— Но для чего? — деланно удивился Алексей Александрович. — Если вы не хотите тратить деньги на исследования инопланетной угрозы, к чему тратить колоссальные средства на древности?
— Хотя бы потому, — Нетесин с вызовом посмотрел на непосредственного руководителя. — Что на календаре есть еще несколько отметок. Две из них имеют к нам непосредственное отношение. Это даты падений Тунгусского и Челябинского метеоритов.
Апрель того же года. Москва.
— Девочки, какие же мы молодцы! Давно не собирались, на крестинах последний раз? А на девичник? И не вспомнить! Давайте выпьем за наш праздник!
— За День космонавтики!
— С праздником нас!
— Ура!
Мы сдвинули бокалы — три с шампанским, один с вишневым соком. Праздник у нас начался с официальных поздравлений, продолжился грандиозным шопингом, салоном красоты, а закончиться должен рестораном. Мы как раз устроили разминку перед вечерним застольем, сидели в маленьком ресторанчике, отдыхали от забега, морили голод крохотными пирожными и канапе, пили шампанское. Ну, кроме Златы. Вишневый сок она пила и машину вела, соответственно.
— Записка мужу. «Обиделась на тебя, ушла гулять с твоей карточкой. Уже почти простила».
Пока Злата рассказывала очередной анекдот (она знает их невероятное количество и, на моей памяти, ни разу не повторилась), я покосилась на мобильный. Только что отправила тысячное сообщение маме «как дела», она уже пять минут не отвечает. Наверное, потому, что на предыдущее мне ответили довольно грубо: «Как мы тебя-то вырастили, без твоих указаловок?!» и смайлик с пальцем у виска. То ли смайлик застрелился, то ли на что-то мне намекал.
— Люся, ау! — окликнула меня Катя. — Ты заснула, что ли? Или опять смс-ку пишешь Татьяне Николаевне? А как ты в университет уезжаешь? Если уж матери не доверяешь, что будет, когда свекровь приедет с детьми сидеть?
— Можно подумать, ты не пишешь, — буркнула я. Посидела, понервничала, выпила еще бокальчик, съела горстку пирожных. Полегчало!
Все-таки есть польза от корпоративов. Себя показать, выгулять новое платье на додетной фигуре, накормить эту фигуру вкусным и вредным (похудела, заслужила), пообщаться с осведомленными людьми. Узнать много нового, многозначительно посмотреть на мужа, мысленно погрозить ему кулаком.
— Но Злата, Злата-то какова! Болтала весь день, а такую новость не сказала, — раскипятилась Катя после того, как я ее посвятила. — Вот мне интересно, она не сказала, потому что это служебная информация, или потому, что опять ее жаба задушила? А вот возьму и спрошу.
— Злата, ты же не обиделась? — мы втроем стояли чуть в стороне от остальных.
— На что? — почти естественно удивилась Уфимцева.
— Ну как? Опять Влад на вторых ролях, который уж раз. Мы-то с Людой вроде и не при чем, а вам всем опять вместе лететь, прошлый раз обстановочка в экипаже та еще была.
— Девочки, вы поссориться хотите? — Злата поджала губы.
— Поговорить, Злат, — я оглянулась. — Пойдемте, посидим? Вон там столик свободный.
— Злата, Игорь вел дневник, и так рассказывал. Я хотела тебя попросить — побереги нервы ребятам. Понимаю, вы с Жанной были недовольны назначением Игоря командиром экипажа, и не скрывали этого. Я бы не стала этот разговор затевать, но ведь история повторяется. Опять Игорь командир, Влад заместитель. Да еще новые люди в экипаже вместо выбывших.
— В чем вы меня обвиняете? — взвилась Злата. — В саботаже? Во вредительстве?
— Злата, ребята едва не погибли, чудом вернулись. Они третий! Третий раз полетят не на орбиту, а на другую планету. Как я хочу с ним, помочь, поддержать… Не могу! А ты можешь. Еще раз прошу — хоть лишних проблем не создавай.
Злата дернула головой, качнулась сережка в красивом ухе, села в пол-оборота, выставив острое плечо. Лицо было напряженным, даже чуть злым.
— Я злилась на тебя, Янтарева, с самого начала этого проекта. Ревновала. Славка мне с самого начала понравился, я влюбилась, как первокурсница. А он за тобой ухлестывал, на меня внимания не обращал. Потом, когда пары распределили, сразу после объявления, за тобой кинулся. Я так и думала, что ты с одним жить будешь, с другим встречаться.
— Злата, да ты что? — растерялась я. — У нас и не было никогда ничего. А тогда он мне про Игоря хотел рассказать.
— Вот в это поверю. Игорь, Игорь, Игорь! Лучший друг, во всем лучший, всегда первый. Гений! — в ее голосе было столько ожесточенности, что я замерзла до озноба. Как это могли просмотреть? Как я этого не поняла? — Миллион раз я Славе говорила, что ж в тебе ни молекулы честолюбия, сколько можно быть вторым?
— Злата, — похоже, Катя была не рада, что затеяла этот разговор.
— Подожди, я закончу, — не дала та себя перебить. — Все изменилось, девчонки. Вы тем были, в космосе. Дольше, чем я… Все знаете… А уж после того происшествия… Ребята, после того, как на борт вернулись, только одно говорили — если бы не командир! Пока они там, внизу, были, с такой ясностью поняла — мои претензии такая мелочь, такой пустяк! Извиниться вот только не смогла. Самолюбие.
Злата улыбнулась невесело. Я помолчала, пытаясь найти хоть какие-то слова, что б без пафоса и не дежурно.
— Девчонки, а давайте выпьем! — призвала Катя. — За нас!
Мы чокнулись, с облегчением выпили. А я со всей ясностью поняла, что и затеянный разговор, и мое спокойствие — обыкновенная защита. От известия, что через полгода мой муж опять улетает.
Глава 21. Ссоры
Не знаю, за что я так люблю май. Мало ли, что весна — все цветет, солнце пьяное, бабочки тянут ноги, как балерины, озабоченные жуки намекающе жужжат каждой тычинке. Каждый год в мире случается май, и со мной в мае что-то случается тоже. Серьезно, очень много значимых событий в моей жизни имеют маркировку «taken in may». В этом году я планировала спустить весну на тормозах. Здесь вы ждете «но»? И правильно делаете.
— Это ты во всем виноват! — я фурией пронеслась по веранде, второпях не смогла воткнуться в шлепанцы, побежала по лужайке босиком. Игорь в одних шортах валялся в гамаке между березами.
— Влад, я перезвоню, — Игорь отключился, присел. — Мила, не выспалась? Мы тебя разбудили? Дети проснулись полвосьмого, но мы сразу в беседку ушли, даже завтракали там.
— Выспалась! Еще как выспалась!
— Мила, что ты в меня градусником тычешь, — Игорь отнял у меня белую пластмассовую штучку. — А что значит 1–2?
— Беременность в неделях, — я плюхнулась рядом с ним, всхлипнула. — Сколько я тебе говорила, мне нельзя «химию» пить, дни считать ненадежно. Нет, презервативы тебе не нравятся! Я только полгода назад диплом получила, на работу вышла. Да у нас тройняшкам только четыре с половиной! Опять в декрет?!
— Мила…
— Тебе что! Ты уходишь — они спят, приходишь — уже спят, только в выходные тебя видят. Какая разница — трое, четверо! Пятеро, может!
— Мила!
— Отстань, — я дернула плечом, отстраняясь, когда он попробовал обнять. — Наобнимались уже.
Игорь встал, потоптался вокруг меня, ероша волосы.
— Мила, я считаю, это неправильно… Что мы, с голоду умираем, жить негде? Вырастили бы… Но раз решила… Делай…
— Что делай? — не поняла я.
— Ну, аборт, — нехотя тихо выговорил муж.
— Какой аборт?! — вызверилась я. — Ты что, обалдел?! — на самом деле я сказала совсем другое слово. — Никогда!
— Родная моя, — он сел, притянул меня к себе. — Прости.
— А, — я махнула рукой. — Сама виновата. Что мне, четырнадцать, не знаю, откуда дети берутся?
— Мама! — в этот раз дети выскочили из-за дома. — Мама! А мы тебе цветочков нарвали!
Залезли все в гамак. Коленки грязные, руки зеленые, лица довольные. Завалили цветами. Какие тюльпаны! Были. И ландыши! И сирень…
— Спасибо, любимые! — обняла всех, поцеловала. — Рита, ты где майку порвала? И шорты? А сирень… Где взяли? Вы опять?! Игорь, а ты куда смотрел?! Я тебя просила стремянку запереть! Наказание мое, а если бы вы себе все переломали, со стремянки сверзились? Вас на минуту оставить нельзя! С ума вы меня сведете! Я вас тапкой отлуплю сейчас! Игорь, что ты смеешься? Не трогай меня! Ай! Отпусти, уронишь! И надорвешься!
Упали, смеемся, дети сверху, зацеловали, заобнимали. Никакой возможности посердиться не дают, редиски…
Так, чашка щербатая, тарелка с трещиной. От этого сервиза все равно только четыре блюдца и три чашки сталось. О, бокалы с цветными ножками! Пошлые какие, никогда мне не нравились. Чайник — носик отколот, парную сахарницу зачем оставлять? Отобранная посуда громоздилась на столе, аккуратно застеленном бумажной скатертью. Я взвесила в руках скалку, подумала, и взяла гранитный пестик из подарочного набора. Еще подумала, вытащила пластиковый пакет, уселась. Засунула в пакет чайник, размахнулась. Бабах! Нет, скалкой не то. Пестиком надо. Грох! Осколки в пакете весело подпрыгнули. Вскочила, вытащила из мойки мусорное ведро, поставила рядом, опять села. Дело пошло веселее. Осколки в мусорку, в пакет сахарницу, долбанула. Бац! Вдребезги!
— Любимая, как я жалел, что не видел тебя беременную, — передразнила я, колотя пестиком по блюдцам. — Смотри сейчас, кто мешает? Нет, опять умотал на свой космодром. Живу, как жена космонавта! Блин, я и есть жена космонавта… Все равно! Из Лунной программы их с Келлером исключили, там теперь молодые ребята готовятся. Так взял бы отпуск, побыл со мной. И эти, родители, тоже хороши! Увезли детей на море на целый месяц, бросили меня одну.
Высыпала в ведро еще порцию бывшей посуды. Сушка подошел на шум, потерся об ногу. Я долбанула по набору питейной посуды, пакет загрохотал, Сушка прижал уши и вцепился мне в щиколотку.
— Сушка, гад! — подпрыгнула, запнулась о ведро, запустила в дрянного кота нет, не пестиком, яблоком, всего лишь. С ожесточением доколотила остатки посуды, высыпала осколки. С улыбкой потянулась за трехлитровой банкой из-под компота, с сомнением посмотрела на изрезанный осколками пакет, на чистый пол, сгребла на банку бумажную скатерть. Бумц! Ох, хорошо!