В одном месте земля впивалась в бок с особенным рвением. Подвигав лопатками, он осознал, что это не ветка или камень, а нечто вовсе не относящееся к лесу. Мысли нахлынули, сформировав стройный ряд воспоминаний, и, осознав, что именно утыкается ему в бок, Рик запустил руку за пазуху. Нащупал пальцами, выудил на свет почти одинаковые по формату книжечки, обе в кожаном переплете. Небольшой томик и нечто поменьше, напоминающее записную книжку. Наугад раскрыв ту, что побольше, он пробежал глазами по строчкам:
«…и тогда Адельберт явился перед взором его и прошептал заветные слова. Простые советы исходили из уст его, наполняли сознание, отзывались в Мире и за пределами его. Пусть были они просты, но сила была не лишь в словах, а еще и в вере его. Направил он на путь тем самым, указал дорогу…»
Некоторые строки были подчеркнуты. Рикард накрыл страницу ладонью. Церковная писанина, известная каждому в Симфарее. Трофей, полученный из карманов Иглы. Его такое не интересовало. Если и правда где-то там, на другой стороне, сейчас за Миром наблюдал сам Годвин в компании своих изначальных, то для Рика и окружающих он заготовил отменное дерьмо. И никакие постулаты не помогут. Но против воли он пролистал четверть страниц, уставился на очередной абзац:
«…замер он в свете, понимая, что разрывает он грань между тем Миром и этим. Открылась та сторона взору его, но не моргнул он, не дрогнул перед открывшимся ему…»
И еще чуть дальше:
«…воссияла жертва его, окатив благостью весь Мир, наполняя его волной очищения. Вскинули к небу руки последователи и друзья его, приветствуя благостью сию, прощаясь с Миром и приветствуя спасение. Вслед за спасителем своим, следуя по дороге пожертвования, шагнули они на ту сторону…»
Он захлопнул писание. Годвин, конечно, молодец, что сделал из себя невообразимую затычку для неописуемого пожертвования. Но Рик не хотел бы приносить в жертву тех, кто доверился ему. А еще он всегда старался выжить. Если прикинуть, кучка изначальных во главе с Годвином – неплохая плата за то, что Мир до сих пор стоит на ногах. Но сумма явно была выплачена не в полном объеме, и с долгами они расплачиваются до сих пор. Иначе бы его шею сейчас не сдавливал ошейник.
Отложив писание в сторону, он взялся за мелкую книжечку, которая интересовала его куда больше. Пинкус не был похож на человека достаточно сентиментального, чтобы вести дневничок. Однако уголки у книжечки затерлись, а странички местами шли волнами. Дневник явно пережил многое со своим владельцем. Пролистав первые несколько страниц, Рик нахмурился. С первой встречи он запомнил привратника как властного, жадного, немного комичного персонажа, преисполненного неискренности. Лебезящего там, где это выгодно, и при этом третирующего собственных подчиненных и всех, кто стоял ниже на шаткой лестнице успеха. Даже их последний диалог, приоткрывший завесу над многими тайнами рудника, не заставил его относиться к Пинкусу серьезнее. А зря.
Так или иначе привратнику хватило ума понять, что он по горло провалился в опасную трясину. Странички были заполнены мелким, убористым почерком, разобрать который было проблематично. Вчитавшись, Рик понял, что, даже привыкнув к закорючкам, расшифровать писанину толстяка будет тяжело. Минимум половина слов была заменена на значки, смысл которых был ясен только автору. Пинкус определенно не хотел, чтобы написанное было прочитано кем-либо. Вторая половина оказалась слабо структурирована, строчки наползали друг на друга, образуя при этом нечто похожее на столбцы, но вкрапления мелких рисунков и символов сбивали с толку.
Он быстро пролистал страницы, остановился на той, что немного отличалась от остальных. Слева, у самого края, рука привратника вывела ряд треугольников, часть из них была дополнительно закрашена, несколько штук – перечеркнуты. Затем шло ровно одно слово: «нет», вслед за ним Пинкус добавил изображение солнышка. Ниже почти половину страницы занимал относительно крупный рисунок.
Очередной треугольник, на этот раз большой и перевернутый, располагался сверху, вниз от него расходились тонкие линии, заканчивающиеся заштрихованными кружками. Возле некоторых привратник выставил знаки вопросов, некоторые подчеркнул с особым усердием и пометил буквами. Рик различил «А», рядом явное «Ф». Имена? Города? Аргент и Фарот? Если так, то каждый кружок обозначал какой-то город на импровизированной карте. Рик задержал взгляд на большом треугольнике. Получается, все линии сводились к одной точке на севере. Но ряд верхних рисунков ни капли не напоминал ему родные земли; с замиранием сердца он поискал кружок с заветной «К», но не нашел ничего подобного.
Порыв теплого ветра налетел из ниоткуда, страницы затрепетали. Придержав их рукой, он пролистал дальше. В какой-то момент Пинкуса потянуло на творчество, рисунков стало больше, неразборчивой писанины – меньше. Но это все еще была схематичная геометрия, ни на одной из страниц Рик не обнаружил ничего вменяемого. Так или иначе, как и любой мерзавец, промышляющий всяким дерьмом, привратник боялся, что рано или поздно его поймают. И обернул свои мысли так, чтобы в этом случае прочитать их было не так-то просто.
Юноша поморщился. Будь он в Карпете, то с ходу мог бы назвать несколько человек, изучающих грамоту, которые раскололи бы этот несчастный дневник за один вечер. Несмотря на всю предусмотрительность Пинкуса, он не верил, что привратнику хватило ума хоть на сколько-нибудь удобоваримый шифр. Но Карпет был далеко и возвращаться он туда точно не собирался, поэтому рассчитывать стоило только на себя. Сделав зарубку в памяти изучить дневник от корки до корки, он запихнул книжицу обратно под рубашку. Перекатился на спину.
Ветки слабо колыхались над его головой. Рикард понимал, что настало время принятия решений. До этого он корил себя за то, что больше месяца провел в вынужденном бездействии. На деле это тянулось годами. Вся эта жизнь в Вествуде, работа с Парацельсом, имитация мирной жизни. Последняя неделя показала, что от самого себя не убежишь.
Он пальцем провел по глади ошейника. Издевка судьбы, но она послужила хорошим толчком. Будет ли так заметна седина на его светлых, почти белых волосах? Даже если нет, правда ли он готов все отпущенное ему время прятаться за высоким воротником, сторониться людей? Доживать, а не жить?
Перед глазами вспыхнуло лицо горняка с ручейком крови, вытекающим из разбитой головы. Незаметно оно трансформировалось в ухмыляющийся лик Иглы, с черными впадинами вместо глаз. Впадины очень напоминали кратеры. Рик вздохнул. Чего на самом деле хотела эта сторона его личности, он и не сомневался. Карпетский вор был не из тех, кто прячется. Дай ему волю, и, сорвав ошейник, этот человек встанет на центральной площади Аргента, чтобы забрать с собой в небытие побольше народу.
Мысли потекли в эту сторону. Если Пинкус не соврал и эти ублюдки правда возвращали ошейники сразу после каждого вывезенного с рудника юноши… Выходит, они научились их снимать. Но что дальше? Держать возле себя ходячую опасность для жизни сотен людей? Нет, слишком глупо. Кто бы ни организовал все эти похищения, он бы точно не стал сидеть на пороховой бочке с вероятностью быть обнаруженным церковниками при первой же тряске. Убивать юношей тоже не было никакого смысла, они ведь для чего-то нужны. А значит, напрашивался невероятный, но от этого не менее логичный вывод: похитители нашли иной способ сдерживать натуру белоголовых. Был ли это такой же, но не подотчетный ошейник или нечто иное, важно одно: способ точно существовал.
Рикард попытался понять, что не дает ему покоя. Лезть в самое пекло, из которого он только что выбрался – и ради чего? Ради призрачной возможности снять ошейник? Зачем? Дымчатое кольцо будет его сдерживать до самого конца или нечто другое – завершится все одинаково. Что еще? Возможность напоследок сделать что-то важное? Он вырос в среде, где геройство приводило к смерти. Пусть высокородная рвалась вперед, как лисица, учуявшая кролика, ее мотивы были хотя бы логичны. Карьерный рост, почет в столице, нездоровое любопытство – неважно. В случае успеха она будет пожинать плоды, а не скрываться по всей Симфарее.
Юноша грустно улыбнулся. На каждую лисицу найдется волк, приставивший к ее шее заостренную спицу. За то короткое время, что они провели вместе, Райя показала себя надежным спутником. Но без поддержки со стороны она бы уже была мертва. Это ли его гложет? Нежелание отпускать ее на пару с Ловчим? Так или иначе у Нико не так много времени; хватит ли его на весь предстоящий путь, чтобы прикрыть ей спину?
Он сжал кулаки. С каких пор он стал переживать о людях вокруг? Где та грань, где человечность пересекается со слабостью? А может, это лишь уловка, а карпетский вор просто рвется в самую гущу событий, умело управляя его чувствами? Спасал ли он Ловчего из чувства долга или просто вытаскивал вслед за собой живой щит? Между тем Нико выпрыгнул из кареты не колеблясь. Рикард не был уверен, что ему хватило бы духу поступить так же.
По правую руку Райя дернулась и что-то пробормотала во сне. Он покосился в ее сторону. Политика его никогда не интересовала, заваленные грязным снегом северные улочки были наполнены множеством других вещей, о которых ему приходилось беспокоиться. Но он прекрасно представлял, как события, происходящие на самом верху столичных башен, шелковой нитью расходятся по всей стране и опутывают каждое живое существо. Рикард сполна ощутил это влияние. Именно эти люди отдали приказы, которые свели его с высокородной. И они же проморгали у себя под носом хорошо обученную убийцу. Юноша тихо пробормотал любимое слово Пинкуса:
– Бардак…
Иначе и не скажешь. При всех достоинствах высокородной она явно не была самым важным человеком в Аргенте. Из обрывков фраз он понял, что ее родители считались не последними людьми в столице, но сама Райя только начинала свой карьерный путь. А три года назад она и вовсе была фактически подростком. При этом кто-то уже тогда приставил к ней Фиону. Сколько лет тогда было ненастоящей камеристке, пятнадцать? Он по себе знал, что при должном обучении возраст не помеха мастерству. Подобная осмотрительность пугала. Кто-то умело пристроил девочку к важным людя