– Получается, в твоей деревне ты ценишься меньше, чем захудалая кобыла. Кошелек Бернала опустел ровно на одну. И то не особо хорошую.
Юноша надулся. И от сравнения с кобылой, и от того, что Сэт назвал полновесную серебряную монету «не особо хорошей». Правда, когда впереди маячит сто тысяч золотом… Вор тем временем уточнил:
– Тебя узнают в деревне?
– Что?
– Если пройдешь по улице, зайдешь на постоялый двор, поздороваешься с кем-то. Они узнают в тебе парня из соседней деревни?
Эдвин задумался.
– Вряд ли. За пять лет я точно поменялся внешне. Друзей у меня там нет, хотя ничто не могло помешать трактирщику запомнить меня в тот наш визит. Как минимум, Вамос перекинулся с ним парой слов, но я стоял у него за спиной и молчал. Опять же, спустя столько лет…
– Хм. Едва ли сюда дошел слух, что тебя ищут в компании старого вора, но когда дойдет – любой вспомнит парочку, пришедшую в город на ночь глядя.
– Вспомнят в любом случае. – Эдвин почесал бровь. – Если такой слух дойдет, то любой местный словоохотливо выложит все о любом путнике. Не думаю, что тут часто бывают гости. В таких местах любой чих на виду.
– Тоже верно. Но план остается прежним.
– Ты довольно ловко перемещался по нашей мастерской. Не сможешь возникнуть прямо на спине кобылы, с мешком снеди на спине? Желательно сразу за пределами города, а я подожду тут.
Сэт то ли закашлялся, то ли засмеялся.
– До этого момента не замечал в тебе тяги к шуткам. Идем, а то будет жаль, если пропустишь веселье.
– Мы не так долго знакомы, но слово «веселье» из твоих уст меня только что напугало. – Эдвин нахмурился. – Что ты имеешь в виду?
– Нам нужна не одна кобыла, а две. И хороший запас еды, воды. Если удастся прихватить еще что-то полезное – не вижу смысла отказываться. Например, звонкие монеты. Могу ли я добыть все это, не попавшись никому на глаза? Может и могу. Но это займет кучу времени, вероятность успеха не так высока, а жители все равно всполошатся, обнаружив пропажу. Весть о двух путниках, прошедших через деревню, или о двух лошадях, похищенных непонятно кем, – разницы нет, о втором будут судачить даже громче. Бернал не дурак, любая подобная байка наведет его на наш след. Но мы не знаем, как скоро новости достигнут генеральских ушей – и достигнут ли. В любом случае мы будем уже далеко, удачи ему угадать направление.
Юноша вздохнул.
– Все еще не услышал ничего веселого.
– А веселье в том, что если нет смысла работать тайно, то не стоит отказывать себе в удовольствии вдоволь развлечься. «Мир летит в пропасть, не можешь устоять – ступай первым. В пропасть шагни смелым прыжком». – Сэт ухмыльнулся. – Много недель прошло с момента, как я последний раз пил пиво в таверне. Этим и займемся.
Эдвин поднял ладони вверх. Нормальные люди не похищают древние медальоны и не ходят по лесам, спасаясь от преследования, в этом он еще раз убедился. Вор хочет пить пиво в таверне, которую собирается обобрать? Флаг в руки, хуже уже быть не может. Главное, успеть набить пузо, прежде чем они оба окажутся в колодках. Живот подкрепил эти мысли жалобным урчанием.
Сэт между тем продолжал разглагольствовать. Его говор неуловимо изменился, даже тембр зазвучал иначе:
– Так вот, сынок… К слову об этом, это не фигура речи. Не имею особого желания рассказывать всем, откуда ты такой взялся рядом со мной. Поэтому ты сейчас смотришь на новообретенного папашу, прошу любить и жаловать. Схожести мало, но ты всегда мог пойти лицом в матушку. Имя мне будет Бернард, то что надо. А тебя назовем… Нико. Чудесное имя, отлично тебе подходит.
– Не подходит, – буркнул Эдвин. Все это напоминало какой-то сюр.
– Потерпишь, сынок. Мы с тобой обычные путники, что недалеко от правды. Но бездельники всегда вызывают подозрение. Посему я буду торговцем-караванщиком, который устраивает ярмарки. Детали оставь мне. И мы не хотим, чтобы тебя узнали. Поменьше говори, побольше кивай, смотри в пол. Строгие папаши не любят, когда их сынки много болтают, никто не удивится. При надобности прикрикну на тебя пару раз, переживешь.
– Торговец, который устраивает ярмарки, но явился пешком и без единой монеты в кармане? Папа, мне кажется, возраст и долгая дорога сказались на твоем самочувствии.
Сэт снова зашелся кашлем напополам со смехом. Огни деревни маячили уже совсем близко. Вор взглянул на Эдвина:
– Наша главная сделка впереди, сынок.
В Берега они вошли, не привлекая особого внимания. Сэт был прав, солнце окончательно скрылось за горизонтом, улица опустела. Вор шепотом уточнил, где находится таверна, Эдвин указал направление. Они зашагали по улице, миновали окраину, обогнули по периметру городскую площадь.
Берега по своему устройству очень напоминали Дубы: среднего размера площадь в центре – сосредоточение всех лавок и ремесел. От площади в две стороны отходила основная улица, которая чем дальше, тем больше разделялась на мелкие тропки. Тропки эти огибали множество дворов, в окошках горел свет, в траве верещали сверчки. Душу Эдвина тяжелой плитой придавило знакомыми запахами, обстановкой; сердце наполнилось неуместным чувством умиротворения. Он как будто снова был дома, пусть и не совсем. В Дубах к этому времени он бы уже закончил дела в мастерской, вернулся домой, перекинулся парой слов с матушкой. После ужина сидел бы на крыльце, занимая руки простыми, но от этого не менее важными домашними делами.
В редкие дни ноги несли его в таверну, вот как сейчас. Там он садился на протертую скамью, болтал с мужиками, как по книжке, отвечал, что матушка здорова, приветы он обязательно передаст. Мастерская? А что там, работа идет, заходите. Почтит ли их Вамос своим присутствием? Навряд ли, но точно знает только сам старый каменщик.
Постепенно вопросы сходили на нет, он баюкал в руках деревянную кружку, позволяя байкам окружающих влетать в одно ухо и вылетать через другое. Родные места были сейчас всего в одном дне пути на юго-восток, но это расстояние казалось пропастью. И он никогда не ходил в таверну с целью кого-то обмануть или ограбить. До этого момента.
Он покосился на Сэта. Старый вор несвойственной ему подпрыгивающей походкой бодро шагал по краю дороги, живо крутил головой, словно не утонувшая в сумерках деревенька была вокруг, а столичная ярмарка, не меньше. Эдвин понуро шел следом, отставая на полшага; Сэт не возражал, вопросов не задавал и инструкциями не снабжал. Видимо, так и должен выглядеть сынок странствующего торговца – замученный и смурной. Эдвин кисло подумал, что ему даже притворяться не пришлось.
Всю актерскую игру взял на себя старый вор: пока они шагали к таверне, он не проронил ни слова, но даже в его походке Эдвин видел нового человека, совсем не того, что уложил на землю пару гвардейцев голыми руками. Тем временем они поравнялись со входом в таверну. Из окошек лился свет, монотонный шум множества приглушенных голосов висел в воздухе. Таверна располагалась ровно напротив церковной башни, два ярко освещенных пятна на всей площади. И если башня была освещена для порядка, в качестве уважения, хотя никакого движения вокруг не наблюдалось, то в таверне за неплотно прикрытой дверью теплилась жизнь. Над входом на двух цепочках едва заметно покачивалась табличка: «Пивной бережок».
– Да не покинет корабль родные берега навеки, ибо ждут там его и днем и ночью.
Выдав в воздух неизвестную Эдвину цитату, старый вор все той же бодрой походкой поднялся на крыльцо, потянул на себя дверь и сделал шаг внутрь – темный силуэт в светящихся вратах. Эдвин поспешил следом. В нос ударил запах пива, пережаренного мяса, кислой капусты, сосновых щепок. Несмотря на жару, в помещении было натоплено, позади трактирной стойки горел очаг, в котелке булькала похлебка. Живот Эдвина скрутило спазмом. Таверна была такой, какой он ее и запомнил с прошлого визита: небольшой, но уютной.
По периметру комнаты тянулись три длинных стола с лавками, несколько круглых деревянных столов с табуретами стояло по центру. Узкая лестница вела на второй этаж, там же, заставленная кучей бочек, едва виднелась задняя дверь. Народа было не то чтобы много, день все же будний, но две трети мест оказалось занято. Мужики сидели группами, негромко переговаривались, у каждого по здоровой кружке в руке. Музыки не было и быть не могло, не доросли еще, но бубнеж множества голосов, треск огня, стук кружек о дерево – то было лучше любой музыки.
Появление двух путников в дверях не осталось без внимания. Явного интереса никто не выразил, но сидевшие лицом к дверям покосились на вошедших, шепнули пару слов приятелям. Те, стараясь не выдать интерес, как бы невзначай повертелись на местах, скользнули взглядом по путникам. Эдвин не узнал никого, лишь при виде трактирщика в голове промелькнуло что-то похожее на узнавание.
Впрочем, обусловлено этого могло быть тем, что выглядел он как любой трактирщик в любом трактире Мира. Маленький, пухленький, с добротными усами и хитрыми глазами. Эдвин помнил, что звали его Монди или Мобди, как-то так. Толстячок единственный не постеснялся впериться в вошедших взглядом, развел руки в гостеприимном жесте, умудрился одновременно воскликнуть и спокойно поприветствовать:
– Проходите, проходите! Доброго вечера, нечасто вижу у себя на пороге новые лица.
Сэт раскинул руки в еще более гостеприимном жесте, рванулся к стойке так, словно увидел старого друга. Зычным голосом на всю таверну приветствовал в ответ:
– И вам доброго вечера! Долго мы брели в поисках теплого островка, отдушины для усталого путника, с вкусным мясом и, что уж скрывать, не менее вкусным пивом! Не ошибусь ли, если скажу, что сейчас мы находимся именно в таком месте?
Трактирщик от такого напора несколько опешил, опустил руки, послушно покивал:
– Безусловно, я бы лучше и не сказал, глаз у вас наметан. У нас и мясцо уже пожарено, и супец на огне стоит, и пиво вкуснейшее. – За столами раздались смешки, и трактирщик запнулся, обиженно обвел взглядом зал, повысил голос. – А коли кому не нравится, милости просим в другое заведение, если найдете в округе. Представиться забыл! Уж простите, привык, что и так все знают. Имя мне – Могди, за всем вышеупомянутым – ко мне. А вы кто и откуда будете, если не секрет?