянул, а ты свалилась и спишь.
— Что ты меня не разбудил? — обвинила я, протягивая руку. — Я так никогда бегать не начну. И не похудею!
— Я тебя будил, — Игорь поднял меня с дивана. — Предлагал раздеться и идти досыпать. Через двадцать минут бросил, ты даже на Маргаритку не отреагировала, а она орала, как будильник с повтором.
— Опять, — не удивилась я. — Что, снова на ручки?
— Она грудной ребенок, а не кроватный, сама говоришь. Иди раздевайся и поешь, а то скоро все проснутся.
— А бегать? Тебе ведь тоже надо, — во мне боролись голод и упрямство.
— Да не обязательно утром бегать. Днем, или вечером, по очереди. Пошли, пошли, — забрал у меня одежду, обувь, подтолкнул к двери.
— Я про худеть, он про еду, — бурчала я на ходу. — А что есть? Опять каша?
— Рисовая, размазня, как ты любишь. На обед что хочешь — курицу или паровые котлеты?
— Жареную? — возбудилась я. — Жареную буду!
— Катя сказала, жареное детям вредно.
— Катя всегда так говорит. Нашим детям все, что вкусно, не вредно.
Что я все «дети», да «дети»? У них же теперь имена есть. О, про именование стоит рассказать подробно. Саму процедуру отложили до возвращения отца, но регламент утвердили. На бумажках написали мужские имена парами, примеры: Матвей и Елисей, Платон и Гордей, Борислав и Святослав, Борис и Глеб, Алексей и Александр, Никита и Кирилл. Женское имя было только одно — все горой стояли за Людмилу. Я была категорически против еще одной Милочки и вообще, хотела назвать дочку Евдокией, Дусей. Стоило сказать — родня стала всякие скептические звуки издавать, а папа…
— Прасковьей! Прасковьей назовите! Что Дуней-то? «Девушка Прасковья, из Подмосковья», — трубно запел родной отец, видно, что-то из далекой молодости.
Я махнула рукой и дала слово, что как Игорь детей назовет, так и будет. Он и назвал, в честь дедов. Евгений и Вадим, вернее, Вадим и Евгений, если по старшинству. А дочку — Маргаритой, жемчужиной. Действительно, как еще? Была бы в святцах Сапфира, так бы назвали, драгоценность эту.
Мне два раза повезло. Первое — мальчишки спокойные, по крайней мере, не орут без причины, как сестричка. Второе — у меня есть муж.
Игорь очень заботливый отец, встает вместе со мной ночью на кормление, тем более, что молока на троих у меня уже не хватает, и я кормлю детей по очереди. Пока я кормлю счастливчика, остальные давятся детским питанием. Еще он встает, когда они плачут, пукают и какают. Носит на руках, гладит животы, моет попы. Ни разу мне не сказал «я не умею» или «я их уроню», как девочки на работе сплетничали.
Есть еще общее везение нашего века — памперсы и стиральные машины — автоматы. Дети с двух недель в ползунках. Как раньше наши бабушки пеленки метровые стирали, подгузники марлевые? Где они их сушили? У нас машинка не выключается, вдоль всех батарей сушилки с дет